Джесс поцеловал ее еще раз, но Лиа хотелось большего. Она желала большего с самого начала, и только отчасти это объяснялось ее одиночеством. В одиночестве для нее не было ничего нового, да и в доступности мужчины — тоже. За эти годы у нее было множество возможностей вступить в близость, но ни одной из них она не воспользовалась — вплоть до сегодняшней ночи. В Джессе было что-то волнующее, захватывающее. Он был естественным. Он был материальным, из плоти и крови. И запретным. А еще он был мужественным и возбужденным, и она его желала.

Но и это еще не все. Джесс смотрел на нее так, будто она была особенной, драгоценной, единственной в своем роде, и ей хотелось быть такой. Лиа обняла его за шею, одновременно с этим Джесс приподнял ее, и острота ощущений от полного физического контакта заставила Лиа вскрикнуть. Сильный, крепкий, он обнимал ее с такой страстью, что его тело дрожало от напряжения.

Джесс чуть-чуть отстранил ее от себя, но лишь затем, чтобы обхватить ее лицо ладонями. На этот раз поцелуй уже не был простым соприкосновением губ. Это был глубокий, влажный, долгий поцелуй, демонстрация неприкрытого плотского желания.

Лиа и в голову не приходило прекратить то, что происходило, — ни когда Джесс целовал ее, ни позже, когда он молча повел ее за собой по лестнице в спальню, снял с нее ночную рубашку и стал ласкать ее сначала взглядом, а потом руками, ни когда он сорвал с себя одежду и обнаженный опустился на нее сверху. Мускулистый, длинноногий, с легким пушком на коже, Джесс был олицетворением силы и мужской грации. Его волшебные руки подвели ее к грани освобождения и еще дальше, а затем, когда Лиа не успела еще перевести дух, все началось снова. Джесс был великолепно сложен и хорошо развит физически, его плавные движения и уверенные толчки поднимали ее ввысь и уносили прочь от той женщины, какой она была раньше, неведомыми путями, которые ужаснули бы Лиа, если бы с ней не было Джесса. Он гладил ее лицо, целовал веки. Взяв ее руки, он положил их себе на грудь, и когда Лиа передвинула их ниже, стоном выразил свое одобрение. В момент наивысшего наслаждения он откинулся назад, вознося ее все выше и выше, запрокинул голову и выкрикнул ее имя.

Лиа отдыхала, свернувшись калачиком рядом с Джессом. Может быть, она даже уснула, но когда Джесс повернулся к ней, она снова была готова. Казалось, внутри ее поселился острый голод по всему, что он делал, и Джесс его утолил. Он насытил ее своими поцелуями, руками, ласкавшими грудь, бедра, наполнял ее тело своей страстью, и казалось, этому не будет конца.

Незадолго до рассвета Джесс проводил Лиа до дома. Когда они шли через лужайку, он обнимал ее за плечи, прижимая к себе.

—Итак, что ты об этом думаешь?

Лиа не собиралась притворяться, будто не понимает, что он имеет в виду.

—Я думаю, что это была самая невероятная ночь в моей жизни.

— Не жалеешь?

— Нет. Может, немножко смущена.

— Потому что я не из тех мужчин, с которыми ты привыкла иметь дело?

— Отчасти. Но куда больше меня смущает, что мои чувства были слишком сильны.

— Были? В прошедшем времени?

— Есть.

Лиа остановилась, одной рукой обняла его за талию, другую положила на его бедро и передвинула ниже — жестом, лишенным всякого намека на застенчивость. Ей нравилось ощущать его плоть под своей рукой — конечно хотелось бы обнаженную, но и через ткань джинсов все равно лучше, чем ничего.

—Ведь я хотела еще, это ты сказал, что нам пора вставать.

— Скоро рассветет, тебе нужно вернуться до утра в с комнату, а мне пора на работу. — Он взял ее лицо в ладони. Его большие, загрубелые от работы руки касались ее с чувительной нежностью. — Помнишь, ты спрашивала, были ли у меня с кем-нибудь серьезные отношения?

— Помню.

— И я ответил, что еще не встретил подходящую женщину? — Джесс пристально посмотрел ей в глаза. — вот, теперь я ее встретил.

У Лиа перехватило дыхание. Она поняла, что Джесс говорит серьезно. Какая-то часть ее разума даже готова с ним согласиться, но другая заставила ее отрицательно мотать головой. Однако Джесс продолжал:

— Я верю, что каждому мужчине предназначена женщина, только одна, которой суждено завладеть его телом и душой, а каждой женщине — один мужчина. Бошинство людей проживают жизнь, так и не найдя свою вторую половинку. Они ищут, экспериментируют, в конце концов соглашаются на замену, даже не сознавая, чего лишаются. Ты — моя вторая половинка, Лиа.

— Откуда ты знаешь? — воскликнула она. Больше всего Лиа испугало то, что его слова затронули какую-то струну в ее душе. Ее неудержимо влекло к нему с первого взгляда, еще никогда в жизни она не испытывала ничего подобного.

— Я просто знаю, — убежденно ответил Джесс. — Когда ты в последний раз была с мужчиной?

— Я… не помню.

— Давно. И ты не из тех, кто прыгает в постель к мужчине после пары дней знакомства. Ты не распущенная.

— Нет, но…

— Ты дважды была замужем. С кем-нибудь из мужей у тебя была такая ночь, как наша сегодняшняя?

— Нельзя построить отношения на одном сексе.

— На том, что было у нас с тобой, — можно.

Лиа понимала, что он имеет в виду, и это выводило ее из равновесия. Джесс Крэй — всего лишь садовник. Пусть он умен и хорошо умеет излагать свои мысли, но у него нет ни родословной, ни приличного образования. Он живет в однокомнатном домике на земле, принадлежащей владельцу поместья, — фактически зависит от милости хозяина. Джесс Крэй решительно не вписывается в образ мужчины, которого она искала, он его антипод.

Однако он самый восхитительный, волнующий мужчина из всех, кого ей доводилось встретить, самый искренний, самый нежный, самый страстный. А когда Лиа вспоминала о чувствах, которые он у нее вызывал — и не только в постели, но и на берегу, и в саду, и среди роз, и на вересковой пустоши, — она почти готова была поверить, что он и есть единственный мужчина, предназначенный ей судьбой. За все свои тридцать четыре года своей жизни она еще никогда не чувствовала себя любимой.

Уэнделл Кумбс неторопливо пересек веранду магазина и сел на длинную деревянную скамью. Обращаясь к мужчине, сидевшему на другом конце скамьи, сказал вместо приветствия:

— Кларенс.

— Уэнделл, — последовал ответ.

Уэнделл с опаской принюхался к содержимому своей кофейной чашки. Сорт сегодняшнего кофе был выращен в стране, название которой он не мог даже выговорить, не что отыскать на карте. Во всяком случае, на своей карте. Его карта была выпущена тридцать семь лет назад, на ней нет мест, названия которых невозможно выговорить.

Пока еще не сделав ни глотка, он поставил чашку на колено, где от этой бурды мог быть хоть какой-то прок, горячая чашка согревала больное место.

— Мир катится в тартарары, — проворчал он. — Все стало не так, как раньше. Никто уже не варит такой кофекак варила Мэйвис, даже сандвича с белым хлебом нигде не купишь.

— Нормальный хлеб.

Уэнделл издал звук, который должен был выразить, что именно он думает по поводу нынешнего хлеба и новомодного кофе, привозимого из стран с непроизносимыми названиями.

—Но их, в Старз-Энд, это вроде не волнует, говорят, кухарка Гвен покупает эту ерунду, — пробурчал Уэнделл. Небось помнит, для кого она стряпает.

—А я слышал, что она не кухарка. Они сами себе готовят. Кто сказал?

—Моя Джун, ей рассказала Салли Гуд, а той рассказа ее кузина Молли, а она уж разговаривала с самой Гвен.

— Чем же тогда эта Гвен занимается? — рявкнул Уэнделл.

— Управляет домом.

— А, ясно, ведет бухгалтерские книги, Хотел бы я знать какого лешего они пишут в этих своих книгах? Что, у I столько денег? Две старшие дочки, обе такие важные, расфуфыренные, вчера ездили в город и швыряли деньп направо и налево.

Кларенс вынул трубку изо рта, повертел так и этак, г. глядывая черенок, потом снова взял ее в зубы.

— А я слышал другое.

Уэнделл уставился на него. Кларенс не спеша достал из кармана кисет и насыпал в трубку табак. Набив трубку так, как ему нравилось, сказал: