— Это слишком долго. Мы не можем ждать столько!

— А насколько мы можем задержаться?

— Совсем недолго.

— Но кто снимет повязку? Кто определит, что наступило время для этого?

— Мы послали гонца за Шамудом, — сказал Доландо. — Другой целитель разберется в этом?

— Думаю, что да, но мне хотелось бы поговорить с этим Шамудом. Джондалар, мы можем его подождать?

— Если не слишком долго, но, может быть, растолковать Доландо или Толи, что делать в данном случае?

Джондалар чистил Удальца, шерсть у жеребца, казалось, отросла и стала гуще. Джондалар вспомнил, что нынче утром уже повеяло зимой, и, может быть, поэтому жеребец кажется более игривым.

— Ты так же рвешься вперед, как и я, Удалец? — сказал он. Конь навострил уши, услышав свое имя, а Уинни подняла морду и заржала. — Ты тоже рвешься в дорогу, Уинни? Да, это неподходящее место для лошадей. Вам необходимо открытое пространство, чтобы скакать на свободе. Надо бы напомнить об этом Эйле.

Хлопнув Удальца по крупу, он направился в селение. Он подумал, что Рошарио чувствует себя гораздо лучше, увидев, как женщина, сидя возле большого кострища, шьет одной рукой, используя иглу Эйлы.

— Ты не знаешь, где Эйла? — спросил он.

— Они с Толи ушли в сопровождении Шамио и Волка. Сказали, что пошли на пристань, но я думаю, что Толи хотела показать Эйле Дерево Желаний и попросить у него легких родов и здорового ребенка.

Джондалар приземлился рядом с ней.

— Рошарио, я хотел кое-что узнать у тебя. О Серенио. Ужасно, что я ее оставил. Была ли она счастлива… когда ушла отсюда?

— Поначалу она была очень печальной и растерянной. Она говорила, что ты мог остаться, но именно она настояла на том, чтобы ты ушел с Тоноланом. Ты был нужен ему. А затем прибыл двоюродный брат Толи, такой же, как она: говорит то, что думает.

Джондалар улыбнулся:

— Да, похоже на нее.

— Да и внешне он похож на нее. Хотя у него голова и поменьше, чем у Серенио, но думает крепко. Он сразу же все решил. Только посмотрел на нее и решил, что она для него… Он называл ее «прекрасная ива». На языке Мамутои. Вот уж не думала, что он придется ей по сердцу; я чуть ему не сказала, чтобы он не беспокоился, так как считала, что после тебя ей никто не сможет подойти. Однажды я увидела, как они смеялись, и поняла, что ошиблась. Она словно ожила после долгой зимы. Просто расцвела. Никогда не видела ее такой счастливой. С тех самых пор, как у нее был первый мужчина, когда родился Дарво.

— Я рад за нее, — сказал Джондалар. — Она заслуживает того, чтобы быть счастливой. Когда я уходил, она сказала, что Великая Мать благословила ее. Серенио была беременна? Может быть, она дала новую жизнь? С помощью моего духа?

— Не знаю, Джондалар. Помню, что, когда ты ушел, она говорила, что, возможно, беременна.

— А что думаешь ты, Рошарио? Были какие-то признаки?

— Я хотела бы ответить тебе уверенно, но я не знаю. Знаю лишь, что это могло быть.

Рошарио внимательно посмотрела на него, интересуясь причиной, заставляющей его проявлять любопытство. Ведь даже если бы ребенок родился в его доме — после его ухода он утратил бы свои права; хотя, если Серенио была беременной, это был бы ребенок духа Джондалара. Внезапно она улыбнулась при мысли, что у Серенио будет сын ростом с Джондалара, но рожденный в доме низкорослого Мамутои. Наверное, последнему это понравится.

Джондалар открыл глаза и посмотрел на смятые меха — ложе рядом с ним было пустым. Отбросив мех, он сел, зевнул и потянулся. Оглядевшись, он понял, что проспал. В жилище никого не было. Вчера они долго беседовали у костра, обсуждая охоту на серн. Кто-то видел, как они спускались с гор, — это означало, что охота на горных антилоп должна скоро начаться.

Эйла очень хотела принять участие в охоте, но когда они легли спать и все спокойно обсудили, как это бывало часто, Джондалар напомнил ей, что они вскоре уезжают. Если серны спускаются вниз, это означает, что на высокогорных лугах наступают холода, что предвещает смену сезона. У них впереди был еще долгий путь, и им нужно было уже быть в дороге.

Они не спорили, но Эйле явно не хотелось уходить. Она говорила о руке Рошарио, а он знал, что ей также хочется попасть на охоту. Он был уверен, что вообще-то она хотела бы остаться с племенем Шарамудои, и ему было интересно, не попытается ли она отложить отъезд в надежде, что он передумает. Они с Толи стали закадычными подругами, и всем она нравилась. Это радовало его, но с отъездом было решено, и чем дольше они оставались здесь, тем тяжелее было уйти.

Он лежал и думал. Они могли бы здесь остаться ради нес, но ведь можно было остаться и в племени Мамутои. Он принял решение отправляться как можно скорее. Может быть, даже завтра или послезавтра. Вряд ли это обрадует Эйлу, и он просто не знал, как сказать ей об отъезде.

Джондалар встал, оделся и пошел к двери. Снаружи порыв холодного ветра заставил его поежиться. Надо бы одеться потеплее, подумал он. Он заметил, что исчезли разноцветные бабочки, увидел, как падает желтый лист. Посмотрев на деревья, он увидел пожелтевшие кроны.

Почему он прежде не обратил на это внимания? Дни летели так быстро и погода была столь приятной, что он не заметил смены сезона. К тому же они находились на юге, и селение было ориентировано на южную сторону. Осень уже наступила, и раньше, чем он думал; к северу было гораздо холоднее, а ведь туда-то они и направлялись. Поспешив в дом, он твердо решил двигаться почти немедленно.

— Ты проснулся? — сказала Эйла, войдя с Дарво в дом и увидев, что Джондалар одевается. — Я пришла, чтобы разбудить тебя, пока не унесли пищу.

— Решил одеться потеплее. Снаружи холодно. Скоро надо будет отпускать бороду.

Эйла поняла, что он подразумевал больше, чем было сказано. Он хотел сказать то, о чем они говорили ночью: пришло другое время года, и им пора в путь. Она не хотела говорить об этом.

— Нам нужно распаковать наши зимние вещи и убедиться, что они в порядке, Эйла. Багаж все еще у Доландо?

Ему же это прекрасно известно. Зачем тогда спрашивает? Эйла попыталась подумать о чем-то другом.

— Да, он там, — сказал Дарвало.

— Мне нужна теплая рубаха. Эйла, ты не помнишь, в какой корзине находятся мои зимние вещи?

Конечно, она знала. И он знал.

— Вещи, которые сейчас на тебе, совсем не похожи на те, в которых ты появился впервые, — сказал Дарвало.

— Эти мне дали Мамутои. А сюда я пришел в одежде Зеландонии.

— Я примерял ту рубашку, которую ты тогда дал мне. Она все еще велика для меня, но уже не настолько, — сказал юноша.

— У тебя до сих пор цела та рубашка? Я уж и забыл, как она выглядит.

— Хочешь — покажу.

— Да-да. Посмотрел бы.

Несмотря ни на что, Эйле тоже стало любопытно.

Они прошли к деревянному дому Доландо. С полки над своей кроватью Дарвало достал заботливо перетянутый сверток. Развязав его, он достал рубашку.

Она была необычной. Декоративная вышивка, свободный длинный покрой — все это отличалось от одежды Мамутои, к которой привыкла Эйла. Больше всего ее удивило то, что рубашку украшали хвосты горностаев.

Она показалась странной даже Джондалару. Так много всего произошло с тех пор, как он в последний раз надевал ее, что теперь рубашка казалась старомодной и непривычной. Он ее редко надевал, когда жил в племени Шарамудои, предпочитая одеваться как все, и хотя минул год и несколько полнолуний с того дня, как он отдал ее Дарво, казалось, что он в последний раз видел одежду из дома несколько жизней назад.

— Полагается, чтобы она была свободной. Дарво, ты должен ее подпоясывать. Давай завяжи пояс. Я покажу, как это делается. У тебя есть ремень?

Юноша надел богато украшенную кожаную тунику и протянул Джондалару длинный ремень. Тот велел Дарво, чтобы он выпрямился, и повязал ремень низко, почти на бедрах, так что хвосты горностая свисали свободно.