За кризисом последовало затишье, в ходе которого придворные интенсивно искали преемника Елизаветы. Самым вероятным кандидатом был сын Марии Стюарт, шотландский король Яков VI, и английские лорды принялись обхаживать его так же, как саму Елизавету, когда ей предстояло сменить на троне сестру. Это раздражало королеву, заставляя ее повторять: «Мертва, но еще не погребена». «Я пережила свое время», — говорила она с горечью. Итог своему царствованию она подвела в последней речи перед парламентом, произнесенной в Уайтхолле в октябре 1601 года. Тогда она сказала: «На том месте, что я сейчас занимаю, никогда не появится тот, кто более предан стране и ее гражданам, чем я, кто с такой же готовностью отдаст жизнь за ее безопасность и процветание. Жизнь и царствование имеют для меня цену только до тех пор, пока я служу благу народа».

В сентябре 1602 года королеве исполнилось 69 лет — возраст, до которого в то время доживали немногие. Она исхудала и с трудом стояла на ногах, но по привычке бодрилась — гуляла по Хэмптон-Кортскому парку. Во время рождественских праздников она простудилась и с тех пор уже не вставала: сидела в постели, опершись на подушки, и упорно отказывалась умирать. Доктора сумели остановить развитие болезни, но уже не могли вылечить состарившееся тело. Королева почти ничего не ела и не говорила ни с кем, общаясь при помощи жестов. 21 марта она уже не могла шевельнуть рукой, и только тогда слуги решились раздеть ее и уложить в постель. Вечером 23 марта она уснула, и утром из ее покоев вышел капеллан Парри со словами «Все кончено».

Даже своей смертью Елизавета «принесла пользу» Англии. С ее уходом на трон взошли шотландские Стюарты, что привело к объединению двух государств. Как водится, легенды о «доброй королеве Бесс» далеки от правды — она могла быть и жестокой, и несправедливой. Верно одно: Елизавета заботилась о величии своей страны и по праву стала Великой.

Вадим Эрлихман

Вертеп из Альбино (Северная Италия). Зародившись в XIII веке в Центральной Италии (Тоскане и Умбрии), традиция «рождественских яслей» перекочевала в Неаполитанское королевство, а оттуда распространилась по всему полуострову

Начиная с середины декабря все мы живем в предвкушении новогодних праздников. Или правильнее сказать — «рождественских»? Хотя вопрос этот, конечно, сугубо «идеологический». Для приверженцев христианской культуры превалирует день рождения ее Основателя, для остальных — условно «неверующих» — зимние радости исчерпываются переменой календарных дат. Впрочем, ведь, как и у Рождества, у Нового года тоже есть своя мифология: елка, подарки, Дед Мороз. Сейчас уже мало кто помнит, что эти «предметы массового потребления» тоже восходят к церковной традиции.

Рождественскую елку придумали протестанты. Когда-то она увенчивалась фигуркой Христа, затем ангелом или Вифлеемской звездой. А Санта-Клаус ведет свое происхождение от Святителя Николая, появившись лет триста назад (впрочем, относительно его «возраста» мнения расходятся). Знакомый же нам образ краснощекого весельчака и того моложе. Он прежде всего «продукт» США . На протяжении века ХХ в Европу внедрялась не только голливудская индустрия зрелищ — пряничная часть «глобализационного» кнута, но и столь же ненавязчиво — американский календарь праздников. В нем религиозные торжества вторичны по отношению к светским, также успевшим обрасти своей мифологией, но более удобной, приемлемой для всех. Отсюда — все эти дедушки на оленях и ухмыляющиеся тыквы в Хэллоуин.

По сути дела, их функция — антиклерикальная: подспудно сместить на себя акцент и скрыть за оптимистической мишурой религиозный смысл события. А для некоторых ортодоксов это оскорбительная подмена: щекастый «святой» с доброй индустриальной улыбкой пытается заслонить собой фигуру Христа и как бы заступает на место Святого Иосифа, Снегурочка — взамен Девы Марии, а младенцами становимся все мы, ждущие подарков...

Вот только во многих романских странах, где зимой едва выпадает снег, укутанный старикан на санях смотрится странно. Да и ель здесь, в общем-то, не родная: так, вплоть до последнего времени итальянские, например, дети хвойных деревьев не украшали и хороводы вокруг них не водили.

Здесь жива другая, более ранняя традиция. На Рождество ребята не только получают, но и дарят подарки. Они мастерят Младенцу Христу «домик» и инсценируют сцену Рождества так, как она описана в Новом Завете: невдалеке от городка Вифлеема — маленькая пещера, в ней хлев, там Дева Мария и Иосиф. Отсюда и русское название этой «композиции» — вертеп, что по-старославянски означает «пещера» (второе значение, «притон», появилось значительно позже)…

Все склонились над яслями с Сыном Божьим, в ночном небе парит ангел, и надо всем этим сияет путеводная Звезда.

Одни презепио кропотливо воссоздают реалии двухтысячелетней давности…

Как это было?

Рассказ о чудесном рождении Иисуса в Вифлееме можно найти в Евангелиях от Матфея и Луки. Складывая их бесстрастные описания, мы узнаем, что Иосиф вместе с Марией, которая была беременна, пошел в свой родной город на перепись населения, затеянную римлянами. «Когда же они были там, наступило время родить Ей. И родила Сына»... Затем ангел оповестил о рождении Мессии пастухов, и те пришли поклониться, а звезда-комета привела волхвов из далеких стран.

Нельзя сказать, чтобы рассказ о Святой Ночи был чересчур выпуклым и сценографичным. Конечно, евангелисты не занимались бытописательством. Но все же очень хочется подробностей о начале жизни Спасителя, и вряд ли можно упрекнуть верующего в том, что он хочет больше узнать об этом ключевом историческом моменте. Его любопытство удовлетворяют так называемые «апокрифические евангелия». Эти биографии Христа не признаны Церковью, но в них не содержится и ничего еретического — они лишь излишне поэтичны и изобилуют сомнительными деталями в описаниях.

…другие — полностью осовременивают события...

Так, в Средневековой Европе была в ходу «Книга о рождестве блаженнейшей Марии и детстве Спасителя», которую перекладывали на стихи многочисленные труверы-трубадуры. В ней, как и в других «отреченных книгах», встречается масса желанных подробностей, позволяющих живо представить себе первые мгновения жизни Спасителя на земле.

Дело было так. Пятнадцатилетняя Мария, вот-вот готовая родить, ехала верхом на ослике. Она то предавалась печали, то радовалась и смеялась. «И, когда дошли они до половины дороги, вот Мария сказала ему: «Сними меня с моей ослицы, ибо То, что во мне, чрезвычайно стесняет меня». И Иосиф снял ее с ослицы и сказал ей: «Куда же я поведу тебя, ибо место это пустынное»». Но, найдя все-таки на «месте этом пустынном» пещеру, он ввел туда жену, а сам пошел в Вифлеем искать «знающую женщину» (повитуху).

…а третьи — облачают персонажи в местные исторические костюмы Мария же осталась ждать его в гроте (тогда, как и сейчас, они часто использовались в Палестине как естественные загоны для скота). В отсутствие Иосифа она разрешилась мальчиком. Апокриф рассказывает, что в момент Рождества все замерло, и Иосиф, спешащий за «знающей женщиной», «увидел небо остановившимся, и птицы задерживались среди полета своего. И овцы были рассеяны, они не бродили, но оставались неподвижными. И пастух поднял руку, чтобы ударить их своим посохом, и рука его остановилась, не опускаясь…» Как бы повернулась ось времен: перевернулась страница, началась новая эпоха, новый отсчет времени. Эта картина, кстати, с полным правом считается прототипом застывших фигур вертепа.