При этом Коррей нисколько не возражал против того, чтобы им вертели, что само по себе его тоже удивляло: никогда в жизни он не подлаживал свою жизнь под женские прихоти. Чем же так сильно притягивает его Коринна? Может быть, независимостью, а может, преданностью. Коррей даже ревновал ее к Алану. А еще, наверное, глубоко спрятанной уязвимостью, которая изредка прорывалась наружу и так же быстро исчезала под маской хладнокровия. Ему вспомнился разговор о Серебристом Лисе. Тогда в ее глазах появилась отрешенность, а в голосе грусть, заставившая его гадать, кто был этот Серебристый Лис, и что он такого сделал Коринне.

— Коррей?

Обернувшись, он обнаружил ее стоящей прямо перед ним, в потрясающе величественной, учитывая прижатую к груди сумку, позе. И это тоже привело его в восторг.

— Готова? — хрипло спросил Коррей.

— Угу.

— Тогда вперед.

Не проехав и полдороги, Коринна справилась с чувством неловкости. Сумка с вещами устроилась у нее на коленях.

— Это твой дом, — не колеблясь, заявила Коринна, когда они добрались до тупика.

Сам дом не позволил бы ей ошибиться. Несмотря на то, что Коррей не описывал его в деталях, он говорил об уединенности, об ощущении чего-то неземного — и именно таково было впечатление от представшего их глазам вида. Все вокруг поражало зеленью и буйством цветения, а дом, почти неотличимый по цвету от стволов деревьев, прятался в тени густых крон. Огромные окна отражали пышный ландшафт, в котором, казалось, постепенно растворялась покатая крыша.

— С самого приезда ты ни разу не ела в домашней обстановке, — поспешил объясниться Коррей. — Вот я и подумал, что сегодня мы можем позавтракать у меня. По сравнению с рестораном гораздо быстрее, так что сэкономим время для прогулки. Кроме того, — сконфуженно пробормотал он вдобавок, — я оставил тут напитки. В любом случае пришлось бы куда-нибудь заезжать и покупать воду.

— Ладно уж. — Она покорно вздохнула, выбираясь из машины. — Посмотрим, что у тебя за жилище.

Жилище оказалось великолепным, впрочем, она догадалась об этом, даже не перешагнув порога. Дом Коррея струился. Другого определения подобрать было невозможно. Одна комната перетекала в другую, одно обособленное помещение плавно превращалось в другое. Широкие лопасти причудливых вентиляторов незаметно для глаза переходили в оштукатуренные стены, а стены в свою очередь — в кожаные кресла, мраморные столики и полированные паркетные полы.

— Как тебе? — спросил он.

— Великолепно, — искренне ответила она. — И безукоризненно чисто. Либо ты мастер экстра-класса по уборке, либо…

— Второе. И имя у этого второго «либо» — Джонтелль. С понедельника по пятницу она наводит здесь чистоту. По выходным я предоставлен сам себе. Настоящее испытание.

— Зато для души полезно, — коротко отозвалась Коринна. Развернувшись, она направилась к кухне. Комнаты были слишком… слишком наполнены Корреем. Станет легче, если она чем-нибудь займет руки. — Что будем есть? — поинтересовалась она, открывая холодильник.

Мягко потеснив ее в сторону, Коррей принялся доставать с полок закрытые миски.

— Вафли. Возражений нет?

— Возражений нет. Звучит впечатляюще.

— Не нахваливай, пока не попробуешь. Может, они и не первый сорт, но, по крайней мере, я старался.

Сомневаться в этом не приходилось. В мисках оказались масло, нарезанная ломтиками клубника, малина, крупнее которой ей не приходилось видеть, и гора нежнейших взбитых сливок. Если помимо всего прочего он еще и готовить умеет, остается упасть на стул и зарыдать.

Коррей переводил взгляд с одной миски на другую, как будто что-то позабыл. Потом поднял вверх палец, крутанулся обратно к холодильнику и извлек графин с апельсиновым соком.

— А что мне делать?

Он нырнул в посудный шкафчик и выудил оттуда небольшой половник.

— Вафельница в шкафу справа от раковины. Достань, будь добра.

— Да, конечно. — Опустившись на корточки, она открыла шкаф и достала вафельницу. Взглянула на нее, потом присмотрелась… — Коррей? — тихонько позвала она. — А что это такое с вафельницей?

Склонившись над ней, он уставился на то, что она ему демонстрировала, и наконец пробормотал сквозь зубы:

— О, черт! — Потом метнулся к другому шкафчику, рванул верхний ящик, вытащил тарелку, еще одну, рассматривая каждую со все возрастающим отвращением. С треском опустив тарелки на край кухонной стойки, он схватил грязный бокал и в полнейшем смятении заглянул внутрь. Голова его горестно поникла. — Поверить не могу, что я сотворил подобное. — После чего закинул голову назад и вперил глаза в потолок. — Должно быть, я забыл включить посудомоечную машину. Так спешил все убрать и навести блеск, что не заметил.

— Ты что, сунул вафельницу в посудомоечную машину?

— А разве не нужно было?

— Нет.

— Почему?

— Электрические детали выходят из строя.

— Вот оно что. — Он с минутку поразмыслил, и его лицо просветлело. — Я же знал, что должна быть причина, по которой я не включил машину. — Что никоим образом не объясняло, почему бокалы и тарелки с остатками вчерашнего ужина оказались в шкафу с чистой посудой…

Коринна в очередной раз уставилась на вафельницу. Никаких сомнений: ею пользовались. Может, одолжил ее у друга? Подняв глаза, она обнаружила, что щеки у Коррея стали пунцовыми.

Слова полились из него потоком:

— Я купил ее вчера, решив, что приготовлю нам бесподобный завтрак. Сам я редко когда плотно завтракаю, да и вафель в жизни не делал, поэтому немного и поэкспериментировал вечером. — Он тяжело вздохнул. — С детства обожаю вафли.

Не в силах удержаться, Коринна залилась смехом. Он восхитителен! Мужчина с головы до ног и в то же время такой мальчишка в душе. Какой виноватый, какой пристыженный вид.

Сделай что-нибудь, Коринна. Займи себя хоть чем-то, чтобы отвлечься от мыслей об этом человеке!

— Нет проблем, — произнесла она, поднимаясь и пристраивая вафельницу в раковине. — Я ее быстренько вымою. — И тут же принялась за дело. Пустила горячую воду, пошарила под раковиной в поисках порошка и губки — и заработала с утроенной энергией.

В последний раз плеснув водой, она вытерла прибор и вручила его шеф-повару, а тот в свою очередь загрузил посудомоечную машину вчерашней посудой и принялся выпекать самые отменные вафли, какие только Коринне приходилось пробовать в жизни.

Чувство удовольствия не покидало ее, пока они убирали после завтрака, пока добирались до Укромной Бухты и устраивались на борту пришвартованной там яхты. Более того, это ощущение захватило ее полностью: Коринна радовалась солнцу, смеялась над шутками Коррея, подставляла лицо теплому бризу и абсолютно забыла о том, что, по ее собственным меркам, она была полураздета.

А вот Коррей об этом не забыл. Скрытый темными стеклами солнечных очков, его взгляд впитывал каждый дюйм ее тела, принося сладкую истому его сердцу и отчетливую боль в низу живота.

Фантазии Коррея оказались недалеки от истины. Под чопорной наружностью Коринны скрывалась полная страсти женщина. То ли повлияли свежий ветер и солнце, то ли, оказавшись далеко от берега, она позволила себе отбросить надуманные запреты.

Куда только девались ее напряженная сосредоточенность и манера взвешивать каждое слово! Карие глаза лучились искренним теплом, на губах танцевала непринужденная улыбка, а смех звучал тихими мелодичными трелями.

Исчез и ее контроль за собственным телом, а с ним угрожающе улетучивалось и самообладание Коррея. Забыв о привычке сидеть плотно сжав колени, она закинула ногу за ногу. От мимолетного взгляда на белоснежный шелк трусиков, когда подол ее платьица полоснул на ветру, Коррей едва не застонал.

Сейчас она не казалась ни отстраненной, ни чопорной, вот в чем была проблема. Сейчас казалось, что к ней запросто можно прикоснуться, и Коррею хотелось этого так же мучительно, как и того, чтобы она всегда оставалась такой. Вот тут-то и крылась дилемма. Если он к ней прикоснется, не оцепенеет ли она снова? Если он ее поцелует, не спрячется ли она снова в своей непробиваемой скорлупе? Если шепнет те слова, что ему так хочется шепнуть ей, не влепит ли она ему пощечину?