– Хоть бы штаны надел, – слабо барахтнулась она.

– А зачем? – резонно возразил я, отбрасывая ружье и опускаясь ниже.

С мужиками у них тут действительно была напряженка. Не считая отца белобрысой, Алкиноя – а тот, как и все старшие, был малость не в себе, – в поселке оказалось трое мужчин, включая одноногого конюха и сопливого пацана лет десяти. Третий был примерно нашим ровесником, но такого зашуганного парня я еще не видел. Похоже, воинственные девы поселка делили его поровну, поэтому, обнаружив ввалившуюся на площадь компанию из четырех бравых моряков, он вздохнул с явным облегчением.

Жбан сразу умчался за стайкой нимфеток, и вскоре из-за сарая послышалось его боевое хрюканье. Рыбий Царь, равнодушный к женщинам, позволил увести себя в дом какой-то материнского вида тетке. Мудрый Филин, подмигнув томившимся красоткам, отправился допрашивать Алкиноя. Знание – прежде всего. А я остался на площади. С Навсикаей.

– …Нет, твоего отца здесь не было. А он что, серьезно поплыл за руном?

Я пожал плечами. Если честно, я не знал, вправду ли поверил отец слепому прорицателю или просто сбежал от тоски.

Мы сидели за домом Алкиноя. На земле были расстелены овечьи шкуры, наверное, для просушки. Над шкурами кружились мухи. Я бы не назвал обстановку подходящей для романтических свиданий, но идти со мной в камыши Навси наотрез отказалась.

– Он ведь был еще пацаном, когда к нам явился Гомер. Представляешь, что это такое – тебе не стукнуло и тринадцати, а ты узнаёшь, что из-за тебя рухнул мир. Дедуня к тому времени уже малость поехал крышей, но отец знал, что тот остался из-за него. Из-за него и из-за бабушки. Наверное, старик был когда-то хорошим хозяином. Сад растил…

Сейчас оливы в саду были узловаты, как пальцы деда. Узловаты, стары, кора на них растрескалась. А ведь говорят, живут эти деревья по тысяче лет. И их съело взбунтовавшееся время…

– А потом Гомер рассказал о пророчестве Кассандры. Что тому, кто найдет руно, суждено спасти мир. И отец поверил.

– Но ведь Кассандра была безумна?

– А кто сейчас не безумен? Может, она единственная оказалась нормальной в свихнувшемся мире. Гомер ее разыскивал. Мне он ничего не говорил, но я догадался. Думаю, он и руно пытался найти – так и ослеп. Он уже ничего не видел, когда пришел к нам. Но руки у него были крепкие, впору борцу или воину, а не кифареду.

Я невольно потер ухо, до сих пор помнившее жесткие, с мозолями на подушечках, пальцы певца. Тот, как явился к нам, так и завис на дармовых царских хлебах. Отец ушел. А слепец остался.

Навси сморщила прелестный носик и недоверчиво покачала головой:

– Сказки. Ну как всё это, – она обвела рукой просевшие крыши поселка, мух, тощий кустарник и далекие горы, над которыми курился подозрительный зеленый дым, – как всё могло случиться из-за того, что один человек отказался поехать в Трою?

Я снова пожал плечами:

– Гомер мне объяснял. Я как-то не очень въехал, если честно, меня всегда больше интересовали приключения. Ну, в общем, что-то типа того, что есть закон равновесия. Если бы дед поехал и придумал этого гребаного коня, греки ворвались бы в Трою и победили. А так они чуть ли не пятнадцать лет мудохались, ни туда ни сюда. Наконец богам это надоело, они тоже полезли воевать, перестали следить за Тартаром – ну оттуда и выбрался Кронос с титанами, и все пошло наперекосяк.

Навси с сомнением улыбнулась, показав белые зубки:

– Ты веришь в богов?

А вот тут я не колебался с ответом:

– Да. В богов-то я точно верю.

Паллада приходила обычно ночью. Трясла мышиного цвета волосами и лезла мне под куртку. От нее тянуло давним перегаром, немытым телом и еще чем-то – быть может, амброзией или божественным ихором. Как-то она притащила бутылку, но я пить отказался. Нужно мне это бессмертие! Вот она бессмертна, и много ей с того радости?

Иногда по пьяни она путалась и называла меня дедушкиным именем. Я вообще-то всегда подозревал, что его легендарная верность бабушке – еще один плод фантазии слепого. Но даже когда богиня звала меня Телемаком, я не знал, ко мне она обращается или к сгинувшему отцу. Боги больше всего пострадали от шуток со временем, их память, и до того некрепкая, окончательно разладилась.

«Телек, теленочек мой», – бормотала Паллада и лезла в лицо слюнявыми губами.

Это было тем более неудобно, что никто, кроме меня, богини не видел – а ей иногда приходила в голову блажь пристать ко мне во время дружеской пьянки или когда я стоял на вахте. Друзья потешались, но поскольку Паллада исправно снабжала нас припасами, бурдюками и невнятными инструкциями, к богине относились с уважением. Мишенью их шуток становился я. Честное слово, я возненавидел бы глупую тетку, если бы мне ее не было так жаль.

– …Понимаешь, он ведь думал, что делает как лучше. Его никогда особо не интересовала политика. Тем более плевать ему было на интересы Микен и Спарты. Он просто хотел жить дома, с женой, сына растить…

Я вспомнил скрюченного старика в инвалидном кресле и замолчал. Молчала и Навсикая. Жужжали мухи. За сараем радостно хрюкал ублажающий девиц Жбан.

Иногда я думаю: а что было бы, избери богини арбитром на своем дурацком суде не Париса, а моего дедулю? Мне кажется, он просто съел бы проклятое яблоко и пожелал этим гусыням доброго утречка. Возможно, бессмертные и прибили бы его, но тогда бы войны точно не было. Или не все так просто?

Вечером нагрянули женихи. В высоких бараньих шапках, пахнущие смазкой, кислым потом и салом, они вкатили в поселок на мини-тракторах. Навсикая, до этого скромно молчавшая о своем суженом, представила меня Грегору. Усатый, на полголовы выше меня, с глупым и незлым лицом, он протянул невесте завернутый в газету шмат сала.

– Вот, обменял вчера на спиртягу. Прикинь, я из цеха уволок бутыль какой-то дряни, вроде для протирки стекол, но ничего, Нияз взял. Сказал, на базаре в воскресенье толкнет. А что? Если кто и потравится, я ни при чем, мало ли – может, Нияз им оси своего «КамАЗа» протирать собирался? – Он торжествующе улыбнулся и тряхнул пакетом. – А сало хорошее. Припахивает малость, но ничего, есть можно. Вот, бери.

Навсикая хихикнула, приняла сало и убежала в дом, оставив меня разбираться.

Я упер руки в бока и приготовился к драке.

– Слышь, парень, – Грегор, похоже, и не догадывался о том, что ему грозит, – ты по морю приплыл, да?

– Нет, – ответил я с наивозможным ехидством, – прилетел на крыльях птицы Рух.

Пока Грегор чесал курчавую шевелюру под шапкой и придумывал ответ, из дома вышел Филин. Он остановился в паре шагов от нас, склонил голову к плечу и принялся изучать жениха, как любопытное насекомое. Филин всегда был малость снобом.

– Дак по морю-то плавать того… опасно, – нашелся наконец мой конкурент, – ты бы остался. Вон баб сколько, на всех и мужиков не хватает. Записывайся к нам на завод, а? Как раз в сборочном цеху рабочих набирают. Платят хорошо, ты не думай. Премию выдают, квартальные. Общежитие есть, а вообще-то много домов пустых стоит – заходи, селись. Ну, так как?

Похоже, он немало воодушевился этой идеей. Я представил себя и Рыбьего Царя в сборочном цеху и развеселился.

– А что, – говорю Филину, – пошли, что ли? Квартальные же. Потом спирт метиловый можно тырить и на рынке по воскресеньям лохам впаривать. Или самим выпить, а? Представляешь, один глоток – и станешь как Тиресий. Или как Гомер. На выбор.

Филин снисходительно улыбнулся. Жених еще подумал, поскреб под шапкой и решил, что на него наезжают.

– Ты чего, а? Я ж к тебе по-хорошему, а, а ты чего? И чего ты на Навсикаю пялился, а? Ты смотри, а то мы того… – Он оглянулся на остальных женихов, лузгающих семечки и обменивающихся шлепками с деревенскими дамами в паре шагов от нас. – Мы ж не посмотрим, по морю ты плаваешь или там еще по чему. Может, ты гнида и вообще не человек, а оборотень сумеречный…

Для начала я врезал ему в челюсть. Он картинно рухнул в пыль, захлюпав и заклокотав окровавленным ртом. Женихи встрепенулись и, бросив красоток, поспешили к месту драки. Филин обреченно вздохнул, сунул два пальца в рот и заливисто свистнул, призывая Царя и Жбана.