День клонится к закату. Джип переваливается по проселку, вдоль которого торчат агавы, справа и слева тянутся поля, где уже собраны хлопок и просо. Из проса здесь варят пиво, вкусом вроде нашего кваса, освежающее и слегка хмельное. Баобабы с планеты Маленького принца вздымают к небу десятки веток-рук, зеленеющих мелкими листочками. Плоды баобаба созревают к январю, совсем зрелые падают на землю, ободрав жесткую кожуру, можно полакомиться кисло-сладкой мякотью, похожей на подсохшую пастилу. А еще вычищенные особым образом плоды превращают в погремушки и используют как музыкальные инструменты. По крыше джипа шуршат ветви. «Это карите, — поясняет водитель, — масличное дерево. Его плоды собирают осенью. В пору массового сбора урожая, когда полно других неотложных дел, похожие на орехи плоды закапывают в землю, чтобы вновь отрыть в январе: тогда из них отжимают масло, которое используется в косметике и для производства мыла. Масло частично экспортируется в Европу, а прочная древесина карите годится для ступок и пестиков».

Мы едем африканскими «огородами», мимо хуторков, где живут большие, по 30—40 человек, семьи. Вслед нам улыбается женщина с кувшином на голове, издали доносятся крики болельщиков (ближе к опустевшей дороге мальчишки играют в футбол). Возница с груженной хворостом телеги приветливо машет рукой. Через полчаса, когда трапеза в придорожном ресторанчике «Феникс» завершается восхитительным свежим манго, становится ясно, что засветло в Сегу не добраться... Тут-то по трассе в сторону Бамако и проносится наконец темный джип с правительственным флажком.

Тень королевства

Бывшая столица бамбарского королевства встречает нас провинциальной тишиной. Смена веков и народов на этой территории к XVI веку привела к воцарению династии Битона Мамари Кулибали. Он правил более 40 лет, оставив после себя резиденцию, потомков в нескольких поколениях и акацию — символ королевского достоинства и добродетелей: скромности, доступности, доброты, гуманности и, несомненно, величия. Баланзан, как называют здесь беловатую акацию, покрывается листвой во время африканской зимы, когда остальные деревья листья сбрасывают.

В 1932 году в Сегу обосновалась французская компания, ведавшая строительством плотины и оросительных каналов. Пребывание французов оставило в городе след в виде многочисленных построек в неосуданском стиле. Попетляв по сонным улочкам, в глубине которых просматривались колониальные виллы в два-три этажа, и невзначай проехав через территорию местного гарнизона, мы оказываемся на высоком берегу Нигера на вполне обустроенной набережной. С недавних пор здесь проходит ежегодный музыкальный Фестиваль на Нигере. Неподалеку от фестивального подиума — терракотовая постройка, похожая на дворец. Так же, как когда-то к правителю, войти внутрь без поклона не удастся — дверной проем заставляет нагнуться.

Молодой человек с королевской фамилией Сулейман Кулибали — основатель расположенного здесь небольшого ткацкого центра, где изготавливают традиционную ткань боголан. Корень слова — «бого» означает «речная глина». Сотканные полотнища опускают в жбан с этим материалом, окрашивая ткань в желтый, коричневый или оранжевый цвета. Затем с помощью трафарета наносится рисунок. Традиция изготовления боголана восходит корнями к маскировочной одежде охотников, ныне она сохранилась, скорее, на уровне «народного промысла». Кроме того, ткацкий центр Сулеймана выпускает множество вполне современных изделий: рубашки, сумки, шарфы, покрывала. Поупражнявшись в росписи по ткани, мы выходим на высокий берег Нигера.

Вода стоит низко, на мелководье развернута традиционная стирка — зрелище, завораживающее, словно маленький спектакль. На песке сохнут ткани всех цветов радуги, мальчишки-подростки усердно купают белую овцу. На удобренном илом склоне разбиты огороды, в тени навеса дружелюбно кивнувший дед нянчит пятимесячную внучку с яркими бусинками в ушках. «Как зовут малышку?» — «Бинту Кане», — звучит в ответ. — Именно так — даже если человечек еще не может представиться сам. Не просто Бинту, а Бинту из рода Кане.

Рынок — вторая, после мечети, визитная карточка Дженне

Остров Дженне

Солнце, светившее слева, внезапно вписалось в лобовое стекло: мы въехали на дамбу, ведущую в Дженне. В сезон дождей город превращается в остров, и, чтобы попасть туда, надо погрузиться на паром и одолеть приток Нигера, зовущийся Бани. Сейчас, в жару под 50°С, судно дремлет на приколе; полоса воды сужается до двух десятков метров, и паромщик, закатав брюки, шагает по дну реки, указывая путь нашему джипу.

За переправой время меняет темп; приправленный уличной пылью, воздух густеет. Открывшийся взору Дженне походит на крепость, окруженную сухим рвом. К ней тянутся разрисованные телеги с вязанками длинных сучьев. Торговцы хворостом заночуют прямо снаружи — их товар идет здесь, за городской чертой. Cливаясь со светлой почвой, глиняный град будто вырастает из земли, устремляясь ввысь ступеньками крыш. Венец пирамиды — знаменитая мечеть Дженне.

Джип, въезжающий в город, внедряется в него словно боевой конь: на полном скаку, оставляя за собой облако терракотовой пудры, медленно оседающей у ног льнущих к домам прохожих.

Когда в XIII веке правитель Дженне принял ислам, он подарил верующим свой дворец, чтобы они прославляли там Аллаха. Нынешняя, третья по счету, мечеть построена в 1907 году на том же месте

Как и оставшийся в стороне от нашего маршрута Томбукту, Дженне — один из древнейших городов Западной Африки. Мечеть Дженне — самое большое в мире культовое сооружение, выстроенное полностью из глины. Необожженная глина не самый прочный материал, ее размывают дожди, и временами мечеть «оплывает», как гигантская свечка. Тогда ее восстанавливают, что называется, всем миром. Внутри здания — длинные, не более метра шириной, коридоры, разделенные подпирающими высокие потолки колоннами. Скрытая от глаз лестница ведет на плоскую, огороженную по периметру крышу. Ее ограждение украшено остроконечными зубцами — в городе они видны отовсюду. Поверхность крыши — будто застывшая в кипении глиняная каша, вздувшаяся сотней пузырей-полусфер. На верхушке каждого — отверстие: через них в храм проникают свет и воздух.

Мечеть — не только центр города, но и сердце самого большого в Западной Африке базара, который собирается здесь по понедельникам. Мы приехали накануне, воскресным вечером, чтобы не упустить начала торжища. С раннего утра монтируются навесы и помосты, раскладывается, развешивается товар: разнокалиберные кастрюли, пластик, ткани и иная мануфактура, автомобильные покрышки, продолговатые, как мячи для регби, арбузы, рис, помидоры, лук, снова рис, желтые дыни. Вот жарят пончики из рисовой муки, из дальнего угла попахивает рыбой, мальчик везет на тачке мраморные колобки местного мыла. К 10 утра меж рядов уже не пробиться...

Колоритный старик разложил на земле народные снадобья: зверушечья лапа — «от спины», плоды акации — от малярии, высушенная головка обезьяны — неясно от чего. Везде продается питьевая вода, но не в бутылках и не в кувшинах, все проще: тара — прозрачный пластиковый пакетик, завязанный с двух сторон, проткни дырку — и пей на здоровье! Как и в любом городе Мали, большом или малом, базар — не просто торговля, но и средоточие жизни: здесь стригут и бреют, нянчат и кормят детей. Малыши припеленуты к материнским спинам полосой ткани, в тон платью или контрастной, из-под маминых локтей торчат маленькие трогательные пятки... И вновь эти чудо-одежды на женщинах и мужчинах: белые, желтые, сиреневые, розовые, бирюзовые; платья, юбки, брюки, туники, накидки, с вышивкой и украшениями. Приспущенные с одного плеча женские блузы, неровный обрез юбок на точеных шоколадных лодыжках — не отсюда ли пришла в Европу новая мода?