Мария безмолвствовала, а Эрик удивленно произнес, с трудом находя слова:

— Как… как вы сумели так быстро во всем разобраться? Почему у вас голова так работает?

Она улыбнулась лукаво и кокетливо.

— Потому что я внимательно слушала рассказы Жуглета о придворных скандалах. Я всегда была более прилежной ученицей, чем брат.

Эрик изумленно покачал головой.

— И что эти ваши рассуждения подсказывают нам делать теперь?

Линор задумалась, глядя на стол.

— Можно успеть добраться до Кенигсбурга, прежде чем Конрад отбудет на Ассамблею в Майнц, если выехать завтра утром?

Эрик прикинул в уме.

— Да. Впритирку: он собирается покинуть Кенигсбург на утро после празднества в честь святой Анны. Это дает мне четыре дня.

Линор встала, опираясь кончиками пальцев о стол.

— Нет, — решительно заявила она. — Это дает четыре дня нам.

Когда Жуглет вернулась из города одна, Конраду стало ясно, что Виллему потребуется немало времени, чтобы прийти в себя. Его величество понимал глубину переживаний молодого рыцаря и хотел проявить снисходительность, однако исключительно в частном порядке, не для всеобщего обозрения. Поэтому на протяжении оставшейся части дня он ни разу не упомянул имя Виллема и внешне потерял к нему всякий интерес. Тем не менее он приказал Жуглет вечером снова проведать рыцаря — но сделал это с глазу на глаз, намеками. Поэтому когда Жуглет по возвращении не сообщила об улучшении, оба имели возможность сделать вид, будто Конрад ничего такого и не хотел.

На следующее утро попыткам Жуглет уговорить рыцаря вернуться в замок помешало его отсутствие: как выяснилось, Виллем ускакал на Атланте в горы. Слуге было приказано передать, если кто будет спрашивать, что он по доброй воле отправился разогнать промышляющих на дорогах разбойников. Поскольку эту обязанность Конрад возложил на рыцарей низшего ранга, ни менестрель, ни император не сочли затею стоящей.

На третье утро Конрад просто заявил Жуглет без всяких предисловий:

— Хватит. Или приведи его сюда, или пусть отправляется домой. Сегодня же.

Линор не внимала предостережениям Эрика о разбойниках и волках, не слушала причитаний матери по поводу того, что ее может погубить пребывание на солнце или изнасиловать какой-нибудь местный барон, через земли которого они будут проезжать.

— Я должна восстановить свое доброе имя, — повторяла она, словно молитву или заклинание, собственными руками упаковывая то, что считала нужным взять с собой.

Первое место среди этих вещей, согласно ее плану, занимало белое платье девственницы, очень строгое, с закрытым воротом, и все драгоценности, которые она была в состоянии унести. В ночь перед отъездом она завернула свои пожитки в два слоя льняной ткани и положила в кожаный мешок, а его — в переметную суму. Эрик, отчаявшийся отговорить Линор и лучше понимавший, что ее ожидает, посоветовал кузине одеться как можно проще, а лицо прикрыть белой вуалью, чтобы походить на бедную монашку.

В результате Линор выглядела в высшей степени необычно, хотя и не менее привлекательно. Девушка собрала печенья и сушеного мяса в том количестве, которое по наивности считала достаточным для путешествия, поцеловала мать, окропила себя святой водой из сосуда у двери, помолилась святому Аполлинарию — это был его день — и вышла из дома в предрассветный туман.

Жуглет резко постучала в дверь. Мальчик-паж с выражением тревоги на лице крикнул, что можно войти. Виллем сидел с унылым и даже больным видом, завернувшись в толстое шерстяное одеяло темно-коричневого цвета, и глядел в окно. Сочувствуя ему, Жуглет тем не менее, не стесняясь присутствия пажей, набросилась на него с руганью. Он отвечал ворчанием и намеками на то, что лучше бы им лечь в постель. Его расстраивало не столько бесчестное поведение Линор, сколько сам факт ее обмана. Однако сильнее всего его огорчало то, что он сам способствовал этому.

— Это просто расплата за строгость, с которой я с ней обращался, — с покорностью фаталиста заявил он.

— Боги! — воскликнула Жуглет. — Выходит, ты у нас и преступник, и жертва. Впечатляет!

Он улыбнулся ей слабой, смиренной улыбкой и отослал мальчиков из комнаты.

— Иди ко мне, — жалобно попросил он. — Знаю, по-твоему, я заслуживаю выволочки…

— Ты заслуживаешь кое-чего похуже, — оставаясь у двери, резко ответила Жуглет. — Тебе повезло: Конрад проявляет снисходительность, но любое терпение может иссякнуть. Либо ты сегодня же возвращаешься в замок, либо будешь отослан в Доль. Это его приказ.

— Лучше бы он дал мне поручение подальше отсюда. — Виллем состроил гримасу. — Скажи, пусть ушлет меня куда-нибудь. Тогда никто при дворе не будет видеть моей унылой физиономии, и в то же время я останусь на службе его величества.

Жуглет так удивилась, услышав подобные речи, что не сразу нашлась что ответить.

— Меньше чем через неделю двор переедет в Майнц, и ты должен находиться рядом с Конрадом.

Он вздохнул и жестом подозвал менестреля к себе. Она подошла.

— Я жил и пытался вырастить Линор, руководствуясь самыми благородными представлениями, и все это был один обман.

Он обнял Жуглет за талию и прижался лицом к ее животу, словно маленький мальчик, который хочет, чтобы его утешили.

Она прикусила губу и оттолкнула его.

— Я тебе не мать. Я здесь для того, чтобы доставить тебя к королю.

— Не могу я вернуться туда, — еле слышно ответил он. — Понимаю, ты разочарована, но я вправду пытался жить согласно твоему нелепому, совершенно невероятному представлению обо мне.

— Ничего невероятного в нем нет. Я знаю, на что ты способен. Ты великая душа, Виллем. Кое в чем ты бываешь неслыханно туп и упрям, но в целом ты грандиозен, и Конрад понимает это.

Она подняла пальцем подбородок Виллема и повернула его лицом к себе.

— И ты даже более чем хорош в том, о чем он понятия не имеет.

Как будто дождавшись сигнала, он притянул ее к себе на колени, обхватил за плечи и поцеловал в губы. В первый момент она растерялась, но потом оттолкнула его, упершись руками в грудь.

— Это плохая идея.

— Павел нас тут не увидит.

Он провел теплыми губами по шее Жуглет, и ее тело автоматически откликнулось на это прикосновение, прижавшись к нему.

— Знаю, он везде ищет моральные отклонения, но здесь никаких отклонений нет.

— Его рука скользнула между ее бедер.

— Я имела в виду не Павла. — Жуглет снова оттолкнула его. — Оставь свои амурные настроения, сейчас не до того.

— Можно подумать, ты и в самом деле так считаешь. — Виллем начал развязывать ее пояс. — А мне кажется, ты говоришь это по привычке. Ну, как Павел раздает свои благословения.

Он был прав. Впервые на памяти Жуглет — и это беспокоило ее — прикосновение чьих-то обветренных губ и жестких кудрей приобрело такую власть над ее телом. Было приятно — слишком приятно — видеть, с каким выражением лица Виллем развязывает ее пояс. Это плохо. Она ничего подобного не планировала.

Жуглет снова оттолкнула его.

— Ты должен сегодня же вернуться в замок. Это приказ!

Виллем прикоснулся к растрепанной голове, обращая ее внимание на свой всклокоченный вид.

— Показаться в таком состоянии даже хуже, чем не показываться вообще. Но мне нужно чем-то заняться, а в местных холмах, по-моему, немало разбойников. Либо устрой мне назначение куда-нибудь подальше, либо дай возможность заняться… кое-чем еще.

Он снова переключился на ее пояс.

Жуглет прекрасно понимала, что, вознаградив Виллема за отсутствие при дворе удовлетворением его мужских желаний, ни за что не добьется его возвращения в замок. Если разум и собственные интересы не в состоянии выманить его туда, придется прибегнуть к другой уловке, пусть и бесчестной. Она сняла его руки со своего пояса, поднялась с колен Виллема и покинула комнату без единого слова, игнорируя его удивление и мольбы. Несколько часов спустя, уже из замка, она послала с мальчиком-пажом, которому доверяла и хорошо платила, сообщение, в котором клялась, что в следующий раз они займутся любовью либо в подвале Кенигсбурга, либо нигде.