Идут Годейра и Лота по лугу, приветствуют их амазонки, зовут к своим кострам пить вино, петь песни, плясать…

После полудня утомленная и слегка пьяная Годейра возвращалась в шатер. Трутень проснулся и ждал ее. Амфора лежала на боку пустая. Он протянул к ней могучие, в узловатых мышцах, руки и что-то начал говорить. Годейра оттолкнула его. и хлопнула дважды в ладоши.

– Принеси вина, – приказала она служанке и указала на амфору.

Та скоро вернулась с полным сосудом. Передав его трутню, царица легла на постель и мгновенно заснула.

Проснулась от оглушительного храпа, вытянула фитиль светильника. Клепсидра[6] показывала полночь. В открытый вход светила яркая луна. Амфора снова лежала на боку, а трутень, запрокинув голову, валялся посреди шатра, широко открыв рот. Слюна вытекала на усы, протекала в ноздри. Пьяный тяжело дышал, со свистом выгонял воздух через нос, отчего слюна пузырилась, лопалась и разбегалась по сторонам. На бороде виднелись кусочки мяса и хлебные крошки.

Годейра брезгливо сплюнула в сторону, вышла из шатра. Ее уже ждали служанки.

– Пора, – сказала тихо царица и возвратилась в шатер. Спокойно взяла тяжелый бронзовый кувшин и ударила в висок мужчины. Пьяный дрогнул, взмахнул руками и перевернулся на живот. Еще удар по затылку – человек снова перекинулся на спину. Схватив набитую шерстью подушку, Годейра бросила ее на лицо трутня и придавила ее коленом. Дважды дернувшись, мужчина затих.

Вошли служанки, подняли мертвое тело и понесли к озеру. Царица пошла вслед. Через водную гладь озера пролегла лунная дорожка. Годейра махнула рукой, служанки раскачали тело и бросили в воду. Лунная дорожка покачнулась, разбежалась по озеру золотистыми бликами. Подошла Лота. Лицо ее было бледно, но держалась она твердо. За нею рабыни несли Ликопа. Голова его свесилась вниз, и царица не могла понять, жив ли возлюбленный Лоты или мертв. Раздался всплеск, лунные пятна снова разбежались по воде, потом сошлись вместе, дорожка выпрямилась, легла, как и прежде, на черное зеркало озера.

Ни один мускул не дрогнул на лице царицы.

…Спустя несколько минут на противоположном каменистом берегу вода распахнулась, зашевелились нависшие над озером кусты, и затем все смолкло.

Праздник в долине любви закончился.

У эллинов первый месяц зимы посвящен богу Посейдону. Амазонки называют его по-своему: месяц Щита и Колыбели. Потому, что всякая, побывавшая в этом году на агапевессе, готовит из своего щита колыбель. Готовит сама, будь она царица или простая гоплитка.

Настало время заводить колыбель Лоте и Годейре. Шел к концу последний месяц беременности, в храм на роды уже пришли первые амазонки. Царица с утра приказала открыть оружейный зал и прошла туда. По стене слева висели мечи: свои и вражеские, взятые в боях, по углам стояли копья и пики, на передней стене, по обе стороны узкого окна, развешены луки и колчаны со стрелами. Вся правая стена в щитах. Здесь и круглые, малые и большие, здесь и щиты в виде полумесяца, есть легкие квадратные, есть бронзовые, кованые, обтянутые кожей, сплетенные из ивняка. Годейра долго и придирчиво выбирает щит: нужно взять такой, чтобы он был достаточно широк и новорожденному лежать в нем было просторно, пусть он будет и глубок, чтобы ребенок не выпал из него. И еще существует поверье: если щит применялся в бою неудачно, счастья девочке он не принесет.

Царица дважды прошлась вдоль стены и наконец выбрала щит, с которым она ходила в поход на халибов. Поход этот был победным, щит глубок, а метка царицы – пчела на сотах – хорошо сохранилась. Царица сняла щит и спустилась вниз. Здесь ждали ее служанки со шнурами. Осталось приладить к щиту три шнура – и колыбель готова. С нею амазонка идет в храм рожать. Здесь жрицы покроют ей лицо священным» покрывалом, примут ребенка и унесут. Если родится мальчик – его унесут в левый притвор храма, чтобы утопить, если девочка – в правый притвор, чтобы омыть в священных водах. Ребенка не показывают матери, так повелела богиня Ипполита: его положат в щит-колыбель и передадут паннорию. Там девочка будет воспитываться на козьем молоке, и только через пять лет мать узнает, что у нее есть дочь.

Царица Годейра трижды входила в храм на ложе родов, и трижды ей выносили пустой щит. А это означало, что боги гневаются на нее и посылают мальчиков.

Неужели и в этом году Священная с лицемерным сожалением положит перед нею пустую колыбель?

У амазонок чувство материнства притуплено, Годейра могла бы обойтись и без дочери, но она царица и ей нужна наследница. По правилам, установленным издавна, Священный Совет может лишить царицу трона, если она четырежды родит мальчиков.

Неужели боги не хотят, чтобы она правила Фермоскирой, неужели и сейчас она носит под сердцем презренный плод?

Мысли царицы прервала служанка. Она вошла и сказала, что пришла Лота. Годейра кивнула головой: зови.

– Я удивлена, Лота, – сказала царица, увидев подругу. – Последние дни, а ты пришла в такую даль…

– Я не пришла, я приехала.

– Колесницей?

– Верхом.

– Ты с ума сошла, Лота. Ты забываешь о ребенке.

– Ничего. Если девочка – пусть привыкает. Не об этом я хочу с тобой говорить…

Лота присела рядом с царицей, взяла ее руку в свою.

– Меня послала к тебе мама.

– Как здоровье Сладкозвучной?

– Сладкозвучная, слава богу, здорова, а вот над тобой, царица, снова сгущаются тучи. Ты знаешь, мама, как все слепые, очень чутка на слух, и сегодня утром она в паннории случайно подслушала разговор Атоссы и Лаэрты. В паннории уже приносят новорожденных, и Священная приходила, чтобы посмотреть, где и как развешивать колыбели. Лаэрта спросила Священную, где повесить колыбель царицы, если у нее будет девочка? Атосса сердито произнесла: «У нее не может быть девочки. Она вся в грехах». Ты понимаешь, что это значит?

– Понимаю. Боги гневаются на меня…

– Вот так всегда! Мы настолько привыкли верить в богов, в священность Атоссы, в предсказания Гелоны, что даже не можем помыслить, что боги тут ни при чем, а Священная не настолько священна… Мама говорит, что жрицы обманывают тебя, и кого бы ты ни родила…

– Нет, нет! Утопить девочку? Ни одна рука в храме не поднимется на это. Великая богиня тут же поразит злодейку… Нет, нет!

– Пойми, если и на этот раз… Тебе не быть царицей. Атосса, умышленно оставляет тебя без наследницы. И мама сказала: пока ты еще царица, тебе простят этот грех – открой после родов покрывало и сама взгляни на ребенка.

– Я подумаю о твоих словах, Лота.

– Ну, слава богам! Покажи мне твой щит…

Главная повитуха храма Гелона вошла в покои Атоссы усталая. Под глазами залегли синие полукружия. Она расстегнула пряжку, сняла пеплос, бросила на спинку стула, вяло подняла руку в знак приветствия.

– Хайре, Священная.

– Хайре, Гелона, – Атосса указала на ложе, приглашая прилечь. – Ты не сумела, я вижу, отдохнуть…

– Где же! В храм идут матери одна за другой.

– Кто там остался?

– Динта одноглазая. Она сделает все как надо.

– Царица еще не пришла?

– Нет. Пришла Лота. Ей очень тяжело. К ночи, наверное, родит.

– Кричит?

– Она бранится. И мне не нравится это.

– Все роженицы клянут мужчин, когда рожают.

– Я пойду, прилягу?

– Иди. Передай Динте: как только царица появится в храме, пусть даст мне знать. Я сама пойду к ней.

– Будь осторожна. Годейра догадывается…

– Что?

– Вдруг она откинет пеплос и посмотрит на новорожденного?

– Этого не случится. У царицы не должно быть наследницы.

– Мое дело предупредить. Не надо искушать судьбу.

– Отдыхай. Я сейчас же иду в храм!

Отпустив Гелону и переодевшись, Атосса вошла в храм. Она спешно прошла по галерее, где стояли алтари. На каменных плитах горели костры. Над ними, на треножниках, стояли хитры – огромные глиняные горшки. В них грелась вода. Около наоса в двух больших алтарях тлели древесные угли. На них жрицы бросали кусочки ладана – тонкие струйки пахучего дыма поднимались к высокому, темному потолку храма. В боковых проходах оружие, взятое в боях и принесенное в дар богине. Тысячи мечей, щитов, копий, колчанов со стрелами, шлемов. Все это развешано на стенах, расставлено между колоннами или просто брошено на пол. По проходам снуют жрицы, они деловиты и сосредоточенны. У них в эти дни много работы. Из помещений, где находятся роженицы, слышны стоны. Атосса знала, какую адскую боль испытывают эти женщины, но криков не было. Амазонки умеют переносить боль. Только глухие стоны и брань…