В перерыв он выходил вместе с ними, стоял перед зданием футлинга в лучах сентябрьского солнца, горячо обсуждая что-то со студентами, флиртуя с самыми симпатичными девушками, веселя всех. Пол заметил полную мрачную студентку, стоящую поодаль от основной группы, улыбнулся ей, стал шутить, и ему удалось рассмешить ее. Он знал, что неподражаем и непобедим. «Нанна», — думал он. «Нанна!» — произносил он про себя ее имя с большим восклицательным знаком в конце.
На последней паре студенты выполняли задание, которое Пол написал на доске, а он ходил по аудитории и помогал тем, кому это было нужно. Наиболее красивые, а потому самоуверенные девушки, требовали внимания к себе, они требовали его с блестящей непосредственностью, поднимая вверх худые руки и отводя их назад таким образом, что очертания их грудей становились намного отчетливей. Другие сосредоточенно склонялись над тетрадями, тихо переговариваясь с соседом или соседкой. Пол прогуливался по аудитории, нагибался к студентам, интересовался, как идут дела, пару раз возвращался к доске и давал краткие пояснения для всех. Все это время он думал о Нанне.
В это утро в аудитории 64ФЛ не одного Пола одолевали страстные мечтания. Ученый Пол Бентсен и студент Александр Плейн думали каждый о своей женщине. Само по себе это неудивительно (и конечно, больше чем двое из находящихся в аудитории мужчин думали о женщинах), но дело в том, что эти двое думали о сотрудницах кафедры, о двух сотрудницах футлинга. Пол был преисполнен уверенности в себе и рвался открыть свои чувства, а Александр ушел в себя и размышлял, поглощенный беспокойным желанием, о женщине и о ситуации, в которой оказался. Он сидел за последним столом у окна.
Александру около двадцати пяти, у него до сих пор по-детски круглые щеки, и он по-мальчишески неуклюж. Его нежная и гладкая кожа напоминает розовато-белый марципан, на подбородке — несколько прыщей.
Он никогда особо не интересовался языками или теоретическими изысканиями, он оказался на кафедре футуристической лингвистики в основном потому, что не поступил на факультет информационных технологий, куда хотел попасть изначально. Александр попробовал сконцентрироваться на задании, которое Бентсен написал на доске, но не смог сосредоточиться: он думал о том, что случится после занятия. Бентсен пустился в очередные морфологические разъяснения, которых Александр не понимал и уже даже не пытался понять. До конца пары оставалось всего несколько минут. Он страшился того, что близилось, у него на лбу выступил холодный пот, но в следующую секунду он уже радовался до возбуждения. Увлеченный скабрезными, но робкими фантазиями, Александр, однако, успел заметить, что Бентсен сегодня более пылок, чем на двух предыдущих занятиях.
Но Пол не заметил отсутствующего взгляда Александра и не догадался о том, что его член начал твердеть, Александру же было совершенно неинтересно, почему Бентсен сегодня так воодушевлен.
Сразу после пары, держа под мышкой заметки, с испачканными мелом пальцами правой руки, Пол решительно направился к кабинету Нанны. У него был предлог зайти к ней: он прочитал в электронной библиотеке кафедры, что Нанна Клев взяла библию футуристической лингвистики «Необходимость языка для современного общества», а ему крайне необходимо было заглянуть в эту книгу, чтобы кое-что уточнить. Он постучал в дверь и оказался в ее кабинете.
Наверное, Пол на пару секунд лишился сознания, потому что следующее, что он помнит, это то, что сидел на стуле для посетителей и смотрел на нее. На ее милое светлое лицо цвета парного молока с медом. Они обсуждали свои проекты. Он пришел в себя на середине собственного рассказа о развитии морфологии глаголов. Нанна смотрела на него не отрываясь, кивала, и кажется, она была в восторге от того, что он вещал.
— Я слышал, твоя диссертация была очень хорошо принята, — сказал Пол через некоторое время.
— Уфф, я сейчас покраснею, — ответила Нанна и спрятала лицо в ладони. Пол не видел, как она краснела, но это казалось ему очаровательным. Может, он был и не прав (и это его даже немного беспокоило), но ему нравился тот факт, что способные девушки-лингвисты могут краснеть.
Он снова стал смотреть на нее. Она поднесла чашку ко рту, вытянула губы и дунула на горячий чай. О, как бы он хотел быть чаем в чашке Нанны!
Нанна рассказала, что ей, помимо всего прочего, поручили небольшой проект о будущей локализации фонем, но она не знает, с чего начать. У Пола имелись только элементарные познания в фонологии, но он объяснял ей основные принципы своего собственного морфологического исследования. «Я покажу тебе, как я составил алгоритм, — сказал Пол. — Я помогу тебе». «Я буду носить тебя на руках всю жизнь», — думал он. А Нанна смотрела на него, и белки ее глаз чуть порозовели, как внутренняя поверхность экзотической ракушки.
В дверь постучали, и прежде чем Нанна успела как-то отреагировать, в помещение ворвалась Эдит Ринкель и кабинет сразу уменьшился в размерах. Ринкель сказала, что до сих пор не получила тезисов фонологического проекта Нанны, которые та обещала написать. Можно получить их сейчас? Сию минуту?
Нанна ответила, но не мгновенно (и от этого восхищение Пола только выросло), что обязательно сделает это, но что еще не успела разобрать все свои бумаги. Она улыбалась и уверенно, но в то же время мягко смотрела на Ринкель снизу вверх. Та хмурилась. Потом Ринкель кивнула и пошла к выходу, но остановилась в дверях. Она взглянула прямо на Пола. Светлые глаза начальницы не отрываясь смотрели в глаза Пола, и он немедленно поднялся. «Я еще зайду», — сказал он, извиняясь. Он едва не забыл свои конспекты, вспомнил о них в последний миг, развернулся на пороге и взял бумаги, лежащие на краю стола Нанны.
Через секунду он бок о бок с Ринкель шел по коридору. Пол ждал, что она что-нибудь скажет, но она молчала. «Хорошо, что Нанна Клев начала у нас работать, говорят, она очень способная», — произнес он, когда они поднимались по лестнице. Ринкель посмотрела на него и улыбнулась, но ничего не ответила.
В своем кабинете Пол сел на стул, выглянул в окно и проводил взглядом группу студентов, медленно идущих через Исследовательский парк к металлическому мосту, ведущему в Блиндерн. Потом он поднес свои конспекты к носу, сделал глубокий вдох, но не уловил аромата Нанны, не почувствовал нежного запаха, которым, по его мнению, она должна обладать. Он почувствовал только запах бумаги и очень слабый, но отчетливый запах гниющих яблок. Черт! То, что польстило ему (потому что взгляд Ринкель нельзя было истолковать иначе, чем ревность), начинало раздражать, поскольку эта женщина обладала огромной властью над ним, и из-за этого он вел себя как подросток.
Пока пол сидел в своем кабинете и нюхал бумагу, тщетно пытаясь почуять запах Нанны, Александр стоял перед дверью профессора Ринкель и не осмеливался постучать. Мимо прошли двое мужчин и посмотрели на него долгим взглядом, который показался Александру злым и жадным до пикантных новостей. Это заставило его поднять руку и постучать. Из кабинета раздался голос: «Войдите», он открыл дверь и быстро вошел в кабинет. Когда он закрывал дверь, ему показалось, что из коридора доносится смех. «Запри», — приказала Эдит Ринкель, и Александр немедленно повиновался.
Она сидела за письменным столом, склонившись над книгой, палец скользил по строчкам, он видел ее профиль. Из окна на нее падал свет. Он заметил волосы над ее верхней губой, нет, не волосы, но множество темных пушинок, как на плоде киви. Ему это нравилось. Она повернулась к нему, и усики стали совершенно невидимыми, как ни приглядывайся. Он сомневался, не показалось ли ему это. Ведь Эдит Ринкель — само совершенство. Волосы уложены очень аккуратно с прямым как стрела пробором. А если приблизиться к стрелкам на ее брюках, то можно порезаться. Ногти у нее заостренные, довольно длинные, без лака, ровные и блестящие. Но вот он заметил: кожа вокруг ее глаз смуглая, как бывает только у темноволосых людей, и в этом цвете есть что-то сексуальное, такое сексуальное, что она стала казаться менее пугающей, может быть, более человечной. И очень привлекательной.
