Я всегда считал, что священные обряды помогают обрести душевный покой и погрузиться в созерцание — разумеется, за исключением тех случаев, когда в жертву приносится животное, громко протестующее против подобной участи. Храм Юпитера Капитолийского был одним из старейших в Риме; возможно, только храм Весты превосходил его по древности. Храм много раз перестраивался, и бывали времена, когда в его святилище не имелось изображения бога, ибо традиция изображать богов в человеческом обличье укоренилась в Риме относительно недавно. Став рабами римлян, греки принялись украшать наш город на свой вкус и лад, приводя его в соответствие с собственными идеями и представлениями. Рассудок мой отказывается понять, по какой причине рабы возымели такую власть над господами; но, судя по всему, правило это действует повсеместно.

Ощущая запах ладана, пропитавший мои волосы, я вышел из храма и направился к дому Милона. Согласно римскому этикету наносить визиты в этот час не полагалось, но Милон отнюдь не относился к разряду обычных римских граждан. Создавалось впечатление, что он никогда не спит. Всякий, имевший к нему дело, мог заявиться к нему домой в любое время дня и ночи, поскольку Милон исходил из принципа, согласно которому политик должен быть доступен для всех и каждого. (Кстати, подобным принципом он руководствовался и в своей криминальной деятельности.) По части завоевания публичных симпатий мой друг был мастером, в сравнении с которым Цезарь казался жалким дилетантом. Правда, Милону не нужно было отвлекаться на командование войсками, управление провинциями и соперничество с другими политиками. Он не ставил перед собой цель — завоевать мир, ограничившись более скромным вариантом — держать под контролем город Рим. Для этого он окружил себя огромной армией клиентов, которые отнюдь не являлись уголовниками. Залогом власти и могущества Милона оставалась банда головорезов, которую он возглавлял, но в последнее время он сумел наладить прочные связи со многими представителями верхушки римского общества; приглашение на полуденную трапезу к Лукуллу служило тому веским подтверждением.

Столь впечатляющего восхождения от заурядного бандита до перспективного политика Милон добился не только благодаря своей неиссякаемой энергии и неотразимому обаянию, но и благодаря жестокости, поразительной даже по меркам того безжалостного времени. Они с Клодием преследовали сходные цели, но их пути имели между собой мало общего. Клодий с рождения пользовался всеми преимуществами, которые дает богатство и высокое положение в обществе, с юных лет вращался в избранных кругах. Милон начинал с нуля. Нельзя сказать, чтобы он обладал развитым чувством чести, но взятые на себя обязательства он выполнял неукоснительно, и всякий, заключивший с ним союз, мог быть уверен в его лояльности. Поэтому Милона окружали друзья, а Клодия — лишь прихлебатели.

Признаю, ненависть, которую я питал к Клодию, могла сделать мое мнение предвзятым. С другой стороны, я ненавидел его исключительно потому, что он и не заслуживал иного отношения. До сих пор ни у кого не было поводов упрекнуть меня в необъективности, и думаю, в данном случае мне тоже удалось сохранить определенную беспристрастность.

Увидев меня, Милон поспешил навстречу. На мою удачу, он был один, в том смысле, что никаких других визитеров, способных помешать нашей беседе, в атрии не наблюдалось. Что до головорезов Милона, то они, по обыкновению, слонялись по дому во множестве. Милон проводил меня в боковую комнату, где мы привольно раскинулись на кушетках.

— Ты выглядишь усталым, Деций, — заметил Милон. — Выпей вина.

Он наполнил вином два кубка и протянул мне один из них. То было отличное фалернское, разбавленное водой лишь настолько, чтобы избежать обвинений в подражании варварам. Я с удовольствием осушил кубок.

— На моем месте всякий выглядел бы усталым, — пожаловался я. — Мой день начался с визита к Целеру, затем я отправился на Форум, оттуда в дом Цезаря, от него к Крассу, и в довершение ко всему заглянул в египетское посольство. Поговорив с Лизасом, решил заглянуть в храм Юпитера, надеясь, что по милости нашего верховного божества на меня снизойдет озарение. Однако Юпитер отказал мне в этой малой любезности. Как видишь, теперь я притащился к тебе для очередного бесплодного разговора. Лучше бы я оставался в Галлии. Военная служба куда менее утомительна, чем подобные хлопоты.

— Тот, кто хочет достичь успеха, не должен бояться трудностей, — наставительно изрек Милон, без всякого сочувствия относившийся к слабакам, не обладавшим столь же неиссякаемым запасом энергии, как он сам. — Но из-за чего ты так хлопочешь? Из-за того несчастного святотатства?

— Да, — кивнул я. — К тому же в деле об убийстве Капитона открылись новые обстоятельства.

Я передал ему все, что Асклепиод рассказал мне об особенностях нанесенных убитому ран. Милон слушал меня как завороженный. Все, что касалось искусства убивать, всегда вызывало живейший интерес моего друга.

— Значит, этот парень был уже мертв, когда убийца огрел его молотком по лбу? — уточнил он.

Я молча кивнул.

— Все это гораздо больше похоже на ритуальное убийство, чем на обычное, — продолжал Милон. — Я уже расспрашивал своих людей, не знают ли они профессионала, использующего технику двух ударов. Прежде я не сомневался, убийца нанес жертве удар по башке, чтобы сбить с ног. Если все было иначе, это меняет дело. Убийство явно ритуальное, но в Риме подобные ритуалы не известны. Тебе стоит обратить внимание на чужеземцев.

— Прекрасный совет, ничего не скажешь! В Риме их полно, и большинство из них исповедуют самые диковинные религии. Не могу же я хватать за руку всякого азиата или африканца и спрашивать, не принято ли у его народа стучать мертвецам молотком по лбу?

— Ну, зачем же всякого, — усмехнулся Милон. — Круг подозреваемых вполне можно ограничить теми, кто имел общие дела с Капитоном. Уж конечно, арабских погонщиков верблюдов или нубийских кочевников ты можешь оставить в покое. Выясни, чем в последнее время занимался Капитон, и, скорее всего, узнаешь, у кого из чужеземцев имелась причина его убить.

— Эти слова не лишены смысла, — признал я. — Могу я рассчитывать на твою помощь?

— Разумеется, — кивнул он. — Но, как говорится, услуга за услугу.

— Готов выполнить любую твою просьбу, — кивнул я. — Но ты сам понимаешь, от такого политического ничтожества, как я, толку пока мало.

Я никогда не обманывал себя, полагая, что услуги, которые оказывал мне Милон, — следствие его бескорыстия и душевного ко мне расположения. Нет, я отдавал себе отчет, что в один прекрасный день он потребует с меня платы. Но я полагал, день этот настанет после того, как я сумею добиться высокого положения.

— На этот раз ты пустишь в ход не свой политический вес, а свое знатное происхождение. Я хочу, чтобы ты помог мне жениться на Фаусте.

Мне следовало предвидеть нечто подобное.

— Ты слишком высоко метишь, друг мой, — изрек я.

Едва слова эти слетели у меня с языка, я понял, что сказал глупость. Человек, собравшийся править Римом, не мог метить ниже.

— Уверен, сама Фауста вовсе не считает, что нас разделяет пропасть, — заметил Милон. — Она, конечно, носит имя Корнелиев, но отец ее принадлежал к беднейшей ветви этого семейства. Сулла — нищий патриций, которому удалось пробраться на вершину власти. И Фауста прекрасно это понимает. А также и то, что времена патрициев остались в прошлом, и будущее Рима принадлежит таким людям, как я.

Это хвастливое заявление всецело соответствовало истине. По части проницательности с Милоном не мог сравниться даже Цицерон, теории которого определялись во многом отжившими взглядами и предрассудками.

— Буду счастлив сделать все, что от меня зависит, — заверил я. — Но какого именно содействия ты ожидаешь?

— Я не могу запросто наносить визиты Лукуллу, а вот ты вполне можешь себе позволить время от времени заглядывать к нему в дом. Фауста, насколько я могу судить, пользуется в доме полной свободой. Тебе не составит труда найти случай переговорить с ней. Заведи разговор обо мне и посмотри, как она будет реагировать.