Мне пришлось также вырезать ее любимую сцену, и я не уверен, что она мне это простила. Надеюсь, что простила. Сцена происходит у местного кинотеатра поздно вечером. Камера медленно движется, пока не достигает Градиски, которая стоит рядом с портретом Гари Купера на афише. Она с обожанием взирает на героя своих грез, полируя ногти. Такого мужчину полюбила бы каждая женщина. Мне пришлось пожертвовать этой сценой. Она делала Градиску главным персонажем, а фильм был все же не о ней.

Когда я спросил Магали, понравился ли ей фильм, она закусила губу и храбро попыталась улыбнуться, но покрасневшие глаза выдавали, что она плакала.

На протяжении лет я время от времени вспоминал о Градиске и задумывался, как сложилась ее судьба. Я помнил тот сияющий взгляд, когда она покидала Римини с новым мужем в надежде на новую жизнь. Она была так счастлива, что обрела наконец спутника жизни.

Однажды, когда я ехал на автомобиле по Италии, я увидел указатель с названием местечка, где, как мне говорили, жила Градиска. Я не помнил фамилию ее мужа, шансов найти ее практически не было, но искушение было слишком велико.

Заметив старую женщину, развешивающую белье, я вылез из машины и сказал, что разыскиваю Градиску.

Женщина как-то странно посмотрела на меня и спросила с подозрительным видом:

— А зачем она вам?

— Я ищу ее, потому что я ее друг, — ответил я.

— Градиска — это я, — ответила старуха.

Когда в 1945 году, после окончания Второй мировой войны я вернулся в Римини, зрелище было ужасным. Тех домов, в которых я жил, не было и в помине. Римини бомбили много раз. Я был в ярости. И еще чувствовал стыд, что все это время жил в безопасности и война почти не затронула меня.

Римини разрастался. После бомбежек его перестроили, и он изменился, утратив средневековый облик. Теперь он больше похож на американский город. Перестройку начали при помощи американцев, но американцы не в ответе за плохую пиццу. Римини поменял облик, не спрашивая моего разрешения.

В «Амаркорде» въезжающий в «Гранд-отель» восточный властелин — маленького роста и очень толстый. Тучность — свидетельство его благополучия и процветания, она говорит о его хорошей жизни и о том, что он доволен собой. Это удачное и наглядное культурное несоответствие. Там, где живу я, быть толстым — знак слабости, а не силы.

Я всегда хорошо себя чувствую в обстановке дорогих отелей, особенно «Гранд-отеля» в Риме. Возможно, этот мой символ роскошной жизни родился в тот момент, когда я с улицы заглядывал в холл «Гранд-отеля» в Римини. В детстве эта роскошная среда обитания невообразимо богатых людей казалась недостижимой, окруженная барьером запрета, который я сам воздвиг в своем сознании и который укрепил швейцар, регулярно гнавший меня прочь.

Не знаю уж, откуда проистекало мое детское восхищение «Гранд-отелем» в Римини. Может быть, в прошлой жизни я жил в каком-нибудь великолепном отеле — например, в виде мыши. Атмосфера красоты завораживает, и, кроме того, в этих дорогих отелях тебя окружают комфортом и заботой. На высокой кровати тебя ждут прохладные простыни и теплое одеяло, тебе подают изысканные блюда, а использованная посуда исчезает как по мановению волшебной палочки. Ничто не мешает предаваться фантазиям.

Мне всегда нравилось передвигаться в автомобиле, особенно по Риму, безотносительно к тому, кто его вел — я или кто-то другой. Мне нравится, когда за окном мелькает жизнь и различные образы города сменяют друг друга, как кадры фильма. Когда, сидя в машине, видишь все вокруг в движении, это подстегивает воображение — особенно, если не сам за рулем.

Но ездить по Риму небезопасно. Слишком много итальянцев предпочитают доказывать свою мужественность этим путем. А если выбираешь этот способ, значит ничем другим доказать ее не можешь.

В Риме столько всего можно увидеть, столько пережить! У меня нет потребности ехать куда-то еще. В молодости мне хотелось увидеть мир, но теперь это желание прошло. То, что я повидал, утолило мое любопытство, хотя подчас и разочаровывало. Больше всего мне хотелось посетить Америку. Я был там много раз. А теперь не хочу никаких других поездок, кроме как на автомобиле.

Одно время вождение было моей страстью. Первая самостоятельная поездка принесла мне одно из самых сильных ощущений, которые я когда-нибудь испытывал. Я любил автомобили. Мне нравилось владеть ими. Я наслаждался самим вождением. Думаю, я был неплохим водителем. В юности я с нетерпением ждал дня, когда научусь водить машину, однако перспектива стать собственником автомобиля казалась весьма проблематичной. Тогда мало кто мог позволить себе иметь машину, а сам я еще даже толком не знал, кем буду. Ни о какой другой собственности, кроме автомобиля, я не мечтал и, как только у меня появилась такая возможность, купил его. Думаю, мечта об автомобиле зародилась во мне на киносеансах в «Фульгоре» — об американском автомобиле, конечно.

В одном из американских фильмов я впервые увидел «дусинберг». Не могу сказать, что я мечтал именно о нем, но он ярко запечатлелся в моей памяти. Он мог обогнать все на своем пути, кроме бензоколонки. И еще там были великолепные «паккарды» с откидным верхом, в одних сидели полицейские, в других — бутлеггеры, и между ними велась перестрелка. Мне не верилось, что на свете реально существуют «пирс-арроу» — с фарами в крыльях автомобиля. Мне говорили, такой автомобиль можно увидеть, но не услышать. Меня это удивило в детстве. Да и сейчас тоже удивляет.

Помню, как в «Огнях большого города» Чарли Чаплин разъезжает в «роллс-ройсе» «Серебряный призрак». Модель «Т-Форд» была словно создана для комедии. Стоит мне подумать о ней, как я уже смеюсь: так часто ее использовали в комедиях. Когда Кейстон Копе, Лаурел и Харди и У.С.Филдс садились в этот автомобиль, было понятно, что случится что-то смешное. Помнится, однажды его расплющило между двумя трамваями, но никто не пострадал. В противном случае, было бы не смешно, но я и так не находил этот эпизод забавным. Было жалко прекрасный автомобиль.

Мастроянни тоже любил машины, и какое-то время между нами шло дружеское соревнование: кто купит лучший автомобиль. У меня был отличный «ягуар». Был еще «шевроле» с откидным верхом, и «альфа Ромео». Каждая новая машина приводила меня в восторг. У меня были такие великолепные автомобили, что люди на улицах приподнимали шляпы в знак восхищения. Я очень гордился своими способностями водителя. На свете не так много видов физической активности, в которых я силен.

В начале моей водительской практики водить машину в Риме мне было намного приятнее, чем сейчас. Тогда еще не было такого оживленного движения и пробок. То, что раньше доставляло удовольствие, в новых условиях стало утомлять. Появились водители-лихачи, поэтому надо быть все время начеку, а это большое напряжение. Чтобы получить удовольствие от езды, теперь все чаще приходится выбираться из Рима. Мне нравилось ездить по Италии — не столько ради удовольствия видеть новые места, хотя и это тоже важно, сколько ради наблюдений за людьми, изучения их обычаев и языка.

Как-то, в начале семидесятых, я ехал по городу и вдруг почувствовал, как что-то ударило мою машину. Сначала почувствовал удар и только потом увидел, что случилось. Мальчик на велосипеде поехал не в том направлении по улице с односторонним движением, не обратив внимания на светофор. Он врезался в мой автомобиль. Потом свидетели это подтвердили.

Я вылез из машины. Мальчик лет тринадцати лежал на мостовой рядом с велосипедом. У меня оборвалось сердце. Это был ужасный, ужасный, ужасный миг для меня.

К счастью, мальчик встал на ноги. Он не пострадал. Даже его велосипед был в порядке. Он, конечно, был в шоке, но не в таком, как я.

Движение остановилось. Собралась небольшая толпа. Люди, сидевшие в кафе напротив того места, где произошел несчастный случай, побросали свой кофе и подошли поближе. И тут я это услышал. Кто-то из зевак сказал: «Посмотри-ка, ведь это — Феллини. Он чуть не убил пацана».