— Вот именно, — был ответ.
— А Публий Ватиний предан тебе беззаветно, — задумчиво произнес Децим Брут.
Откуда-то появилась улыбка.
— Надеюсь, не больше, чем ты или Требоний.
— А как же я? — требовательно спросил Антоний.
— Ты родственник, — усмехнулся Требоний, — так что сбавь тон.
— Ты собираешься послать пятнадцатый и Ватиния охранять Италийскую Галлию? — спросил Децим Брут.
— Да, собираюсь.
— Я не знаю силы, которая могла бы остановить тебя, Цезарь, — сказал Требоний, — но разве Марк Марцелл и Сенат не воспримут это как объявление войны? Я не имею в виду подлинную войну, я говорю о войне умов.
— У меня есть веское основание, — сказал Цезарь. Обычное спокойствие вернулось к нему. — В прошлом году иапиды вторглись в Тергесту и угрожали прибрежной Иллирии. Тамошний гарнизон, как мне помнится, едва их отбил. Я пошлю Публия Ватиния и пятнадцатый легион в Италийскую Галлию, чтобы защитить от варваров римских граждан, проживающих на той стороне реки Пад.
— А единственный варвар на горизонте — это Марк Марцелл, — просиял Марк Антоний.
— Да, и, думаю, он это поймет.
— Какой приказ будет отдан Ватинию? — спросил Требоний.
— Действовать от моего имени. Препятствовать тому, чтобы римских граждан пороли. Проводить судебные разбирательства. Управлять Италийской Галлией за меня, — сказал Цезарь.
— А где же будет располагаться пятнадцатый? — спросил Децим Брут. — Ближе к Иллирии? Может быть, в Аквилее?
— О нет. В Плаценции.
— Это ведь возле Нового Кома!
— Да, это так.
— Мне хотелось бы знать, — вмешался Антоний, — как отнесся к этой порке Помпей? В конце концов, он тоже основал некоторые колонии с правом гражданства и в Италийской Галлии, и по ту сторону Пада. Марк Марцелл угрожает и им.
Цезарь презрительно оттопырил губу.
— Помпей не ударил пальцем о палец. Он в Таренте. Полагаю, по личным делам. Но обещался быть на заседании Сената вне померия, в конце месяца. Там будут обсуждать армейское жалованье.
— Это шутка? — воскликнул Децим. — Армии не прибавляли жалованья в буквальном смысле сто лет!
— Верно. Я об этом уже думал, — был ответ.
Трения продолжались. На земли белгов снова напали, их дома сожгли, всходы на полях выкопали или запахали, животных убили, женщины и дети остались без крова. В племенах вроде нервиев, которые могли выставить против Цезаря в первые годы его галльской кампании пятьдесят тысяч воинов, теперь с трудом набралась бы тысяча полноценных мужчин. Здоровых детей и работоспособных женщин угоняли работорговцы. Галлия Белгика на глазах становилась страной стариков, друидов, калек и дурачков. В конце концов Цезарь уверился, что опоры для смуты там нет. Но Амбиориг, как и всегда, сумел раствориться бесследно. А Коммий ушел к треверам на восток, чтобы помочь им противостоять Лабиену, действовавшему с тем же тщанием, что и Цезарь.
Гай Фабий был послан с двумя легионами в подкрепление двум легионам Ребила. Те с трудом отбивали наскоки пиктавов и андекавов. Эти два племени под Алезией пострадали не сильно и вообще не являлись зачинщиками сопротивления Риму. Но создавалось впечатление, что народы Галлии один за другим решались на последнюю попытку, очевидно считая, что армия Цезаря истощена. Цезарь снова продемонстрировал, что это не так. Двенадцать тысяч андекавов пали в сражении на мосту через Лигер, и невесть сколько их погибло в мелких боях.
Довольно медленно, но неуклонно площадь мятежной Галлии уменьшалась. Военные действия уже разворачивались на подступах к Аквитании, где к Луктерию присоединился Драпп, вождь сенонов, после того как сородичи отказались его принять.
И серьезных лидеров у галлов оставалось все меньше. Гутруата карнуты выдали Цезарю сами, опасаясь репрессий за его сокрытие. Поскольку он истребил всех римлян в Кенабе, его судьбу решал не только Цезарь, но и представительный армейский совет. Цезарь настаивал на отправке мятежника в Рим, но армия была против. Гутруата выпороли и обезглавили.
Вскоре после этого Коммий во второй раз встретился с Гаем Волусеном Квадратом. Когда Цезарь ушел на юг с кавалерией, в Галлии Белгике остался командовать Марк Антоний. Он быстро разделался с белловаками, потом разбил лагерь в Неметоценне, на земле атребатов. Те были так напуганы, что отказались иметь что-либо общее с Коммием, своим царем. Коммий же, встретившись с группой единомышленников, германских сигамбров, стал искать утешения в кровавом разбое, особенно тесня нервиев, уже не способных сопротивляться. Всегда лояльный к римлянам Вертикон воззвал о помощи, и Антоний послал к нему отряд конников, возглавляемый Волусеном.
Время ничуть не уменьшило ненависти Волусена к Коммию. Зная, кто верховодит среди разбойников, он расправлялся с ними с особой жестокостью и гнал врага и сигамбров, как пастух гонит стадо овец. Наконец они встретились. Произошла яростная дуэль. Противники с копьями наперевес бросились навстречу друг другу. Коммий победил. Волусен рухнул на землю с копьем Коммия в бедре. Бедро было раздроблено, мякоть разорвана, нервные окончания и кровеносные сосуды повреждены. Большинство людей Коммия были убиты, но Коммий ускакал на быстроногом коне, пока все внимание было обращено на тяжелораненого Волусена.
Его отвезли в Неметоценну. Армейские хирурги потрудились на славу. Ногу ампутировали выше раны, и Волусен остался жив.
А Коммий написал Марку Антонию.
Марк Антоний, сейчас я верю, что Цезарь не имел ничего общего с предательским вероломством этого зверя Волусена. Но я поклялся никогда более не видеть римлян. Туата были ко мне добры. Они свели меня с моим врагом, и я ранил его так тяжело, что он, даже если оправится, навсегда лишится ноги. Я удовлетворен.
Но я очень устал. Мой народ так боится Рима, что не дает мне ни пищи, ни воды, ни крыши над головой. Разбой — позорное занятие для царя. Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. В качестве залога моего хорошего поведения предлагаю тебе моих детей, пятерых мальчиков и двух девочек. Не все от одной матери, но все — атребаты, и все достаточно молоды, чтобы воспринять римское воспитание.
Я хорошо служил Цезарю до того, как Волусен предал меня. По этой причине прошу послать меня куда-нибудь, где я мог бы доживать свою жизнь без необходимости снова брать оружие в руки. Куда-нибудь, где нет римлян.
Письмо понравилось Антонию, у которого были старые взгляды на храбрость, службу, истинный воинский дух. Он считал Коммия Гектором, а Волусена Парисом. Какое удовольствие получит Рим или Цезарь, если Коммия протащить за колесницей, а после убить? Никакого. Антоний был уверен, что Цезарь думает так же, и послал Коммию с его же посланцем ответ.
Коммий, я принимаю твоих заложников, ибо считаю тебя честным человеком, с которым неправильно поступили. Твои дети будут представлены Цезарю. Я уверен, что он обойдется с ними как с отпрысками царской крови.
Я отсылаю тебя в Британию. Твое дело, как ты доберешься туда, но в письмо вложена подорожная, которую ты можешь использовать либо в Итии, либо в Гесориаке. Британию ты хорошо знаешь. Думаю, там у тебя больше друзей, чем врагов.
Рим так далеко простирает свое влияние, что для тебя у меня нет другого прибежища. Будь уверен, что римлян ты там не увидишь. Цезарь не любит Британию. Vale.
Последнее столкновение произошло в землях кардурков.
Гай Фабий пошел к сенонам, а Гай Каниний Ребил — на юг, к Аквитании, зная, что скоро прибудет подкрепление в дополнение к его двум легионам. Фабий должен был возвратиться, как только убедится, что сеноны полностью подавлены.
Хотя и Драпп, и Луктерий имели опыт боев под Алезией, они так и не усвоили, что по римским военным меркам осажденная крепость, как правило, обречена. Услышав о поражении андекавов, они заперлись в Укселлодуне, городе, расположенном на очень высокой горе, стоящей в излучине реки Олтис. К сожалению, там не было постоянного водоснабжения, но поблизости существовало два водозабора. Одним являлась непосредственно Олтис, другим — родник, бьющий из подошвы горы.
