– Как же, – Парфемон ухмыльнулся недоверчиво, – я полечу, а они этим законом по мне из зенитки как шарахнут!
– В том-то все и дело. Я полагаю, началось все с каких-нибудь невинных открытий. В былые времена… до того как сюда попал, я немного увлекался исследованием истории науки. Вы удивитесь, Парфемоша, но первые ученые, умники, яблокоголовые, как их сейчас называют, – это были светлейшей души люди. Я читал мемуары Ньютона. Он всего-то навсего хотел понять, отчего предмет или человек могут подняться в воздух и висеть там без всякой поддержки. Каково же было его удивление, когда он открыл, что это невозможно! Бедняга уничтожил все рассчеты и принял постриг. Возьмем другой случай, Джордано Бруно. Его интересовали звезды. Двести лет назад, оказывается, под Новый год был такой обычай – сорвать с неба звезду и украсить ею елку. После завершения праздника, понятно, все звезды возвращали на место. Джордано захотелось узнать, чем звезды крепятся к небосводу, почему их так легко оттуда снять. А оказалось, что звезды – огромные огненные шары, и Солнце наше – шар, в сотни раз больше Земли. Мозг Джордано не смог выдержать такого удара. Несчастный выбежал на площадь, обложился рукописями и поджег себя на глазах у горожан.
Парфемон никогда не видел старика таким оживленным. Глаза ВанДенисыча горели, руки порхали, как крылья потревоженного сыча. Парфемон опасливо оглянулся – а не ошивается ли Сырник где-то поблизости. Но тот крутился около Сапога и его компании; наверное, выпрашивал подачку.
– И тогда я спросил себя, – продолжал разливаться ВанДенисыч, – я спросил себя: что же произошло? Почему эти великие люди, почти святые, всем пожертвовавшие для науки, – почему они кончили так печально? И почему их последователи столь ужасны? И я понял…
Завыла сирена. Парфемон вскочил, схватил лопату и ринулся к голове цепочки. Тут ведь как – кто не успел, тот опоздал. Порций в столовой вечно не хватало. ВанДенисыч остался позади, в хвосте колонны. Уже подходя к столовой, Парфемон подумал – вот ведь умный человек ВанДенисыч, а какую бодягу развел. Ясно же – завидно яблокоголовым, завидно. Кому не хочется вольной птицей полетать? А где вы видели летающего яблокоголового? Разве что на дирижабле, да и те падают, не держатся в воздухе. А Парфемон… Ах, если бы не забор, не проволока колючая, не батарея за лесом – как бы он полетел! А Ньютон… Что Ньютон? Яблоком ударенный, вот кто он был. Тем самым яблоком, из Джиннистана…
Вот чего Парфемон не ожидал, так это что когда-нибудь удастся от проклятущих ям избавиться. Думал, так и будет теперь всю жизнь мерзлую землю долбить, пока не сдохнет с лопатой в руках. Да и первым ли сдохнет? ВанДенисыч уже кашляет, мокротой кровавой каждое утро харкает. Жалко человека, но себя еще жальче.
Переменилось всё. Затеяли яблокоголовые дело, стройку великую, да облажались. Не рассчитали в лабораториях своих, не вычислили. Это им, зэкам, уже на месте объяснили, а когда согнали по тревоге да покидали в грузовики, думал – всё, отлетался. Нет, еще побегаем. Парфемон понял это, когда за зарешеченными окнами теплушек замелькали дома, дворы, кирпичные стены фабрик за высокими заборами. Столица! Столица, блин горелый. Вот уж не чаял.
Столица была местом сложным. Начиная хотя бы с названия. Когда-то, еще до того как яблокоголовые в силу вошли, называлась она странно – то ли Морква, то ли Моква. Ну а как умники развернулись, им, понятно, за державу обидно стало: какая-такая Ква? В Ква жить не хотим. Долго решали, как бы получше окрестить – то ли Третьим Римом, то ли Нью-Ырком. Сошлись на Бабилоне. Шутники из лагерных тут же переделали это в Бабье Лоно, а потом уж… ну понятно, короче. И смех, и грех. Однако тут уж не посмеешься.
Сначала Парфемон обрадовался даже. Надоела проклятая лесотундра, вопли сирены, мозоли, хлебалово из гнилой картохи. В Бабьем Лоне оно, понятно, и потеплее, и послаще будет. Ан нет.
Начать с того, что в лагере-то все привычно было. Там вокруг свои, да и охрана-то тоже из своих. Оно понятно. Все леса зенитками не утыкаешь, а как иначе таких вот Парфемошек устережешь? Фьют – и улетят, голубки, червями под проволоку уползут. Опять же уважение было. Порядок. Вот Сапог, например, – на то он и сапог, чтобы в одно место пинать, да и тот уважение знал. Зря не прикапывался. И с начальством на короткой ноге, в случае чего – в лазаретик оформит, пайку дополнительную выбьет. Бушлатик дырявый, да все равно теплей, чем голым задом на ветру посвистывать. Ну, и с Сырником в случае чего поговорит по-доброму, ссору какую, драку – все уладит. Свой же. В Бабьем Лоне были чужие. Яблокоголовые. У каждого на груди – винтарь, а в винтаре том разные патроны, тут тебе и термодинамика, и коллоидная химия, и космография даже. А уж внизу нагнали!
Стройка-то на горе была, над городом. Это уж потом Парфемон узнал, старики здешние рассказали. Затеяли яблокоголовые Университет для своих строить. Да не только для своих. Политику такую новую вывели – чтобы у всех образование, да бесплатное, да по самому высшему разряду. Думать долго не надо, понятно сразу: коли все яблокоголовыми будут, и лагерей не понадобится. Не улетят, по земле ползать станут, да все с папочками под мышкой, а в папочках – законы природные. Задумка хорошая. Но не рассчитали маленько. Хотели главную башню над Университетом возвести, чтобы издалека видно было, чтобы в небо упиралась маковкой – вот, мол, чего мы, яблокоголовые, могём! А не осилили. Техника хваленая подкачала. Снести бы мудреную конструкцию, да и построить заново, но ведь это конфуз какой! Вот и нагнали таких, как он, Парфемошка. Со всей страны широкой, из северных и южных лагерей нагнали. И работа сразу продвинулась. Глыбы тяжеленные, как воздушные шарики, запорхали, сами стали в гордый шпиль складываться. А охраны понаставили изрядно. Наверху с винтовками, а внизу – два полка артиллерии и пехотный полк. Стерегут. Плохо стерегут – то тут, то там человечек ужом перекинется, по камням поползет. Да не доползали. Говорят, свои же и предавали их. Каждый второй на стройке, мол, из продавшихся. Ну, второй не второй, а были. По мелочи еще давали кое-что сделать – ну, горбушку там черствую из воздуха, карт колоду. А больше – ни-ни. Тогда совсем уж отчаявшиеся прыгать начали. Что ни неделя, кто-нибудь да прыгнет. Вот и приходится новых пригонять, стройка-то еще не закончена.
Жили здесь же, наверху. На землю не отпускали. Обедали в высоких недостроенных залах, там же и спали вповалку, а утром совсем как в лагере – сирена, и на работу. Даже картошка была та самая, гнилая, лагерная.
А охранник у них был чистый пес. Евстархий Карпович Безбородов, сержант сверхсрочной. Тощий, маленький, прыщавый, злой, как кобель бешеный. Или как крыс. Чуть что – орет, прикладом ни за что шарахнуть вполне может. И солдатиков себе под стать подобрал, злых и едучих.
Тут-то была и вторая печаль. ВанДенисыч. Его, видать, по ошибке прихватили, недотыкомку бедного. Забыли, что он из политических. Это такие, которые с режимом не согласны, но сделать что-то им слабо. Куда уж ему камни возносить, едва ноги таскает. Помогали, конечно. Парфемон помогал, даже Сапог – и тот нет-нет, да и подкинет камешек. А не успевали. Дневной выработки не давали, и Сырник – тут-то он себя хозяином почувствовал, мигом с Безбородым спелся – все обещал донести. И донес бы, если бы не случай один.
Сидели как-то, кашеварили. Малый костерок прям в воздухе развели, варили супчик из муки да рыбы, Сапог издобыл – у него свои и в городе были. Парфемон следил, чтобы запах до охраны не дошел – собирал его в пригоршню, лепил комок, да и из окна! У костра сидели двое из предыдущей партии, Тымгырчик и Безымянный. Безымянный немой был, а Тымгырчик – молодой совсем парень, чернявый, узкоглазый, будто и впрямь из солнечного Джиннистана. Так он говорил, только мало кто верил. Нету такой страны – Джиннистан.
Тымгырчик помешивал в котелке ложкой и тихонько рассказывал:
– А еще будет так. Родится в семье безвестной мальчик, и назовут его Джихангир, что значит Вождь. И соберет он, когда вырастет, вокруг себя людей, и пойдут они в волшебный сад. А врата сада охраняет стража из джиннов, с гаубицами и духовыми ружьями, но поклонятся те джинны Джихангиру и его присным. Поклонятся, откроют врата, и войдет Джихангир в сад. Там на ветвях всякие яблоки висят, но Джихангир выберет то, что защитит от любого оружия. Съест он яблоко, и друзья его съедят и станут неуязвимы. Соберут они тогда великую армию и пойдут на города яблокоголовых, и начнется священная война – джихад…
