— Поверьте, в этом нет необходимости, — ответил Уиллоус.

— У меня есть право позвонить, не так ли? В противном случае я отказываюсь помогать вам.

Уиллоус освободил линию и протянул Чангу трубку.

— Дело в том, мистер Чанг, — заметила Паркер, — что, если вы пригласите адвоката, нам придется сообщить об этом представителям прессы.

Рука Чанга зависла над телефоном.

— Адвокатов обычно требуют преступники, — продолжала Паркер. — В подобных ситуациях честные граждане в них не нуждаются.

— Прочитав в газетах, что вы проходите свидетелем по делу Кенни Ли, но при этом отказываетесь разговаривать без адвоката, люди могут подумать, что вы… — поддержал ее Уиллоус.

Чанг медленно опустил трубку.

— И кроме того, — сказала Паркер, — нет надобности вообще упоминать ваше имя.

Чанг подумал.

— Какие гарантии вы можете мне предоставить? — обратился он к Уиллоусу.

— Я не вижу никаких проблем. Ведь и нам на руку, если ваше имя не попадет в газеты.

— Убийца не узнает, что вы подобрались к нему поближе? Если он узнает, что я даю показания, моя жизнь подвергнется смертельной опасности. Но… — Чанг замолчал и уставился на телефон, обдумывая возможные последствия.

Уиллоус и Паркер переглянулись.

— Тот человек, назвавшийся Тодом Киднером, как он выглядел?

— Ну… трудно сказать. Мы встречались только на складе. Вечером. Было темно.

— Во сколько?

— Около восьми, — поколебавшись, ответил Чанг.

— А какая у него машина?

— Не знаю. Он ждал меня на обочине, когда я подъехал.

— А когда вы уехали?

— Он остался.

— Зачем?

— Я его не спрашивал.

— Вы прямо вот так сдали ему склад с той минуты, как договорились?

— Да.

— Как он заплатил?

— Наличными. За месяц вперед. Если бы ему понадобился склад еще на месяц, он бы позвонил мне пятнадцатого января.

— А сколько он заплатил? — спросила Паркер.

Чанг опять заколебался, потом пожал плечами и ответил:

— Тысячу долларов.

— За неотапливаемый склад? — сказал Уиллоус. — Многовато.

— Я столько запросил, а он не стал торговаться.

— Сделка произошла в помещении склада?

— Да.

— У него при себе было так много денег?

— Я не принимаю чеки. Никогда, — ответил Чанг и моргнул, как сова. — Чеки, знаете ли, живут особой жизнью, оказываются неплатежеспособными… С наличностью иначе. Она никуда не девается, если только вы сами ее куда-нибудь не денете.

— Вы философ, мистер Чанг.

— Я бизнесмен. И реалист.

— Какого достоинства были купюры?

— Двадцатки. Пятьдесят штук.

— Вы ему выписали квитанцию?

— В этом не было необходимости.

— Почему?

— Он не просил.

— А где деньги?

— Деньги… пошли на повседневные нужды. Я их истратил. Уиллоус нагнулся к собеседнику.

— Теперь я хотел бы, мистер Чанг, чтобы вы вспомнили все, что можете, о Тоде Киднере, мистер Чанг.

— Он молодой, лет двадцати, наверное. Высокий, около метра восьмидесяти. И я помню его улыбку. Он часто улыбался, и улыбка у него приятная.

— А какого цвета глаза?

Чанг задумался. Уиллоус и Паркер смотрели на него.

— Наверное, карие, — наконец ответил Чанг. — Но я не могу сказать точно.

— На нем не было очков?

— Нет.

— А волосы? Какого цвета?

— По-моему, рыжие. На нем была шляпа.

— Какая шляпа?

— Ковбойская. Черная. — Чанг слегка хлопнул в ладоши, будто в восторге. — Да! На нем были тяжелые сапоги. Ковбойские сапоги. Они очень громко стучали по полу.

— На нем было пальто или куртка?

— Куртка. Кожаная. Черная или темно-коричневая. Короткая, до талии. И воротник был поднят.

— Вы не заметили никаких шрамов на его лице?

— Нет.

— Что еще вы о нем помните?

— На нем были голубые джинсы, заправленные в сапоги.

— Он говорил без акцента?

— Да.

— Судя по речи, он образованный человек?

— Нет, он много сквернословил. Мне показалось, это привычка. Он ругался не от злости, а от грубости.

Зазвонил телефон. Уиллоус поднял трубку.

— Да, через пару минут, — ответил он, послушав. — Вы готовы нас принять? Хорошо.

Повесив трубку, он повернулся к Чангу.

— Нам придется отнять у вас еще немного времени, мистер Чанг. Я бы хотел попросить вас пообщаться несколько минут с художником полиции. С вашей помощью, я уверен, он сможет нарисовать портрет убийцы.

Чанг взглянул на часы.

— У меня назначена встреча. Можно, я от вас позвоню?

— Позвоните, конечно, только не адвокату, — с улыбкой сказал Уиллоус.

Бейли переложил ластик в левую руку и нанес на лист несколько быстрых линий.

— Немного толще, — сказал Чанг. — Да. Вот так.

У убийцы Кенни Ли было овальное лицо, мощная нижняя челюсть, широкий лоб и тяжелые надбровные дуги. Его нос с тонко вырезанными крыльями был правильной формы и небольшой.

Интересно, подумал Уиллоус, насколько точным окажется рисунок. Чанг без труда описал одежду преступника, но уж слишком расплывчато помнил черты его лица. Было ли это особенностью памяти Чанга или он просто решил поскорее избавиться от полицейских?

— Мне понадобится тридцать экземпляров этого портрета, — сказал Уиллоус. — И как можно быстрее.

— Хорошо, Джек, — сказал Бейли, положив рисунок и карандаш на стол.

— Теперь, мистер Чанг, — обратилась к нему Паркер, — давайте посмотрим на фотографии.

Чанг кивнул, но остался сидеть.

— Что-то не так?

— Можно мне еще раз позвонить?

— Да, конечно.

— И еще, — Чанг кашлянул, чтобы прочистить горло, — может быть, я все-таки съем эту булочку?

Нэнси еще раз встряхнула серебряный кувшин, в котором смешивала «Смирновскую» и мартини, налила по двойной порции в оба стакана, добавила по несколько капель лимона и потихоньку выглянула в окно. За ярко освещенным патио, за бассейном, за переплетением кустарника простиралась бухта, такая черная в это время суток, что Нэнси легко было представить себе, что она живет на самом краю земли. Ограда над обрывом была сделана из стекла, чтобы днем не скрывать от глаз прекрасный вид на океан. Вид ценой в миллион долларов. А по ночам стекло превращалось в зеркало, и в нем сияли огни дома. Эта стена отраженного света подчеркивала темноту, раскинувшуюся за ней. И, вглядываясь туда, Нэнси воображала, что там, за загородкой, ничего нет, и в самом деле — край.

Фантазерка.

Она поставила стаканы на поднос, подложив под донышки две бумажные светло-серые салфетки. Светло-серый — любимый цвет Тайлера. Мягкий, невозбуждающий. Освещение на заднем дворе было установлено в целях безопасности. Его идея. Тайлер не хотел, чтобы ее что-нибудь беспокоило. Из бассейна поднимались облака пара и быстро таяли в морозном зимнем воздухе. На эти облака были похожи мысли Нэнси о том парне — последуют ли еще какие-то попытки, и она признавалась себе, что мысли эти тают значительно медленнее.

Она вошла в гостиную. Сняв пиджак и ослабив узел галстука, Тайлер растянулся на софе из кремовой лайковой кожи и читал. Конечно, «Уолл-стрит-джорнэл», что же еще?! Она положила салфетку на мраморный столик перед ним и поставила стакан. Он пробормотал «спасибо» и перевернул страницу.

Нэнси села на другую софу, поджала под себя ноги и сделала большой глоток мартини. В газовом камине горел огонь, светло-голубой внизу и ярко-оранжевый сверху. Слабенький, какой-то анемичный. В детстве даже огонь был другим. Вот она идет за руку с отцом в гараж, чтобы посмотреть, как он будет рубить дрова. Топор поднимается, взблескивает серебром и метко разваливает полено. Она тоже несет в дом березовые ветки, ощущая приятную тяжесть. А потом — завитки бересты, мягкое шуршание скомканных газет, звук зажигаемой о кафель спички, пряный запах горящего дерева. От поленьев летят искры, ударяются о латунную решетку и гаснут. И Нэнси унеслась в сны своего детства. В них были берестяные каноэ, стремительно плывущие по темным водам, пляшущие в воздухе языки костра, ярко раскрашенные лица мужчин, мелькающие в бешеной пляске. Тепло костра согревало все ее тело. Душе тоже было тепло.