Нанна. Полу было необходимо беспрерывно произносить ее имя. Он чувствовал, как язык прижимается к альвеолам, когда он произносит «н», и как потом, когда он произносит гласный звук, напряжение языка ослабевает, а потом весь процесс повторяется вновь: на-на. Ему нравилось, что ее имя заканчивается открытым слогом, что после того, как оно произнесено, рот остается полуоткрытым, ему нравятся повторяющиеся слоги. На. На. Есть в этом имени что-то истинно женское, что-то напоминающее о первых звуках, которые произносят дети во всем мире: ма-ма, да-да, на-на.
В те дни, когда Нанна была в Стокгольме, он испытывал острую потребность в том, чтобы услышать, как другие произносят ее имя, разговаривают о ней, он хотел, чтобы весь мир узнал ее. Он заводил разговоры о новой стипендиатке во время ланча, он упоминал ее диссертацию на занятиях со студентами, он спрашивал о ней в канцелярии, делая вид, будто не знает, что она уехала.
Однажды, когда он направлялся в корпус имени Георга Свердрупа, [36]то наткнулся на новоиспеченную пенсионерку Гюдрюн Гюттормсен. Так же как и многие другие университетские пенсионеры, Гюдрюн Гюттормсен, кажется, не собиралась оставлять университет. Она привыкла каждый день где-то около десяти приезжать в Блиндерн и проводить там целый день, болтая в коридорах и попивая кофе с коллегами, и так будет продолжаться на протяжении многих лет.
Гюттормсен была одним из редакторов Толкового словаря норвежского языка, она приступила к работе сразу после окончания учебы на кафедре скандинавских языков в середине шестидесятых и трудилась вплоть до прошлого года. До выхода на пенсию она успела отредактировать все статьи на букву К (начала со слова «кабак» и закончила словом «кыш»), а кроме того, опубликовать статью почти на тридцать страниц «О сослагательном наклонении глагола „казаться“ в диалекте Западного Телемарка». Обычно Пол ограничивался кивком Гюттормсен, но сегодня остановился.
— Вы читали последний номер журнала «Лингвистические ценности будущего»? — спросил Пол.
— Нет, — ответила вышедшая на пенсию редактор словаря, и тон ее говорил, что она читает только публикации, названия которых состоят из двух слов: «Видение и предание», «Язык и память», «Слово и понимание», «День и время» — и ничего более.
— Там напечатана интересная статья Нанны Клев. Вы слышали о ней?
— Нет, — ответила пенсионерка, и ее язык выскользнул изо рта и увлажнил губы.
— Нет? — спросил Пол, неотрывно глядя на рот женщины.
Гюдрюн Гюттормсен друзья и коллеги называют еще Гюдрюн Змеиное Жало, потому что у нее удивительный язык — кончик его раздвоен, как у гадюки. Говорят, что когда она была маленькой, то поранилась косой, и еще говорят, что она отказалась написать словарную статью про слово «коса», когда до него дошла очередь.
— Нет, — снова сказала Гюттормсен.
— Нанна Клев, — повторил Пол, кивнул Гюттормсен и продолжил свой путь в библиотеку. — Нанна! — он повернулся и еще раз выкрикнул ее имя.
У фонтана он заметил Свена Аалбуэ-Йоргенсена, но даже желание Пола говорить о Нанне не заставило его остановиться и перекинуться парой слов с Аалбуэ-Йоргенсеном. Аалбуэ-Йоргенсен — преподаватель из Дании, он работает на кафедре скандинавских языков и литературы, обучает студентов датскому. К сожалению, он не пользуется большой популярностью ни среди коллег, ни среди студентов. Он чувствует себя выше норвежцев, всегда носит бабочку, запонки и ослепительно-белые рубашки. Если бы его жену вынудили говорить, она могла бы рассказать, с какой щепетильностью он относится к своим рубашкам и как легко впадает в ярость. А еще она могла бы поведать, что Аалбуэ-Йоргенсен любит играть, что он ненавидит проигрывать, что его интеллектуальный снобизм доходит до того, что, невзирая на свой страх оказаться хуже других, он делает вид, будто не может ответить на вопросы самой простой категории сложности в программе «Кто хочет стать миллионером?» (Какой поп-дуэт прославился хитом «Yes sir, I can boogie»? Кто исполняет роль директора гостиницы в сериале «Отель „Цезарь“»?).
В университете Аалбуэ-Йоргенсен известен прежде всего тем, что постоянно навязывается в соавторы научных статей. Он не из тех, кому легко отказать. «Хотите, я это прочитаю?» — предлагает он, и коллеги, особенно молодые, кивают и неохотно протягивают ему свою статью, которую через несколько дней получают обратно с некоторыми исправлениями и ничего не значащими комментариями и с фамилией Аалбуэ-Йоргенсен на первом месте среди авторов. (В международных журналах сочетание «аа» [37]— это всего лишь два «а», и ничего другого, а следовательно, стоит в самом начале алфавита, что несколько утешает скандинавских ученых, всю жизнь замыкавших алфавитные списки авторов. Существует исследование, утверждающее, что человеку, фамилия которого начинается на одну из первых букв алфавита, делать академическую карьеру легче, потому что его фамилия чаще будет стоять первой в списке авторов статей, а следовательно, на него будут чаще ссылаться. Пол испытал это утверждение на себе: у него есть несколько работ, написанных в соавторстве с другими учеными, и на них всегда ссылаются как на статьи Бентсена).
Опубликуйся или умри. Требования ужесточились. Одним все прекрасно удается, другие, чтобы удовлетворить этим требованиям, используют неблаговидные методы, а третьи вообще бросают всякие попытки опубликоваться. Гюдрюн Гюттормсен, опубликовавшая всего одну научную статью за всю свою профессиональную карьеру в Блиндерне, находится на одном конце шкалы, на другом мы можем разместить Эдит Ринкель, а Гуннар Вик и Свен Аалбуэ-Йоргенсен (даже включая все статьи, в которых он числится соавтором) расположатся где-то посередине.
Эдит Ринкель отличается такой большой научной производительностью, что, несмотря на свою великолепную память, однажды на дне ящика стола нашла копию статьи, которую, как ей показалось, раньше не читала. Она начала читать, в кои-то веки ей понравился автор, она с энтузиазмом стала писать на полях восторженные комментарии («да! точно!»), но через пару страниц сообразила, что это одна из ее собственных статей, написанных несколько лет назад.
Нанна возвращается из Стокгольма! Пол рывком сел в кровати в состоянии полного восторга. Он бросился в душ, тщательно побрился и надел рубашку, которая, как он знал, ему идет. Выпил кофе и проглотил бутерброд, но не стал читать газету. Через четверть часа после пробуждения он уже запер за собой входную дверь. Он собрался и вышел из дома так быстро, как способен только влюбленный мужчина.
Не отдавая себе отчета в том, что еще нет восьми (а значит, оставался еще как минимум час до того времени, когда обычно сотрудники появляются на работе), Пол направился прямо в кабинет к Нанне, постучал в дверь и пригласил ее пообедать в кафетерии. Поскольку он практически не понимал, сколько сейчас времени, то совершенно не удивился, что она в такую рань уже была на месте. Он даже не стал здороваться и произносить обычные вводные фразы, а просто выпалил свое приглашение. Она удивленно подняла на него глаза, он улыбнулся ей широкой улыбкой, от которой женщины обычно падали к нему в объятия, как перезревшие яблоки.
Они договорились встретиться в кафетерии в двенадцать. Когда Пол пришел (в кои-то веки вовремя), она уже стояла у прилавка с чашкой зеленого чая и салатом в руках. Пол выбрал себе еду и пошел впереди нее к столу в дальнем углу помещения: он не хотел, чтобы к ним за столик подсел Паульсен или еще кто-нибудь из коллег.
И вот они сидят друг напротив друга за овальным столом. Нанна мелкими глотками пьет чай, Пол держит в руках кружку с кофе и, улыбаясь, смотрит на нее, ничего не говоря. Но ему кажется, что это не страшно. Чашка с кофе греет его руку, через окна в потолке на светлые волосы Нанны падают лучи сентябрьского солнышка, двери на террасу на крыше распахнуты, там за одним из столиков сидят его коллеги — приверженцы функциональной грамматики, одетые в толстые куртки, и даже несмотря на то, что Пол не слышит их разговора, по их жестикуляции он понимает, что они беседуют о своем предмете.
