Гладиаторские бои были чрезвычайно популярны и проходили не только в цирках. Для них вполне годилась любая, даже совсем маленькая территория, например базарная площадь. Богатые семьи традиционно устраивали в память об умерших погребальные игры, а они без боев не обходились. Гладиаторов за баснословные деньги забирали из школы (обычно от четырех до сорока пар), они дрались и возвращались обратно. Так шла их жизнь, а по прошествии шести лет или после тридцати схваток им даровалась свобода. Причем гражданства они не теряли и успевали кое-что скопить. А особенно отличившиеся бойцы становились народными идолами. Вся Италия знала их имена.

Одной из причин, по которым Цезарь заинтересовался этим зрелищным и очень выгодным предприятием, была присущая ему рачительность. Он задумался, куда идут эти люди по истечении срока их наказания. В телохранители, в вышибалы? Цезарь считал, что это пустая трата приобретенного в бесконечных боях мастерства. Пусть идут в армию, но, разумеется, не рядовыми. Хороший гладиатор, умеющий защитить свою голову на арене, мог впоследствии стать отличным военным инструктором, а то и центурионом. И частенько случалось, что некоторые дезертиры возвращались уже офицерами в покинутый ими некогда легион.

Школа в Равенне воспитывала наиболее перспективных профессионалов. Конечно, школа близ Капуи тоже работала в полную силу, но эта школа не видела его с тех пор, как он стал губернатором, ибо губернатор провинции не мог появляться в самой Италии, пока он командовал армией.

Имелись и другие причины, по каким Цезарь предпочитал бывать в Равенне чаще, чем где-то еще. Равенна располагалась рядом с рекой Рубикон, отделявшей Италийскую Галлию от Италии. От нее до Рима было всего двести миль, причем по прекрасной дороге, обеспечивавшей скорое передвижение как личных курьеров Цезаря, так и людей, которым хотелось увидеться с ним.

После смерти Клодия он с интересом следил за римской жизнью, абсолютно уверенный, что диктаторство сделалось главной целью Помпея. По этой причине он и написал ему то письмо с матримониальными предложениями, о чем вскорости пожалел. Отказ оставил горький привкус во рту. Похоже, Помпей теперь так занесся, что не считает нужным угождать кому-либо, кроме себя. И все же, когда закон десяти плебейских трибунов дозволил Цезарю баллотироваться in absentia, он задумался, не являются ли его размышления о заносчивости Помпея просто фантазиями человека, вынужденного получать все новости из вторых рук. О, чего бы он не дал за возможность провести месяц в Риме! Но это ему, увы, было заказано. С одиннадцатью легионами под началом нечего даже и думать о переходе через Рубикон.

Удастся ли Помпею стать диктатором? Римские всадники и сенаторы, подогреваемые Катоном и Бибулом, отчаянно противились этому. Но даже до Равенны докатывались отголоски сотрясающих Рим конвульсий, и нетрудно было понять, кто их автор. Помпей, разумеется. Жаждущий получить абсолютную власть. Пытающийся пересилить Сенат.

Получив известие, что Помпей стал консулом без коллеги, Цезарь расхохотался. Блестящий ход, и, главное, неконституционный! Boni этим связали Магну руки, а тот не заметил ловушки. Принял, уже вторично, незаконно предложенную ему власть. То есть показал всему Риму — и особенно Цезарю, — что у него кишка тонка потерпеть и дождаться, когда ему предложат вполне конституционный пост — стать диктатором.

Ты всегда будешь деревенщиной, Помпей Магн! Не умеешь ты жить в городах! Тебя обхитрили, а ты этого даже не понял. Посиживаешь на Марсовом поле и считаешь себя победителем, но это не так. Победили Бибул и Катон. Ты попался. Как бы громко смеялся Сулла!

Главным опорным пунктом сенонов был город Агединк на реке Икавне, и именно там Цезарь разместил на зиму шесть своих легионов. Он не был уверен в лояльности этого очень сильного племени, особенно после казни Аккона.

Гай Требоний в отсутствие Цезаря командовал всем войском, но у него не было права посылать его в бой, о чем знали все галлы.

В январе Требоний был поглощен самым неприятным для командующего занятием. Ему надлежало раздобыть провиант в количестве, достаточном для прокорма тридцати шести тысяч солдат. Поспевал урожай, причем столь богатый, что, будь у Требония легионов поменьше, его нужды вполне удовлетворил бы сбор с местных полей. А так приходилось вертеться, искать везде, где только можно.

Фактически закупкой зерна для Требония занимался человек невоенный. Это был римский всадник Гай Фуфий Кита. Давно уже живший в Галлии, он говорил на многих ее языках, и в центральных районах страны его знали. Он отправился в путь с возом денег, сопровождаемый тремя когортами хорошо вооруженной охраны. Следом катились высокобортные повозки, запряженные десятью волами попарно. По мере того как очередная из них наполнялась драгоценной пшеницей, ее гнали в Агединк, разгружали и отправляли обратно.

Объехав все территории к северу от Икавны и Секваны, Фуфий Кита подобрался к землям мандубиев, лингонов и все тех же сенонов. Вначале закупки шли бойко, потом у сенонов приток зерна вдруг сократился: сказывалась казнь Аккона. Фуфий Кита повернул к карнутам, на запад. Там зерном торговали вовсю.

Обрадованный Фуфий Кита со своими подручными решил остановиться в столице карнутов Кенабе. Там деньгам его (количество каковых поуменьшилось) ничто не грозило, и стали ненужными три когорты охраны. Их без задержки отправили в Агединк. Ибо Кенаб для Фуфия Киты был вторым домом. Остановившись у друзей-римлян, он надеялся без хлопот завершить заготовки, наслаждаясь покоем и размеренной, почти цивилизованной жизнью.

Кенаб и впрямь являлся в Галлии чем-то вроде оазиса римской цивилизации. В стенах его проживало много зажиточных римлян и греков, а слободки вокруг этих стен разрослись и процветали, занятые обработкой металлов. Но Аварик был больше Кенаба, и Фуфий Кита подчас вздыхал по нему, впрочем, вполне удовлетворенный и своим теперешним положением.

Договор между Верцингеторигом, Луктерием, Литавиком, Котием, Гутруатом и Седулием, заключенный в момент эмоционального напряжения, вызванного казнью Аккона, не остался пустой болтовней. Каждый из этих вождей в своих землях повел разговоры о вероломстве и высокомерии римлян. Смерть Аккона была веским тому доказательством и всех волновала. Галлия все еще не оставила мысли скинуть ярмо.

Гутруат вел антиримскую пропаганду активней других. Он очень хорошо знал, что Цезарь считает его соучастником в деле Аккона. Он был следующим кандидатом на показательную экзекуцию, в результате чего мог лишиться головы. Но ему было все равно, что с ним станется, лишь бы жизнь Цезаря в Галлии сделалась невыносимой. Поэтому, возвратившись в земли карнутов, он, как и обещал Верцингеторигу, в первую очередь пошел к друидам, а точнее, прямо к Катбаду.

— Ты прав, — сказал ему Катбад. Он помолчал, потом добавил: — Как прав и Верцингеториг. Мы должны объединиться с другими народами, чтобы прогнать римлян. По-другому не выйдет. Я подниму всех друидов.

— А я, — оживился Гутруат, — буду ездить среди карнутов с боевым кличем!

— Боевой клич? Что еще за клич?

— Слова, которые Думнориг и Аккон выкрикнули перед смертью: «Я свободный человек в свободной стране!»

— Отличный девиз, — одобрил Катбад. — Но я предлагаю его улучшить: «Мы свободные люди в свободной стране!» Это основа для единения, Гутруат. Когда человек начинает думать не о себе, а о многих.

Карнуты сбивались в группы, готовились к мятежу. Все кузнецы, проживавшие возле Кенаба, изготавливали кольчуги. Но они действовали очень скрытно, и изменений в их поведении не замечали ни римляне, ни даже такой тертый калач, как Фуфий Кита.

К середине февраля урожай был полностью собран. Все силосные ямы и зернохранилища заполнили под завязку. Окорока закоптили, свинину и оленину пересыпали солью, яйца, свеклу и яблоки погрузили в подземные ямы. Кур, уток, гусей основательно огородили, скот и овец отогнали подальше от дорог.