Я невольно улыбаюсь: Ивон нахально преувеличивает, опять ударившись в самоуничижение. Она зациклена на факте своего развода в тридцать пять лет. Считает позором иметь в столь юном возрасте неудачный брак за плечами. Я как-то поинтересовалась у нее, когда женщине не позорно разводиться, и она без запинки ответила: «В сорок шесть».

– Наоми, ты слышишь? Я говорю – ты разваливаешься на части. И заметь, началось это задолго то того, как Роберт исчез.

– В смысле? Чушь. До четверга все было замечательно. Я была счастлива.

– Счастлива? Каждый четверг ты проводила ночь в «Трэвелтел» в одиночестве, а твой Роберт отправлялся под бок к женушке! По мне, так это ненормально. Как он мог тебе позволить? Как мог жить спокойно, зная, что ты осталась там одна? А ты? Уж если ровно в семь он сматывал удочки, почему же ты не возвращалась домой? Черт, я опять разошлась. Ну и ладно. К дьяволу дипломатию.

Она выруливает на парковку полицейского управления. «Держись, – говорю я себе. – Решение принято, и ты не передумаешь».

– Роберт не знает, что я остаюсь в «Трэвелтел» до утра, – говорю я Ивон. – Пусть мои ночевки по четвергам – идея бредовая, но тебя это не касается.

– Роберт не в курсе?!

– Я ему не говорила. Он бы расстроился. Думал бы все время, как я там одна. Ну а почему я не уходила… Пусть это безумие, но «Трэвелтел» – наш дом. У Роберта нет возможности ночевать, а я хочу. Там я чувствую себя ближе к нему.

Ивон кивает:

– Понимаю. И все же… Господи, Наоми, неужели ты сама не видишь, что в этом-то и есть часть проблемы?

О чем она? А Ивон продолжает взволнованно:

– Я имею в виду – в том, что ты торчишь в засранном номере паршивой гостиницы, где чувствуешь себя ближе к Роберту, а он, задрав ноги, смотрит телик рядышком с женой. В том, что ты ему недоговариваешь. В том, что он недоговаривает тебе. В странном мире, который вы создали для себя, в мире, существующем всего три часа в неделю в четырех чужих стенах. Как ты не понимаешь?!

Мы катаемся взад-вперед вдоль рядов машин на парковке. Сворачивая шею, Ивон высматривает свободное место.

Когда-нибудь я расскажу тебе, что каждый четверг ночую в «Трэвелтел». Раньше просто стеснялась – вдруг ты решишь, что с моей стороны это чересчур? Возможно, я еще кое во что тебя не посвятила, но не специально; есть только одна вещь, которую я действительно хотела бы скрыть от тебя и вообще от всех. Однако это станет невозможно, едва я войду в полицейское управление. Поверить не могу, что загнала себя в подобную ситуацию, но ничего не поделаешь. Задуманное необходимо, неизбежно.

Ивон матерится сквозь зубы. «Фиат» дергается и замирает на месте.

– Придется тебе здесь выйти, подруга. Все места заняты.

Кивнув, открываю дверцу, чувствуя себя абсолютно голой на ледяном ветру. Должно быть, это сон. Не верю, что это происходит со мной наяву. После трех лет упорного молчания я собралась сломать стену, которой отгородилась от мира. Сейчас я собственными руками разнесу свое спасительное прибежище.

На пути к входной двери дома Хейвортов Саймон остановился у окна – предположительного того самого, что вогнало мисс Дженкинс в панику. Шторы были задернуты, но сквозь щель Саймону открылась комната, которую описала Наоми. Поразительно точно описала, отметил про себя он. Темно-синие диван и кресло, застекленный шкафчик, неимоверное количество пошлых декоративных домиков, портрет убогого старика, наблюдающего за полуодетым мальчиком с флейтой. Все в точности как рассказала Наоми. И ничего сверх того. Ничего, что могло бы объяснить ее внезапный ужас.

Оглядев заброшенный садик, больше похожий на свалку, Саймон подошел к двери и нажал на звонок. Ничего. Толстые стены или звонок не работает? Нажал еще. И еще раз – убедиться. Собрался постучать, когда изнутри донесся женский голос: «Иду!» Причем, судя по раздраженному тону, дама считала гостя чересчур нетерпеливым.

Будь здесь Чарли, она уже держала бы наготове удостоверение и жетон, а Саймон либо последовал бы ее примеру, либо дал понять, что не желает представляться. Работая без напарника, Саймон показывал людям удостоверение только по их просьбе. Первым делом выхватывать документ и совать человеку под нос неловко как-то и даже нелепо. По-киношному.

На пороге, выжидающе глядя на Саймона, стояла молодая привлекательная блондинка с волосами до плеч, карими глазами и россыпью мелких, чуть заметных веснушек на носу. Брови – две тонкие идеально ровные дуги, на взгляд Саймона, выглядели неестественно. Сколько надо времени потратить, какую чудовищную боль терпеть, чтобы добиться такого. Наоми Дженкинс, помнится, говорила о костюме. Сегодня Джульетта Хейворт была в черных джинсах и тонком черном джемпере. Она пользовалась духами с резким цитрусовым ароматом.

– Привет? – Приветствие прозвучало как вопрос.

– Миссис Джульетта Хейворт?

Блондинка кивнула.

– Роберт Хейворт, ваш муж, дома? Он мне нужен на пару слов.

– А вы?…

Саймон терпеть не мог называть себя, ненавидел собственное имя, произнесенное собственным голосом. Детский заскок, о котором, он надеялся, никто не пронюхает.

– Детектив-констебль Саймон Уо…

Джульетта рассмеялась, оборвав его на полуслове.

– Роберта нет. Вы полицейский? Детектив? Вот дьявольщина!

– Вы знаете, где он?

– В Кенте, гостит у друзей. – Она покачала головой. – Наоми заявила, что он исчез, так? Потому вы здесь?

– Давно мистер Хейворт находится в Кенте?

– Несколько дней. Слушайте, у этой потаскушки Наоми не все дома. Черт возьми, да она просто…

– Когда мистер Хейворт вернется? – прервал ее Саймон.

– В понедельник. Желаете, чтобы я привела его в участок в качестве доказательства, что мой муж жив и я не забила его до смерти в приступе ревности? – Джульетта Хейворт скривила губы.

Любопытно, подумал Саймон. Она признает, что ревность имела место, или издевается над самой мыслью о ревности к Наоми?

– Да, было бы неплохо, если бы он подъехал в участок. Где именно он гостит?

– В Сиссинхерсте. Дать точный адрес?

– Да, если вас не затруднит.

Ответ Джульетте не понравился.

– Даннишер-роуд, дом двадцать два, – процедила она.

Саймон достал блокнот, аккуратно записал.

– Вы вообще в курсе, что она чокнутая? – злобно выпалила Джульетта. – Вы ведь видели ее? Значит, в курсе. Роберт черт знает сколько времени пытался с ней порвать, а до нее не доходит. Это даже хорошо, что вы пришли. В полицию я должна была обращаться, а не она. Как мне отвадить ее от моего дома? Что сделать, чтобы она не торчала под окнами? Имею я право подать иск, чтобы суд запретил ей приближаться к нам?

– Сколько раз она здесь появлялась против вашей воли?

– Вчера была, – сообщила Джульетта, будто не поняла вопроса. – Я случайно выглянула из окна спальни и увидела ее в саду. Эта дрянь чуть не сбежала, пока я спускалась по лестнице.

– То есть она была здесь один раз. Никакой суд не вынесет запрет на таком основании.

– А я на будущее интересуюсь. – Джульетта заговорщически понизила голос и прищурила один глаз. – Если Роберт никаких авансов ей не выдаст, а он с ней мириться не собирается, то Наоми Дженкинс разобьет палатку у нас в саду, помяните мое слово. – Джульетта рассмеялась. Перспектива ее, похоже, веселила, а не тревожила.

За все время она и полшага назад не сделала, чтобы пригласить Саймона в дом, – так и стояла в дверном проеме. За ее спиной в прихожей Саймон видел светло-коричневый палас в мелкую полоску, красный телефон на столике, разбросанную по полу обувь, мужскую и женскую. Зеркало, чем-то испачканное в самом центре, просто прислонили к выщербленной стене. Справа от зеркала висел узкий длинный календарь с фотографией Силсфордского замка и «бегунком», отмечающим дни недели, но без каких-либо записей. Ни Джульетта, ни Роберт не делали заметок на память.