Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я хотела бежать за ней, но не могла, будто что-то удерживало меня в постели. Тело наливалось свинцом, и лишь неимоверным усилием мне удавалось поднять руки и ноги, оторвать их от простыни. Я садилась и пробовала кричать, поднять на ноги весь дом, но крикнуть не получалось, только какой-то жалкий воробьиный писк, но и он умирал, едва слетев с моих губ. Я спускала ноги на пол, поднималась и медленно-медленно – хотя и надо было спешить, но ноги были как ватные и не слушались меня – брела к двери. Там я крутила головой влево и вправо, осматривая коридор, но женщины нигде не было видно. Нечего было и пытаться умозаключать, ведь она с одинаковым успехом могла побежать и влево, и вправо. И я решала пойти направо, всегда направо, и начинала двигаться по коридору, с трудом переставляя отяжелевшие ноги. А потом… потом… я просыпалась, сидя, например, на табурете у рояля в гостиной или на стульчике Мег на кухне, иногда одна, но порой и в окружении встревоженных слуг. Они осматривали и ощупывали меня, чтобы убедиться, что я не поранилась, не причинила себе вреда, не вышла на улицу и не утонула в озере. Когда я просыпалась, первыми моими словами всегда были: «Джайлс, Джайлс, я должна спасти Джайлса». А миссис Граус, или Джон, или Мег, или Мэри, кто уж оказывался рядом, всегда отвечали: «Все в порядке, мисс Флоренс, это просто дурной сон. Мастер Джайлс крепко спит, он в безопасности».

Поскольку я ничего не помнила из «бродячей» части сна, подробности о своем снохождении я узнавала только из рассказов. Во сне я часто ходила по галерее – длинному коридору с окнами на втором этаже, тянувшемуся вдоль всей центральной части дома. Джон рассказывал мне, как он, только начав работать в Блайт-хаусе, решил как-то скоротать субботний вечер в деревенском кабачке и возвращался оттуда, нетвердо держась на ногах, как вдруг заметил фигуру в белом. Она медленно двигалась по тому самому коридору, появлялась в одном окне, скрывалась, но тут же возникала в следующем. Тогда Джон еще ничего не знал про мой лунатизм.

– Ну, скажу как на духу, барышня, – часто говаривал он мне, – хоть я и не католик, но тут перекрестился. Я ж слыхал, какая о Блайт-хаусе ходит слава: мол, призраки тут водятся, потому что он вроде как их притягивает. Вот и вбил себе в башку, что увидал что-то недоброе. Я ж уверен был, что найду всех в доме с перерезанными глотками.

Миссис Граус говорила, что я всегда ходила медленно и не так, как обычно описывают лунатиков в книжках, будто руки у них вытянуты вперед, как у слепых, которые боятся наткнуться на препятствие. У меня руки были опущены и безвольно висели по бокам. Держалась я всегда очень прямо и будто скользила, двигаясь плавно, без резких движений, как при обычной ходьбе, гладко и ровно, как будто, «катилась на колесиках».

То, что Джон рассказывал о Блайт-хаусе и призраках, было правдой. Миссис Граус, конечно, твердила, что все это ерунда и чепуха. А вот Мег как-то сказала мне, что местные жители поговаривают, будто призраки любят этот дом и тянутся к нему, словно их влечет какой-то обитающий здесь неприкаянный дух, притягивает их, как притягивает магнит железные опилки. И вот теперь благодаря мне подобные суеверия, кажется, даже усилились, хотя это и была всего-навсего я, девочка Флоренс, бродящая по ночам.

Мег рассказывала, что со мной, когда я приходила в себя после ночных прогулок, несколько минут невозможно было разговаривать – я как будто и не слышала никого. Часто, прежде чем окончательно проснуться, в момент, когда я, казалось, уже выплывала из сна, но еще не окончательно вернулась к реальности, я начинала бурно рыдать, а тех, кто пытался меня утешить, отталкивала, повторяя: «Нет же, нет, не обо мне беспокойтесь! Это Джайлсу нужна помощь. Мы должны его разыскать, обязательно!» Или что-то в этом роде.

Когда после третьей или четвертой такой ночной прогулки стало ясно, что это становится постоянной привычкой, пригласили доктора Бредли, местного врача. Он долго и внимательно меня осматривал, светил в глаза, заглядывал в уши, слушал сердце и тому подобное. Затем он сообщил, что физически я развита нормально, и разъяснил, что подобные явления могут быть отражением тревожного состояния, естественного для рано осиротевшего ребенка, перенесшего такие потрясения в раннем возрасте. Это подтверждается тем, отметил доктор, что все мои страхи связаны с Джайлсом, единственным, кто в конце концов остался неизменным в моей жизни. Все это я прочитала в отчете, который обнаружила однажды на столе миссис Граус, когда она отправилась в город по делам. Меня заинтересовали слова «перенесшего такие потрясения в раннем возрасте». Я совсем ничего не помнила о своих родителях – матушка моя умерла при родах, дав мне жизнь, а отец погиб через четыре года. Он утонул, катаясь на лодке, вместе с мачехой, матерью Джайлса. Я их совсем не помнила, а все слуги были наняты уже после несчастного случая, так что и они не могли ничего рассказать. Раннее детство было для меня чистой страницей, белым снежным полем, без единого намека на черного грача.

7

До того как я на следующее утро отправилась с визитом к Ванхузерам, Джон вернулся из города с письмом – довольно редкое событие для Блайт-хауса, поскольку миссис Граус получала корреспонденцию от моего дядюшки лишь два-три раза в год, а больше почти никто не писал. Письмо было адресовано мне, и я подумала: даром что считаюсь неграмотной, а за последние несколько недель стала самой эпистоляризованной персоной во всей округе. Письмо, разумеется, было от Джайлса, и я ждала затаив дыхание, когда же миссис Граус начнет читать его вслух. Сначала она хмыкнула и проворчала:

– Конечно, дел у меня других нет, только целыми днями читать вам письма.

Дорогая Фло!

Спасибо тебе за твое письмо. Я его прочитал много раз, и оно уже рветсятак часто я его сворачивал и разворачивал. Мне нравится, что вы там катаетесь на коньках, и я жду не дождусь каникул. Как ты думаешь, Тео Ванхузер сможет найти коньки и для меня? А лед на озере выдержит нас троих? Или придется выходить по очереди? Я очень плохо запоминаю уроки, но не обижаюсь, что другие надо мной смеются. Это лучше, чем когда бьют или щиплются. Но ты не волнуйся за меня, потому что это бывает не часто. Не очень часто. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Надеюсь, у миссис Граус и Джона все хорошо. Надеюсь, у Мег и Мэри все хорошо.

Твой любящий брат

Джайлс.

Письмо от меня, упомянутое Джайлсом, было конечно же написано миссис Граус и потому не содержало ничего, что мне хотелось бы сказать ему, – о башенной комнате, например (хотя, сказать по правде, я не решила окончательно, посвящать его в это или нет). В том письме не было ни слова и о моей тревоге за него, которая так меня мучила. Слова Джайлса о битье и щипках заставили меня содрогнуться, хотя до конца и не было понятно, в самом ли деле он подвергался насилию или «ты не волнуйся за меня, потому что это бывает не часто» относилось только к насмешкам. Однако у меня не было времени как следует над этим поразмыслить. Все было готово к визитоотданию, так что я взяла письмо у миссис Граус и сунула в карман своей шубки. Лежа там, письмо тяготило меня, тянуло к земле, будто железные кандалы на ногах каторжника или украденный ломоть хлеба в кармане штанов у школьника. Я хотела отправиться к Ванхузерам пешком, но миссис Граус и слушать не хотела. Между нашими домами было больше мили, и, хотя снег сегодня не шел и дорога была чистой, снегопад мог начаться снова и застать меня на полпути… не говоря уж о том, что и без снежной бури я непременно замерзла бы до полусмерти. Ей и в голову не пришло, что и в самые морозные дни я провожу по полдня на льду, так что Джону было велено отвезти меня на двуколке. Меня это устраивало вполне, потому что, как только Блайт-хаус скрылся из виду, а вместе с ним и назойливые глаза миссис Граус, Джон дал мне поводья и позволил править, как он частенько делал, когда экономки не было рядом. Старый мерин Дрозд, которого обычно запрягали в двуколку, смирный и понятливый, превосходно знал все окрестные дороги, так что, вообще-то, им и не нужно было особо править. Даже в снег не было опасности, что Дрозд сойдет с дороги и опрокинет седоков в канаву.

9
{"b":"152100","o":1}