«А еще надо, — напомнил он себе, — спасти Норни».

В коридоре снаружи, прямо против его камеры, горел факел, который являлся единственным источником света в этой темнице. Три стены камеры были каменными, толщиной добрых полметра, да и за стенами земля, должно быть, не намного мягче.

Медная решетка из брусьев толщиной в пять сантиметров служила передней стенкой узилища, в ней была толстая металлическая дверь размером примерно полметра на метр, что заставляло низко наклоняться при входе: это гарантировало, что заключенный внезапно не прыгнет на охранника, даже если дверь будет широко открыта.

По его оценке, прошло три часа между его заключением в тюрьму и приходом стражника, который принес обед. С праведным гневом Форчун стал жаловаться на еду, надеясь вовлечь стражника в разговор. Из беседы он узнал две вещи: еда была такой же, что давали самим стражникам и что единственной причиной, по которой ему дали вообще хоть какую-нибудь пищу, было то, что в кошельке на его поясе нашли достаточно денег, чтобы кормить его ближайшие восемь дней. После этого, сообщил стражник, ему будет нужно заплатить еще.

– Сомневаюсь, что я пробуду здесь так долго, — доверительно сказал ему Форчун.

Стражник пожал плечами:

– Верховный судья провел несколько разбирательств только два дня назад. Вряд ли, варвар, он будет в настроении проводить новые в течение по меньшей мере десяти дней. К тому времени должно произойти достаточно событий, чтобы это имело смысл. Но не беспокойся — кто-нибудь из стряпчих скоро посетит тебя. Если у тебя есть друзья, чтобы заплатить ему, они смогут также заплатить и за твою еду.

– А если таких друзей не найдется?

– Голодать тебе мы не дадим. Но помни, если не сможешь заплатить за съеденное, прибавится обвинение в краже. Ты закончил есть? Хорошо. Я заберу поднос. Меня скоро сменят, и я тоже не прочь чего-нибудь перекусить.

Форчун просунул поднос в щель в решетке:

– А кто из стряпчих получше, если у меня будет выбор?

– Особенно-то никто, так что не ломай голову. — Стражник сделал паузу, оценивая взглядом заключенного. — Это правда, варвар, что ты сегодня утром убил десять человек?

– По моим подсчетам, семерых. — Потом, как бы между прочим, заметил: — Троих, должно быть, убила служанка. Что, кстати, с ней случилось?

– Служанка? Я не знал, что еще и служанка впутана в это дело. Но если так, она должна быть в женском отделении.

Стражник забрал поднос и вытащил из своей меховой набедренной повязки плоскую сумку:

– А ты не такое чудовище, как рассказывают. Я продам тебе палочку удовольствия, если хочешь.

Он держал в руке темный предмет длиной около десяти сантиметров, похожий на тонкую сигару. «Табак?»

– Лучшего качества, — уверил его стражник. — Путешествие в мечтах поможет быстрее прожить день, и ты как раз вернешься к следующей кормежке.

«Не табак, — сделал вывод Форчун. — Каннабис?» Манукронийский эквивалент индийской конопли, гашиша, если это был он, являлся также нарушением временной линии.

– Может быть, завтра, — сказал агент, не желая сразу портить отношения со стражником. — Это утро было для меня утомительным. Думаю, я лучше посплю.

– Как хочешь, варвар. Пять йоларсов за штуку, когда тебе захочется. Качество очень хорошее.

Как только стражник ушел, Форчун снова растянулся на лежанке и принялся обдумывать путь на свободу. Через несколько мгновений он сфокусировал мысли на Уэбли и послал ему мысленный сигнал встретиться. На таком расстоянии, если симбионт был занят зондированием чьего-нибудь мозга, это послание было напрасным, но он подозревал, что все рецепторы его партнера широко раскрыты в ожидании именно этого сигнала.

Уэбли был очень занят. Он уже установил местопребывание Ганнибала Форчуна и пришел к заключению, что хранители достойны своего имени. Он сосредоточился на проблеме спасения Форчуна оттуда. В камере не было окон, которые позволили бы Уэбли туда залететь, даже под покровом темноты. Дистанционное управление темпоральным кораблем было в каблуке башмака Форчуна, поэтому симбионт был лишен доступа ко всем оставшимся в корабле дьявольским устройствам. К сожалению, ни кошек, ни собак не было в этом потерянном во времени месте, хотя крысы водились в изобилии. Но крыса в семь килограммов была бы несколько подозрительной. Даже в качестве змеи его толщина получалась не меньше четырех сантиметров при длине в два метра; он мог бы использовать гораздо меньший диаметр, например три миллиметра, но длина тогда была бы крайне неудобной — что-то около ста девяносто метров. Создавать сенсоры через каждые полметра длины тоже было бы утомительно. А задача обрабатывать информацию от двух сотен глаз и ушей совсем его не привлекала. Более реальным было попасть на крышу здания тюрьмы и протянуть тонкое щупальце через любое отверстие, какое он только найдет.

Было бы очень удобно, если бы Ганнибал Форчун умел принимать телепатические сигналы, но человек просто не так устроен.

Во всяком случае, какое-то время Форчун никуда не денется и Уэбли испытает свои таланты организатора. Симбионт чувствовал, что в Лландро и его приятелях-ворах он найдет идеальных сообщников. Все они были страстными поклонниками Нодиесопа, все испытывали здоровое недовольство Кроносом и острую ненависть к хранителям. Считая вместе с самим Лландро, который казался главарем банды, всего в овальном здании собралось тридцать шесть человек, двенадцать из которых сидели за длинным столом в центре комнаты, а остальные — на лавках вдоль стен.

Лландро, сидевший во главе стола, только что закончил историю о храбром варваре. Воры заговорили разом, одобряя безрассудную отвагу воина и искусство их вожака в рассказе.

Уэбли, подслушивающий возле отверстия в крыше, решил, что более удачного времени для действия не будет. Выбрав такую форму, которая лучше всего отвечала бы их религиозным чувствам, он перевалил за край отверстия и проскользнул внутрь.

Это было что-то поразительное даже для такого хладнокровного человека, как Лландро, — увидеть, как большая рыба падает со звонким хлопком через дырку в потолке прямо на стол. Некоторые из присутствующих свалились со стульев, другие привстали от удивления.

– Разрази меня Нодиесоп! — воскликнул Лландро.

– Вот именно, — сказала рыба.

Даже самые фанатичные верующие лишаются чувств, когда их боги начинают говорить. Чудеса легче воспринимаются, когда слышишь о них легенды. Лландро обвел комнату суровым взглядом.

– Кто сказал «вот именно»? — спросил он.

– Я сказал это, друг Лландро, — ответила рыба, превращаясь в маленького дельфинчика.

Танец Норни, битва Форчуна, а теперь еще и это… Лландро закрыл глаза, потом открыл. Видение все еще было здесь.

– Славься, Нодиесоп, — пробормотал он.

Все тридцать пять присутствующих повторили эти слова.

Вспомнив обстановку святилища в холме, Уэбли превратил себя в огромного двустворчатого моллюска, который медленно открылся, чтобы показать бородатую голову Нодиесопа, такую, какую рисовали на картинах.

– Теперь, когда вы поняли, кто я такой, — прогрохотал он голосом, подобным океанскому прибою, — я хочу, чтобы вы кое-что сделали. Как вожак ты можешь говорить за всех, правильно, Лландро?

– Могу, — кивнул тот, глядя на голову с некоторым недоверием.

Приглушенный шепот остальных подтвердил его лидерство.

– Знаешь ли ты мою служительницу, которую некоторые называют сумасшедшей?

Лландро заверил бога моря, что знает.

– Несколько лет она говорила вам, что я пришлю Мстителя и Спасителя, чтобы он разрушил эту бесстыдную выскочку Йоларабас. Вчера она ругала царя Кроноса и добрые местные жители напали на нее с решительным намерением убить бедняжку. Чтобы спасти ее, мне пришлось послать Мстителя раньше, хоть это и чувствительно нарушило мои божественные планы.

– Великан, о котором все говорят? — спросил кто-то.

Морской бог засмеялся:

– Он храбрый парень, но не великан! Сегодня он ввязался в ссору в таверне и теперь томится в самой глубокой темнице хранителей. Я дал ему имя Форчун. Я раздосадован, что Мстителя теперь приходится спасать из-за его безрассудства и так рано самому вступать в игру. Верные мои, чтобы он разрушил власть Йоларабас, вы должны ему помочь… Смерть хранителям! — Уэбли сделал паузу, разглядывая их. — Я пришел куда надо?