Когда последний побежденный им противник — рыцарь из Гента, которого Виллем никогда прежде не видел, — заявил, волнуясь, что почтет за честь стать пленником великого Виллема из Доля, Виллем в конце концов вспомнил о Жуглете. Со смесью благодарности и негодования он осознал, что менестрель, наверное, не меньше его (хоть и по-своему) потрудился ради этой мгновенно вспыхнувшей популярности.

Он тепло поблагодарил рыцаря, хотя месяц назад, вероятно, стал бы твердить, что не заслуживает его уважения. Теперь же принял выказанное поклонение даже не без удовольствия. И это тоже, осознал он, результат влияния Жуглета.

До заката было еще далеко, но тени уже начали удлиняться. В воздухе повеяло прохладой; приближался золотой летний вечер. Погода на этот раз выдалась идеальная для сражений. Трубы возвестили конец турнира. Виллема и других рыцарей, продемонстрировавших выдающуюся отвагу, наградили серебряными кубками. Победители повели своих пленников домой — по гостиницам и походным лагерям, а в некоторых случаях в замок. Конрад подозвал Виллема к шатру и пригласил вечером в Кенигсбург, на праздничный ужин в его честь — после того, как он приведет себя в порядок и отдохнет.

На мгновение среди взволнованных зрителей мелькнул Жуглет, сияющий, со странным сочетанием гордости и благоговения на лице.

Виллем понимал, что ему следовало проявить больше внимания к своему другу. С серебряным кубком в руке он тронул Атланта за поводья, направляя его к дальней стороне поля.

Когда колокола прозвонили к вечерней службе, в воротах гостиницы возник крупный, донельзя усталый человек, пеший, с одним только грязным королевским знаменем в руках. Его дожидались пятеро пленников; остальные уже заплатили выкуп и были отпущены.

Едва не падая от усталости, с трудом держа глаза открытыми, Виллем, уступив настойчивым расспросам хозяина гостиницы и его семейства, купца из Монбельяра, Эрика, пленников и слуг, объяснил, что роздал все свои доспехи — кроме шлема — герольдам: они всегда подвергаются опасности на поле битвы и никогда ничего за это не получают. Серебряный кубок тоже достался одному из них.

— А где Атлант? — спросил Эрик, встревоженный столь бурным проявлением филантропии.

— Я подарил его Жуглету, — отводя глаза, устало ответил Виллем.

— Что? — едва не взвизгнул Эрик. — Это же подарок моего отца! Я помогал тебе его тренировать! Я научил его брать препятствия! Как ты мог?!

— Жуглет наверняка вернет Атланта, но мне показалось правильным сделать такой жест, — объяснил Виллем, рухнув прямо на ступеньки лестницы.

От изнеможения вид у него был, точно у пьяного.

— И он так трогательно радовался подарку! Иногда он ведет себя ну прямо как дитя. — Виллем вздохнул. — Давай-ка лучше подсчитаем трофеи. И надо привести себя в порядок, Конрад пригласил нас на ужин. — Он застонал. — На мне живого места нет.

— Маркус, куда это ты собрался? — спросил Конрад, стоя посреди узкого каменного дворика.

Его застигнутому врасплох слуге, который, натягивая шерстяной дорожный плащ, стремительно слетал вниз по крутой винтовой лестнице, император показался, на фоне тесного пространства, огромным и грозным.

Маркус, едва не застонав, замер на месте. Ему почти удалось ускользнуть. Мелькнула мысль: а что будет, если он сейчас молча повернется и побежит?

— Но у него не хватило духа.

— Я… если позволите, сир, мне пришло письмо из Ахена, мой дядя тяжело болен и…

— Опять? — В тоне Конрада зазвучало нескрываемое недовольство и нетерпение. — Я-то думал, бедняга уже скончался. Что ж, придется тебе отложить путешествие до завтрашнего утра. Сегодня вечером ты мне нужен. Я велел выдать Бойдону деньги из казны — проследи, чтобы их распределили по лагерям для уплаты выкупов.

— Прошу прощения, сир? — непонимающе спросил Маркус.

— Я хочу заплатить выкуп за всех бедных рыцарей, которым трудно собрать нужную сумму.

— Сир? — Маркус не верил своим ушам.

Конрад рассмеялся.

— Пример Виллема вдохновил меня. Вообще-то я и сам собирался это сделать — помнишь, во время прошлого турнира, под Марбургом, когда в конце все никак не могли разобраться с выкупами? Тогда рыцари победнее разослали своих оруженосцев, и те принялись грабить местных купцов и ювелиров. Это был настоящий кошмар, а платить все равно пришлось мне. Так уж лучше сразу взять дело в свои руки. И пускай французы отправляются домой, к своему проклятому Филиппу, и поют мне дифирамбы. Ха! Заплати и за всех пленников Виллема, даже за тех, кто могут заплатить сами. А то ведь сам-то он с них, скорей всего, не возьмет ни гроша. Успеешь управиться до ужина?

— Н-нет, если вы хотите, чтобы я и ужином занялся. — С трудом сумев скрыть горечь, Маркус сорвал с себя дорожный плащ. — Я не могу разорваться.

Конрад нахмурился.

— Это что, дерзость? Или ты вообразил, что твой вечно больной дядюшка заслуживает хотя бы сотой доли того внимания, которое ты обязан оказывать мне?

— Нет, сир, — поспешил ответить Маркус.

— А по твоему тону я подумал, что ты именно так и считаешь, — резко продолжал Конрад. — И за последние недели это уже не первый подобный эпизод. Если все дело в Имоджин, то имей в виду: я скорее отменю этот брак, чем соглашусь терпеть с твоей стороны такое поведение.

— Имоджин тут ни при чем, — произнес Маркус.

Что-то внутри его тихо упрекнуло: «Второй раз за сегодняшний день ты солгал ему».

— Вот и отлично. — Предостерегающие нотки не исчезли из голоса Конрада, но все же было заметно, что ответ Маркуса его успокоил. — Что-то я устал, пойду вздремну немного перед ужином.

То, что с утра выглядело и пахло как свежая зеленая трава, теперь превратилось в грязь и пыль. Во второй половине дня, незадолго до наступления сумерек, Жуглет расхаживал с Атлантом по периметру турнирного поля. Он хотел довести до сведения всех, что коня подарил ему Виллем.

— Эй! Жуглет! — послышался задорный женский голос откуда-то сбоку. — Говорят, ты песню сочинил! Мы хотим послушать! — раздался звонкий хохот двух женщин.

Оглянувшись на зов, менестрель немедленно заулыбался. Жанетта и Марта, с неизменными алыми повязками на рукавах, спешили к нему.

— Голубушки мои! А у меня для вас подарочек!

С этими словами Жуглет быстро и ловко развязал завязки Уродливого пестрого плаща, подарка Конрада.

— В честь благородства и щедрости нашего победителя. Кто хочет?

Плащ приняла Марта, но лишь из деликатности, после того как Жанетта скорчила брезгливую мину.

— Он был великолепен, правда? — начала Жанетта таким тоном, что становилось ясно: она хочет помучить Жуглета. Женщина отбросила с лица длинную прядь волос. — Что за мускулатура! А эти мощные бедра, эти ноги, которыми он сжимал бока жеребца! О-о, нет слов, можно просто с ума сойти! Это же тот самый конь, да? Разве тебе не завидно, что твой герой весь день напролет скакал на нем?

Она расхохоталась.

Марта с удовольствием поддержала ее:

— Бог, настоящий бог! Только подумай, сколько сил у него осталось после ночи с блудницей!

И женщины опять расхохотались.

Лицо Жуглета исказила боль. Он произнес медленно, словно каждое слово давалось ему с великим трудом:

— Что ж, спрошу, раз уж вам так этого хочется: и много ли пыла он истратил в объятиях Марты?

Марта продемонстрировала серебряную монету.

— Вот это мне дали за молчание, — весело произнесла она. Недовольно замычав, Жуглет развязал затянутый шнурком кошель, извлек оттуда монетку и показал ее Марте.

— Вот это ты получишь, если нарушишь молчание.

Марта взяла монету, спрятала в кошелек на поясе и произнесла с усмешкой:

— За столько я не скажу даже, какого размера у него копье.

Лицо Жуглета вспыхнуло от нетерпения и раздражения.

— Сколько же ты хочешь? Скверные женщины, вы меня совсем разорите.