На бледном лице вервольфа отразилась высшая степень недоумения.

Кроме прочих архитектурных изысков, аристократичное палаццо Фарнезина, самовольно занятое Андреа дель-Васто, обладало глубокими и впечатляюще обширными подвалами, ныне удачно переоборудованными в казематы, предназначенные для содержания самых опасных и ценных пленников. И надобно упомянуть, что на сей раз стригоям действительно попались весьма специфические, совершенно неординарные узники, охранявшиеся ими с особой строгостью и бдительностью.

Слабая электрическая лампочка неровно освещала простой пластиковый стол, за которым сидели два стригоя. Их ничем не примечательные, невыразительные и какие-то помятые лица, а также несколько захватанных стаканов, обильно уляпанных потеками засохшей крови, красноречиво свидетельствовали о том, что вахта затянулась, а усталые караульные давно уже нуждаются в смене. Первый стригой, пожилой и полный, пессимистично почесал в затылке и, будто объявляя капитуляцию, с сожалением бросил на стол веер донельзя засаленных карт.

– Эхма, и не везет же мне сегодня! – обиженно проворчал он. – Третий раз подряд масть не идет.

– Так, чего у тебя набралось? – Второй охранник, курносый парень с типично деревенской внешностью, заинтересованно уставился в открытый расклад противника. – Шестерка, десятка, валет… Значит, выигрыш мой! – И он небрежным жестом сгреб со столешницы пачку долговых расписок. – Получается, друг мой Евстасио, что после следующей охоты ты должен отдать мне двух девиц и одного мальчишку! И учти – не тощего и не больного глистами!

– Так их ведь сначала еще поймать нужно… – печально протянул незадачливый Евстасио, похоже столь же неумелый охотник на людей, как и игрок в покер. Притом он не уточнил, о ком именно говорит: о глистах или потенциальных жертвах. – Ох, сдается мне, ты изрядно жульничал, Марко. Чтоб тебе на Санта-Скала[14] ноги переломать!

– Ничего, не надорвешься, – самодовольно усмехнулся Марко, – добудешь людей. Вот сменят нас и можно на передовую попроситься…

– Еще чего, – искренне возмутился проигравший вампир. – Я тебе не дурак, под освященные пули лезть, да и выспаться для начала не мешало бы…

– Это да, дельное предложение, – согласно поддакнул Марко. – Меня когда на тутошнее дежурство назначили, так я надеялся – может, здесь тишь и гладь царят, словно в родном гробу, а здесь эко что творится… – И он раздраженно мотнул патлатой головой, указывая в направлении темного коридора, начинающегося сразу же за столом караульных. Евстасио хмуро кивнул, и в тот же миг, наглядно иллюстрируя жалобы стригоев, со стороны охраняемого ими каземата послышался громкий, сочный, лишь чуть-чуть приглушаемый толстыми стенами мужской голос, напевающий что-то непростительно дерзкое.

– Опять неугомонный ангел завелся на всю катушку! – злобно констатировал первый стригой. – У-у-у, гад светлый, патефон пернатый!

– Выше бери, всем гадам гад! – с энтузиазмом подхватил Марко, высказывая давно наболевшую мысль. – Так бы и прибил мерзавца крылатого, вот этими, своими собственными руками бы прибил! – Он угрожающе сжал кулаки.

– Нельзя! – испуганно шепнул Евстасио, предостерегающе прикладывая к губам толстый кривой палец с могильной грязью под ногтем. – Она запретила даже смотреть в его сторону, – выговаривая многозначительное «она», охранник невольно понизил голос, в котором прорезались подобострастные нотки. – А жаль!

– Еще как жаль! – в унисон поддержал Марко. – Эх…

Пару минут они с отвращением выслушивали заливистые рулады недосягаемого для их клыков певца, увлеченно горланившего шебутные частушки на божественную тему.

– Ба-а-а, – вдруг осенило сметливого Марко, – а если ему кляпом рот заткнуть?

– Пробовали уже, – без особого энтузиазма пояснил Евстасио, – так он же кусается, скотина…

Марко раздраженно передернул плечами, показывая: «А идея-то в целом была не плохая».

Но в это самое время, словно намереваясь доконать своих вымотанных бездельем тюремщиков, к мужскому баритону добавилось громогласное женское контральто, сварливо выкрикивающее набор похабных ругательств.

– Ужас! – Импульсивный Марко, словно укушенный, высоко подпрыгнул на своей табуретке. – Ну хоть бабе-то рот заткнуть пытались?

– Бесполезно, – обреченно махнул рукой Евстасио. – Зараза белобрысая вообще кляп мгновенно перегрызла и съела. Эта паскудная стерва еще покруче любого мужика будет: ростом под два метра и жрет все, что не приколочено!

Молодой стригой Марко, не имевший возможности лично лицезреть охраняемых ими узников, шокированно выкатил глаза и примолк, не находя достойного ответа.

– Вот, – умудренный солидным возрастом Евстасио пошарил в столе и вытащил нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшееся парой русских меховых шапок-ушанок, – единственная наша защита от ангельского издевательства. – Он бросил одну шапку в руки Марко, а вторую натянул себе на голову. – Надевай, а то оглохнешь. – По отточенности движений стригоя сразу становилось понятно, что опыта в ношении толстого головного убора ему не занимать. – И создал же человеческий Бог такую дрянь несусветную – ангелов…

Стригои с пониманием переглянулись и синхронно туго затянули под подбородками завязки шапок, как выяснилось, отлично защищающих уши не только от холода, но и от куда более сурового испытания – ангельского пения!

вдохновенно выводил красивый сочный баритон, эхом отражаясь от каменных стен темницы и порождая разительный диссонанс с заупокойной тишиной сего страшного пустынного подвала. Единственный тоненький, как соломинка, лучик лунного света с трудом пробивался сквозь грязное, забранное железной решеткой стекло и в ужасе замирал. А затем он замертво падал в недра мрачного каземата, где бесследно тонул в слое черной сырой земли, устилающей пол этого приюта скорби и отчаяния, словно расписавшись в собственном бессилии и невозможности хоть немного порадовать несчастных узников, вынужденных проводить свои дни и ночи в столь неприглядном месте. Сама же луна и вовсе не решалась заглядывать в то крохотное оконце, прекрасно понимая, какое удручающее зрелище ожидает ее внизу, в глубине темницы. Туда не долетало веяние свежего ветерка, не запархивали легкокрылые снежинки и не просачивались капли дождя. Этой тюрьмы, расположенной под палаццо Фарнезина, проклятой и человеческим Богом и Темным Отцом стригоев, сторонились все, потому что в подобных подвалах умирают мечты и ломаются судьбы, погибает надежда, выдыхается вера и пересыхают слезы, теряют смысл самые возвышенные слова и жестокие проклятия, обесцениваются любовь, дружба и милосердие. В таких чудовищных темницах останавливается сама жизнь, ибо из этих мест не выходят никогда, в них остаются навечно…

Однако, как ни неправдоподобно прозвучит столь смелое утверждение, сильные духом и неисправимо упрямые по характеру личности способны выживать везде, повсюду, даже в столь убийственном месте. И посему вот уже довольно значительный срок, а точнее, на протяжении нескольких лет, темница палаццо Фарнезина являлась обиталищем трех весьма неординарных персон.

– Поздно ты спохватился, дятел, нас уже распяли, – назидательно проскрипел сварливый женский голос. – Впрочем, я согласна и на кнут, лишь бы пряником угостили…

– Обжора! – беззлобно усмехнулся обозванный дятлом певец, обрывая куплет на середине. – Кто о чем думает, а наша Оливия всегда об одном и том же – о жратве!

– Ангел не может думать на голодный желудок, – убежденно оповестила валькирия, – а на сытый – не хочет!

– А я верю в то, что однажды мы отсюда все-таки выйдем! – оптимистично прожурчал второй женский голосок, нежный и звонкий. – Снова увидим птичек, подманим их на свою ладонь и…