— У нас сегодня тушенка, сдобренная специями, с лапшой и свежими овощами.

— Восхитительно, — попробовав, откликнулся Мигель.

Лапшу, подумал он, нести легче, чем картофель. Допив воду из фляг, они наполнили их кипяченой водой.

— Время для костра? — поинтересовался Мигель, когда они вымыли посуду.

— Не будем рисковать — нас могут обнаружить. Давай спать, а завтра выйдем пораньше.

Он едва сдержал свое разочарование. Они не занимались любовью с тех пор, как поцапались.

Прошлой ночью Дасти заснула, едва прикоснувшись к подушке, и Мигель не решился беспокоить ее.

— Я бы хоть обнял тебя перед сном, — без затей признался он.

В ответ Дасти лишь улыбнулась, подошла к своей постели и расстегнула молнию спальника. Мигель нахмурился, решив, что его предложение отвергнуто. Она расстегнула и его спальник.

— Они одной модели, — объяснила Дасти, распахивая оба спальных мешка. Положив один на другой, она соединила их молнией. Не успела она сделать это, как он заключил ее в свои объятия и запечатлел на ее губах долгий поцелуй. Она с готовностью ответила. Когда они наконец начали хватать воздух ртами, Дасти хрипло предложила:

— Давай разденемся и заберемся в постель.

Мигель не заставил себя ждать. Несмотря на их торопливость, на холодном воздухе их успело здорово прохватить, и они дрожали как цуцики, но дрожь тел быстро перешла в страстное содрогание.

Он намеревался взять ее медленно, показать ей своими ласками, как сильно он ее любит. Но необычность обстановки распалила его. Расцвеченное звездами небо в рамке темных стен каньона… бледное, серебристое отражение луны на светлых волосах… журчание ручья… шелест ветерка в верхушках деревьев… одинокий вскрик ночной птицы… треск цикад… благоухание природы, сливающееся с ароматом ее тела.

Он чувствовал себя первобытным человеком, отнесенным к истокам времени, когда единственной заботой было выжить — найти пищу, укрытие, одежду и продолжить свой род. И здесь не место нежным любовным утехам, которым они предавались в его спальне. Здесь он требовал себе женщину, брал, наполняя свои руки ее обильными грудями, отыскивая женскую теплоту, скрытую между ее ног… и брал, и брал все, что она могла дать.

И Дасти давала с неуступающей ему яростью. Ее руки на его бедрах подталкивали его к мощному ритмичному движению, разжигавшему их чувства и лишавшему разума. Их восприятие сузилось до ощущения слияния раскачивающихся тел, пока смятение чувств не взорвалось катаклизмом экстаза.

Не в силах говорить, Мигель лишь постанывал, Дасти вторила ему, их тела успокаивались, наслаждение медленно отливало, оставляя после себя затухающие содрогания, похожие на те, что сопровождают пик землетрясения.

— Не надо, не двигайся, — прошептала она, чувствуя, как он шевельнулся.

— Не волнуйся, — едва вымолвил он, — я и не могу двигаться.

Он почувствовал, как она задрожала от смеха, и лишь затем услышал его. Он молился о пощаде, охваченный еще не отступившим полностью наслаждением. И тоже засмеялся, и, все еще слитые воедино, они перекатывались с боку на бок.

— Я ведь не сделал тебе больно, а? — спросил он, восстановив дыхание, зная, что его выпады граничили с жестокостью.

— Если это было болью, — отозвалась она, — тогда я мазохистка. — Извиваясь, Дасти сползла чуть ниже и поцеловала его в грудь. — Я люблю вас, Мигель Сантьяго, — объявила она и ощутила успокаивающееся биение его сердца.

— И я люблю вас, Дасти Роуз.

Но еще долго после того, как она уснула, он таращился в звездное небо. Как мог его скромный домишко конкурировать с великолепием этих каньонов!

На следующий вечер Мигель впервые поставил под сомнение опыт Дасти. Осматривая еще одну замусоренную стоянку, они нашли компас той же модели, что и у ее отца, засунутый в упаковку из-под супового концентрата.

— Такие продаются в любом спортивном магазине, — отрезала она, когда Мигель предложил вернуться и вызвать Парковую службу. — То, что у него был такой компас, еще не значит, что этот принадлежал ему.

— Как он оказался в пакете из фольги?

— Для сохранности. — Она зашагала дальше по тропе, прекратив дискуссию.

— Каких еще доказательств тебе надо? — настаивал Мигель, догоняя ее. — Так мы скоро наткнемся на их лагерь, и нас схватят, если ты будешь упорствовать.

— Я взяла с собой бинокль, и мы увидим их первыми.

— Большая от него польза в твоем рюкзаке!

— Ты согласился слушаться меня в походе, — напомнила она. — Если хочешь повернуть назад, давай!

Они сердито уставились друг на друга.

— Я не оставлю тебя одну! — крикнул он. — Но уже середина вечера, а ты говорила, что до руин два дня пути. Не пора ли нам проявить немного осторожности?

— Ладно! — Она смахнула со спины свой рюкзак и достала полевой бинокль. — Когда дойдем до поворота, я осмотрю все, прежде чем мы двинемся дальше. О'кей?

— Прекрасная мысль. Как она не пришла мне в голову?

Он усмехнулся, довольный ее уступкой. Она все еще сердилась, но, судя по смягчившемуся выражению ее глаз, скорее притворялась.

Они продолжили свой путь. Ножные мышцы Мигеля, не привыкшие к девяноста фунтам на его спине, протестовали сегодня с утра, но постепенно размялись, и он уже наслаждался уединенностью этого глухого уголка и начинал понимать, почему Дасти так нравились пешие походы. Можно было ощутить себя так, как будто они единственные люди на Земле, если не обращать внимания на окурки, которые теперь оскорбляли и его лучшие чувства. Гнев Дасти испарился, заметил он, когда они добрались до поворота тропы. Она с преувеличенной осторожностью выставила бинокль за угол скалы. Он не только не обиделся, но и рассмеялся вместе с нею.

— Не видно индейцев? — спросил Мигель громким шепотом, прикрыв ладонью глаза и приняв заговорщицкий вид.

— Индейцы — мы! — прошептала она в ответ, опуская бинокль и приглашая его жестом следовать за ней. — Ты же видел ковбойские фильмы, — добавила она нормальным голосом, когда они обогнули скалу, — белые — злодеи в этом кино.

— Ладно, — легко согласился Мигель и взял ее руку.

Палящее солнце, едва слышное карканье ворон в поднебесье почти заставили забыть, что привело его в этот удивительный уголок. Но когда Дасти, осматривая следующий отрезок тропы, увидела знак, это слегка омрачило его легкомысленное настроение.

— Знак указывает, что тропа закрыта, — объявила она, глядя в бинокль, — но я не могу прочитать весь текст. Давай подберемся поближе. — Она опустила бинокль и зашагала было, но Мигель ухватился за рюкзак и остановил ее.

— Позволь взглянуть мне, — потребовал он, и Дасти протянула бинокль. — Не похоже на официальное объявление. — Он разглядывал знак. — Не вижу даже упоминания Парковой службы.

— Поэтому и нужно подойти поближе.

— Постой минутку и подумай, а? — Мигель опять остановил ее за рюкзак. — Это именно то доказательство, которое мы искали. Поставь себя на место мазуриков. Они должны были придумать что-нибудь, чтобы туристы не наткнулись на них. Что может быть лучше, чем сыграть на чувстве самосохранения?

— Нельзя быть уверенными, не осмотрев объявление поближе. — Она попыталась стряхнуть его руку с рюкзака, но Мигель не только не отпустил ее, но и сильно встряхнул.

— Парковая служба должна быть в курсе, поедем и сообщим им об этом.

— Но что если это их объявление? Мы просто потеряем четыре дня! — Она приняла решение и упрямо выпятила подбородок.

Он неохотно отпустил ее, его сердце забилось сильнее от дурных предчувствий. Объявление явно сделано от руки — слова нацарапаны кое-как белой краской на старой доске. Более мелкими буквами написано предупреждение о камнепаде дальше по тропе. Однако при помощи бинокля они не обнаружили других предупреждений.

— Ничего похожего на объявления Парковой службы, — сказала Дасти, — нет ее эмблемы. Пройдем дальше и посмотрим…

— Нет. — Она услышала решительную нотку в его голосе и посмотрела на него с удивлением, смешанным со смятением. — Ты обещала Уэйну, что вернешься и сообщишь о любой подозрительной вещи, — напомнил он ей. — Дальше мы не пойдем, не заручившись помощью.