Однако самцов заставило удалиться не только естественное превосходство его размеров. Эйла заметила, что виски у него сильно раздуты и обильная рыжая шерсть между глазами, ушами и на щеках была покрыта темными мускусными пятнами. К тому же он испускал слюну и время от времени мочился пахучей мочой, которая образовала зеленую накипь на задних ногах и мошонке. Эйла подумала, не болен ли он?
Но он вопреки всем симптомам не был болен. Среди шерстистых мамонтов течка бывала не только у самок. Каждый год зрелые самцы переживали период сексуального возбуждения, бешенства в период течки. Хотя самец достигал половой зрелости к двенадцати годам, такой «период» у них наступал ближе к тридцати и длился около недели. Но к пятидесяти годам, когда мамонт достигал пика жизни, период сексуальной охоты мог продолжаться три-четыре месяца. Хотя каждый самец, достигший половой зрелости, мог соединяться с самками, самцы во время «периода» действовали более успешно. Гигантский мамонт с рыжеватой шерстью был не только лучше всех других мамонтов стада, он находился в разгаре течки, и он пришел, отвечая на призыв самки, тоже находящейся в течке.
Самцы по запаху знали, когда самки готовы к спариванию. Но мамонтам приходилось преодолевать такие огромные расстояния, что возникли иные способы определения брачного периода. Когда самка или самец находились в течке, тональность их голоса понижалась. Очень низкие звуки в отличие от высоких долго не затихали в пространстве, и низкий глубокий рев разносился на мили в пустынной равнине. Рев самки Джондалар и Эйла могли услышать довольно отчетливо, но у мамонта тона были настолько низкими, что они с трудом улавливали этот звук. Даже в обычных ситуациях низкие звуки служили средством связи между мамонтами на больших расстояниях, а большинство людей и понятия не имели об этом. Однако рев возбужденного мамонта был необычайно громким и глубоким, а зов самки — еще громче. Лишь немногие люди улавливали вибрации глубоких тонов, большая часть обертонов не совпадала с зоной, доступной человеческому уху. Каштановая самка гнала молодых самцов, привлеченных ее запахом и глухим низким ревом, который был слышен на мили вокруг. Она просто ждала того, кто превосходил всех, — самца исключительной физической стати, наделенного недюжинным инстинктом выживания. Это был настоящий зрелый производитель. Конечно, самка не осознавала этого, но тело ее знало, что это так.
И вот он здесь, и она готова. Длинные пряди развевались при каждом ее шаге, каштановая мчалась к великому мамонту, издавая свой звучный рев. С шумом помочившись, она протянула хобот к его зигзагообразному органу, обнюхала и попробовала его мочу. Громогласно стеная, она, высоко подняв голову, закружилась вокруг него.
Мамонт положил хобот на ее спину, лаская и успокаивая ее. Его огромный орган едва не касался земли. Затем самец поднялся на задние ноги и взгромоздился на нее, распластавшись вдоль ее спины. Он был вдвое больше самки, казалось, что он сомнет ее, но основной его вес приходился на задние ноги. Скрюченным концом своего изогнутого, необыкновенно подвижного органа он нашел ее отверстие, затем, приподнявшись, мощно вошел в нее и открыл пасть, чтобы издать рев.
Глубинный звук слышался Джондалару отдаленным и неразборчивым, хотя и заставил его затрепетать. Эйла же услышала его чуть более отчетливо, она неистово задрожала, как если бы эта дрожь разрывала ее на части… Каштановая и рыжеватый мамонт надолго застыли. Длинные пряди шкуры самца мелко тряслись, хотя движения самого тела были едва заметны. Затем он слез с нее и тут же облегчился. Самка двинулась вперед, издав низкий глухой рев, что вызвало озноб у Эйлы, она вновь почувствовала мурашки на спине.
Все стадо подбежало к самке; мамонты, возбужденно трубя, притрагивались к ее пасти, к ее влажному отверстию, мочились и облегчались. Казалось, самец не подозревал об этом жизнерадостном шабаше. Он просто стоял, склонив голову. Наконец все успокоились и пошли пастись. Возле самки остался только мамонтенок. Каштановая с низким урчанием потерлась головой о плечо рыжеватого самца.
Никто из других самцов не приближался к стаду, хотя они знали, что самка не стала менее привлекательной. Некоторые самцы ушли прочь, зная, что рыжеватый легко приходит в неистовство. Только другой мамонт в «периоде» мог встретиться с этим лицом к лицу, да и то если бы он был так же огромен. Столкнувшись на обшей территории за одну и ту же самку, они могли непредсказуемо долго биться друг с другом До глубоких ран и даже до смерти.
Но в основном они предчувствовали последствия и потому избегали наносить друг другу жестокие раны, да и вообще избегали боя. Глухой рев и следы едко пахнущей мочи не только призывали жаждущих самок, но и предупреждали других самцов. В одно и то же время «период» мог наступать лишь у трех или четырех мамонтов, а у самок течка начиналась через каждые шесть или семь месяцев, но непохоже, чтобы другие мамонты, находящиеся в «периоде», как-то могли помешать рыжеватому. Он был первым среди себе подобных — в «периоде» или нет. Все знали, где он находится.
Продолжая наблюдение, Эйла заметила, что каштановая и рыжеватый начали пастись бок о бок. Один совсем еще молодой мамонт попытался было приблизиться к ней, но рыжеватый, громко взревев, отогнал его. Резкий запах и рев произвели впечатление на юнца, и он помчался прочь. Пока рядом был рыжеватый мамонт, самка могла отдыхать и есть, поскольку никто не смел ее беспокоить.
Мужчина и женщина никак не могли тронуться в путь, хотя знали, что все закончено. Они чувствовали себя польщенными, став свидетелями мамонтовой свадьбы. Они не только были поблизости и наблюдали, но стали как бы участниками действа. Эйле хотелось подбежать к тем двоим, чтобы выразить свою признательность и разделить с ними счастье.
* * *
Перед отъездом Эйла решила собрать поблизости немного съедобных растений. Для выкапывания она использовала заостренную палку, стебли срезала толстым, хорошо заточенным ножом. Джондалар стал помогать ей.
Это до сих пор удивляло Эйлу. Живя в Львином стойбище, она узнала обычаи племени Мамутои, которые отличались от обычаев Клана. Но даже там она зачастую работала с Диги и Неззи или в группе людей. И она как-то забыла, что Джондалар всегда был готов помочь ей в работе, которую мужчины Клана считали сугубо женской. Еще в Долине Джондалар, никогда не колеблясь, присоединялся к ней в любом деле и удивлялся, что она не ожидала от него помощи. Сейчас, когда они опять остались вдвоем, Эйла вспомнила об этом.
Когда они наконец отправились в путь, то ехали некоторое время молча. Эйла думала о мамонтах, мысли о них все не шли из головы. Но в то же время она вспоминала о людях Мамутои, которые приютили ее. Они называли себя Охотниками на Мамонтов, хотя охотились и на других животных, но мамонтам они воздавали особые почести. Кроме того, что мамонты давали им мясо, жир, шкуры, шерсть для веревок и ниток, бивни для инструментов, кости и даже топливо, охота на них имела огромное духовное значение.
Хотя она покинула племя, но чувствовала себя связанной с ним. И не случайно они натолкнулись на стадо. Эйла знала, что для этого были причины. Возможно, Мут, Великая Мать, или ее тотем хотели сообщить ей что-то. Она часто вспоминала о Пещерном Льве, о духе, который стал ее тотемом, — его ей дал Креб; интересно, охраняет ли тотем ее и сейчас, когда она рассталась с Кланом, и что будет с ним в ее новой жизни с Джондаларом?
Высокая трава начала редеть, а они подъехали к реке, ища место для стоянки. Джондалар посмотрел на клонившееся к закату солнце и решил, что времени для охоты маловато. Он не жалел, что они остановились, чтобы посмотреть на мамонтов, но нужно было добыть мяса не только на сегодняшний вечер, но и на несколько дней вперед. Не хотелось тратить сушеное мясо без особой нужды. Но видимо, придется заняться охотой завтра утром.
В речной долине были плодородные почвы с обильной растительностью. Трава тоже была другая, гораздо короче, что с облегчением отметил Джондалар. Она едва достигала брюха лошадей. Джондалару хотелось знать, куда же они вышли. Вроде бы окружающий пейзаж был знаком, но это вовсе не означало, что они были здесь прежде, просто он очень походил на окрестности Львиного стойбища: такие же высокие берега, прорезанные глубокими оврагами.
