— Прости меня, но я так волновалась, — сказала она. — После твоего отъезда я не могла ни есть, ни спать.

— Только из-за того, что я уехал в Севилью? Но это глупо, Катерина.

— Для меня Севилья — все равно что край света. Я всю жизнь прожила в Сеговии.

— Что такое Севилья? Такое же место, как и Сеговия. Съездили и вернулись — вот и все тут.

— А что там было? — спросила Катерина.

— Ты и так все знаешь. Меня представили королеве.

— Ты ей понравился? Что она сказала? Как она выглядит? Ты должен мне все рассказать. Ведь ты был при дворе! Это же так интересно! Расскажи мне, какая она.

— Сколько дней осталось до свадьбы? — ушел от ответа Хуан.

— Двадцать три.

Когда Хуан заговорил, он, похоже, никак не мог собраться с мыслями:

— Там был один человек по имени Колумб. Итальянец. Он говорит, что Земля круглая, как мяч, и что он собирается проплыть вокруг нее…

— О чем ты говоришь, Хуан? Это я знаю. Отец рассказывал. Разве ты не слышал, что я сказала? До нашей свадьбы осталось двадцать три дня. Ты сам спросил меня. Мы говорили о королеве.

— Королеве я не понравился. — Хуан был мрачен. — Что мне еще сказать?

Они умолкли. Слова Хуана озадачили и огорчили Катерину. Тем временем в доме разгорелся спор между Альваро и Марией. Последнее время они спорили все чаще. Альваро казалось, будто что-то разъедает их отношения. Вдали от жены он чувствовал, что нуждается в ней, хочет ее, во время этой поездки в Севилью он ощущал это особенно остро. Однако разочарование при встрече оказалось не меньшим, чем потребность в ней. Когда они остались одни, он попытался объяснить Марии, какие опасения вызывает у него Торквемада, но она не захотела его слушать.

— Никогда этому не поверю, — заявила она. — Нет и нет. Не может такого быть, вот и все. Ты просто глупец, Альваро. Некоторые вещи ты никогда не мог понять.

— Чего это я не мог понять? — потребовал ответа муж. — Тебе бы только обозвать меня глупцом!

— Альваро, не кричи на меня, — оборвала его Мария.

— Я не кричу.

— Нет, кричишь. Дворянину не подобает повышать голос.

— И ты еще будешь меня учить, что подобает делать дворянину! — повысил голос Альваро. — Ты меня с ума сведешь! Я устал и расстроен, а ты учишь меня манерам.

— Никогда не поверю, — ответила Мария, — что Томас, который так привязан к нам, может сделать нашей семье что-то дурное. Он мой духовник — как же он пойдет против нас? Я имею право на свое мнение. По-моему, ты просто не в себе, вот и все.

Альваро, меряя шагами комнату, сказал хриплым от волнения голосом:

— Ты не понимаешь. Господи, ничего ты не понимаешь. А теперь послушай, Мария, послушай меня внимательно. Торквемада спросил меня: Альваро, откуда ты приехал? Так и спросил. Именно так — и его голубые глаза вдруг стали холодными как лед. Понимаешь, как лед. Глаза его будто проникали мне в душу. Знаешь этот его взгляд? Нет в мире таких тайн, которые сокрыты от него. Поэтому его и сделали великим инквизитором…

Мария улыбнулась и покачала головой.

— Альваро, он знает, откуда ты приехал, — произнесла она мягко. — Мы много раз об этом говорили. Он знает, что ты из Барселоны. Разве это тайна?

— Тогда почему он спросил меня?

— Он задал простой вопрос, Альваро. Прежде ты никогда не был таким. Таким напуганным. Не понимаю, чего ты боишься.

— Конечно, тебе этого не понять. Ты представляешь себе, что такое инквизиция? Мы продолжаем жить, смеяться, петь — притворяемся, что в мире все идет по-прежнему, но в глубине души мы знаем, хорошо знаем, что в Испании появилась инквизиция, и страх не покидает нас ни днем, ни ночью, вся наша страна смердит страхом.

— Что ты говоришь, муж мой! Что ты говоришь! Как ты можешь? Разве можно так говорить о Томасе? Он посвятил свою жизнь Господу, крестил нашего единственного ребенка…

Альваро подошел к ней, понизил голос до шепота:

— Жена, скажу тебе только одно. Знаешь ли ты, зачем его призвали в Севилью?

— Ты же мне сказал, — ответила Мария. — Король Фердинанд назначил его великим инквизитором, поставил во главе святой инквизиции. Это большая честь для всех нас.

— Господи, ты понимаешь, о чем идет речь? — спросил ее Альваро.

— Зря ты так со мной разговариваешь. Я не идиотка. Конечно, я понимаю, о чем идет речь.

— Да знаешь ли ты, что такое инквизиция? А может быть, ты и говоришь как последняя дура, потому что знаешь, что это такое.

— Не смей называть меня дурой!

— Господи, помоги нам! — воскликнул Альваро и вышел из комнаты.

Торквемада тем временем думал о них. Восторг переполнял его, он не ощущал ни усталости, ни страха. Ему не хотелось спать, не хотелось ни с кем говорить, и он, как это часто бывало, прогуливался по галерее монастыря. Ее заливал яркий серебристый свет луны, и Торквемада, любуясь лунным светом, обошел вокруг монастыря раз, другой и третий — собственное возбуждение доставляло ему огромную радость. Такое случалось с ним нечасто. Он почти всегда пребывал в мрачном и подавленном состоянии, но сейчас он ощущал прилив жизни и бодрости — он был ближе к Богу, ближе, чем когда бы то ни было.

На следующее утро Альваро проснулся в другом настроении. Не только сон и яркий солнечный день были тому причиной: утром у Альваро должна была состояться деловая встреча, назначенная месяцем раньше. Альваро давно подумывал о том, как бы испанским, итальянским и голландским купцам заключить договор. Последнее десятилетие оказалось временем небывалого процветания их государств, и Альваро был уверен, что, если соединить торговый флот Голландии и Милана с военной силой, какую могут собрать испанские купцы, возникнет коммерческий триумвират, который со временем может стать настоящей империей.

Перед тем как заснуть, он пытался представить, что будет, если тот итальянец, Колумб, окажется прав и до Индии можно будет добраться, плывя через океан на запад; а сегодня утром, когда он приветствовал своих партнеров — Ганса Ван Ситтена и Сало Кордосу из Амстердама, Пери Гомеса и Луиса Лопеса из Барселоны и Дино Алеппо из Милана, — ему стало интересно, что они скажут, и он весело и даже несколько легкомысленно сообщил им о планах Колумба. Однако это не сбило купцов с толку. К словам Альваро — он сидел в конце длинного стола в черном бархатном камзоле и белоснежной рубашке, смуглый, мужественно-красивый, соединяющий в себе изящество испанского рыцаря и проницательность купца, — нельзя было отнестись без должного внимания или пропустить их мимо ушей, поэтому не успел он кончить, как Ван Ситтен, голландец, спросил, сколько денег нужно королеве. Альваро ответил, что точная цифра не называлась, однако речь шла о том, чтобы снарядить небольшой флот, от четырех до десяти кораблей, и снабдить его оружием, достаточным запасом продовольствия, а также разнообразными товарами.

Ван Ситтен занялся подсчетами, а Гомес стал объяснять, что, несмотря на переживаемые Испанией годы подъема, ее золотой запас тает из-за постоянных войн с маврами.

— Любопытное противоречие, — сказал Гомес, — бурный экономический рост и нехватка наличных денег, которая все парализует. Если безумная авантюра итальянца увенчается успехом, я буду молить Бога, чтобы она принесла нам не меньше миллиарда. Нам отчаянно нужны деньги. Сейчас в Испании каждая монета на счету…

— Вот чем, на мой взгляд, — проговорил Алеппо, итальянец, — и объясняется растущее влияние вашей инквизиции: она, как мне кажется, руководствуется не столько благочестием, сколько жадностью. Стоит отыскаться еретику, как король и церковь конфискуют его собственность и делят ее. Сейчас это, возможно, обогащает короля и обогащает церковь, но поверьте мне, Альваро, это лишь на время, в конечном счете все от этого проиграют. Вы поедаете собственную плоть.

— Правильно, — согласился Ван Ситтен. — Скажите, Альваро, вы надеетесь получить деньги от Амстердама, верно?

— От Амстердама и Милана, — отозвался Альваро.