Глядя, как собака бежит за брошенным мячом и несет его назад в зубах, с гордо поднятой мордой, можно понять все самое главное о природе собак и людей. Собака счастлива и горда, потому что может проделать трюк, который будет оценен по заслугам. Она получит одобрение и вкусный собачий корм. Каждый из нас хочет проделать в жизни свой неповторимый трюк, которому будут аплодировать. Кому это удается, тому повезло. Мой трюк — кинорежиссура.

Не могу представить, чтобы я мог работать, не находясь в благожелательном расположении духа и в окружении единомышленников. Мне неуютно работать в одиночестве и жизненно необходимо любить людей, с которыми сотрудничаю. Временами, однако, удается ладить и с неприятными мне людьми, но в этом случае они должны быть сильными личностями. Любые подлинные отношения лучше, чем никакие. И в бородатой женщине есть своя красота. В конце концов, я по своей природе человек из цирка и, следовательно, мне необходима маленькая семья. Всем нам нужна атмосфера одобрения и сочувствия, и еще нам надо верить в себя и в то, что мы хотим создать. Обстановка съемок очень сближает, и творческий коллектив быстро становится единой семьей.

Если есть подходящая команда, мне тут же становится легко и просто. Я ощущаю себя Христофором Колумбом, отправляющимся со своим экипажем открывать Новый Свет. Иногда моя команда нуждается в одобрении, а иногда приходится прибегать чуть ли не к силе, чтобы заставить ее продолжать путешествие.

Мне всегда хотелось снять фильм об Америке. Но только в декорациях на студии «Чинечитта». Я уже фантазировал на эту тему в «Интервью», где говорю о намерении воссоздать точную картину Нью-Йорка начала двадцатого века в фильме по роману Франца Кафки «Америка». У меня много причин, по которым я хочу работать в Италии, точнее, в Риме, и именно на «Чинечитта», не говоря уже о десяти тысячах мелочей, которых мне будет недоставать в любом другом месте. Главное для меня — та семейная атмосфера на «Чинечитта», которая, эмоционально подпитывая меня, помогает работе воображения.

Люди, работающие со мною над очередным фильмом, — моя настоящая семья. В детстве я всегда испытывал некоторое стеснение, общаясь с родителями и даже с братом. Что до сестры, то у нас была такая большая разница в возрасте, что, по сути, мы принадлежали к разным поколениям, и я узнал ее только взрослой. Я верю, что мир кино сходен с миром цирка, где связь между бородатой женщиной, лилипутами, воздушными гимнастами, клоунами сильнее связи с их настоящими братьями и сестрами, живущими «нормальной» жизнью за стенами цирка.

Меня критиковали за то, что я снимаю фильмы для собственного удовольствия. Эта критика основательна, потому что справедлива. Только так я и могу работать. Если вы снимаете картину, чтобы доставить удовольствие кому-то другому, то не доставите его никому. У меня нет сомнений: в первую очередь, вы должны удовлетворить себя. Создавая нечто, что доставляет вам удовольствие, вы выкладываетесь полностью — лучше вам ничего не сделать. А если это доставляет удовольствие еще и другим, то можно работать дальше. Тогда я счастлив. Если же то, что я делаю, меня не радует, это приносит муки и не дает двигаться дальше.

Стивену Спилбергу невероятно повезло: он любит то, что нравится очень многим людям. Он может быть искренним и одновременно преуспевающим. Художник должен самовыражаться, делая то, что он любит, в собственном, одному ему присущем стиле, и не идти на компромиссы. Те же, кто только и пытается угодить публике, никогда не станут подлинными творцами. Маленькая уступка здесь, маленькая уступка там — вот личность и утрачена. Раз — и нету.

Мне кажется, настоящий ты художник или нет связано не столько с теми оценками, которые приходят извне, сколько с тем, работаешь ты для собственного удовольствия или стремишься угодить другим.

Когда в работе наступают трудности — не ладится режиссура, нет денег- я говорю себе: радуйся, что твой труд нелегкий. Ведь, на мой взгляд, каждый должен хотеть быть режиссером, и будь это легко, конкуренция была бы огромна. Я говорю это себе, но не убеждаю. Я ленив — особенно в том, что мне не нравится делать. Хотелось бы иметь покровителя, как было в добрые старые времена, который сказал бы мне: «Делай, что хочешь и как можно лучше». Ведь деньги даются на определенных условиях, и поэтому я солидарен с Пиноккио, когда тот говорит, что не хочет быть куклой, а хочет быть «Живым мальчиком» — то есть самим собой.

День, когда я не работаю, я воспринимаю как потерянный.

В этом смысле снимать кино для меня — все равно, что любить.

Самые счастливые моменты моей жизни связаны со съемками. Хотя они занимают меня всего, поглощают все мое время, мысли, энергию, я тогда чувствую себя свободнее, чем в другие дни. Я и физически чувствую себя лучше — даже если совсем не сплю. То, что обычно доставляет мне удовольствие, доставляет его тогда много больше, потому что утончается восприятие. Еда становится вкуснее. Физическая близость острее.

Работая над фильмом, я живу полной жизнью. Это мой звездный час. На меня нисходит какая-то особая энергия, когда я могу играть все роли, участвовать во всем, что имеет отношение к фильму, и при этом не уставать. И как бы поздно ни закончились съемки, я не могу дождаться утра следующего дня.

Для кинорежиссера очень важно быть энергичным, исключительно энергичным. Я никогда не считал себя таким. Считал, что энергии-то мне и недостает, да и лени хватает. У меня никогда не было большой потребности в сне, да и спал я мало — только несколько часов ночью. Может, это оттого, что мой мозг постоянно работал.

В голове бродят мысли, не давая уснуть. Проспав несколько часов, я просыпаюсь и возвращаюсь к ним. Мой мозг всегда более активен по ночам. То ли это обусловлено ночной тишиной, когда ничто не отвлекает от дум, то ли внутренние часы отсчитывают во мне свое, отличное от других, время.

Во сне ко мне приходят лучшие мысли — возможно, оттого, что выражаются они скорее в образах, чем в словах. Проснувшись, я тороплюсь побыстрее зарисовать их, пока они не поблекли или не исчезли совсем. Потом они могут вернуться, но не всегда в первоначальном виде.

То, что я не нуждаюсь в продолжительном сне, становится преимуществом, когда я работаю над фильмом. Я могу встать как угодно рано — неважно, когда я лег. При этом я стараюсь не упустить из виду, что не все устроены подобным образом и остальным занятым в фильме людям нужно иметь для отдыха достаточно свободного времени.

Во время работы над первым фильмом я беспокоился, хватит ли у меня физических сил, но теперь это меня больше не тревожит. Когда я работаю, в мою кровь выбрасывается уйма адреналина.

Идеально во время съемок делать паузы: проработав сколько-то недель, уехать куда-нибудь на несколько дней — не для того, чтобы отойти от работы, а чтобы на свободе обдумать ее, усвоить и сделать частью себя, чего трудно добиться, не прекращая снимать. Это было бы просто отлично. Я пытался обговаривать в контрактах такие небольшие перерывы, но продюсеры отказывались меня понимать. Они ухмылялись: «Феллини нужен отпуск». Они не понимали. Я же хотел работать даже больше — но по-своему. Я не мог им втолковать, что эти перерывы нужны мне вовсе не для отдыха. Отлучение от фильма, отдых от него были бы для меня самым страшным наказанием, какое только можно придумать.

Думаю, каждого творческого человека посещает мысль о возможном творческом бессилии, мысль, что однажды колодец может пересохнуть. Это беспокоит Гвидо в «8 1/2». Сам я до сих пор не ощущал этого. Иногда я даже не успеваю обработать свои идеи. Но я могу вообразить подобное. Это похоже на сексуальную импотенцию. Я не ощущаю приближения этого состояния, но если буду жить достаточно долго, оно придет. Надеюсь, у меня хватит смирения сойти со сцены. Пока же есть энергия, энтузиазм и желание работать в полную силу.

Из-за того, что многие идеи пришли ко мне из снов и я не знаю, как и почему они явились, мои творческие силы зависят от чего-то, над чем у меня нет власти. Таинственный дар — великое сокровище, однако всегда есть опасность: как он пришел непостижимым путем, так может и уйти.