Я облегченно вздохнула.

– Вы, конечно, и представить себе не можете, какие неприятности нас из-за этого ожидают, – продолжил он.

– Нет, – призналась я. – Но я искренне вам сочувствую.

Он озадаченно посмотрел на меня. Не знаю, понял ли он, что я ему сказала. Мне показалось, что своим ответом я опровергла какую-то его концепцию, но вскоре он продолжил, как будто я ничего не говорила.

– Вы нам пока больше не нужны. Мы постараемся как можно скорее доставить вас домой.

Он скривился в улыбке, но его каменные серые глаза остались серьезными.

– И выбросьте из головы свои наивные надежды. Когда-нибудь мы его обязательно поймаем. В этом я не сомневаюсь. Всего вам доброго.

С этими словами он поднялся из-за стола. Я увидела, как он прошел в соседний зал к своим агентам, и это был последний раз, когда я его видела.

Тогда волосатый мужчина в кожаной куртке, которого якобы звали Фербер, взял заботы обо мне на себя. Мне вернули обе дорожные сумки со всем их содержимым. Я все ждала, что у меня возьмут отпечатки пальцев или сфотографируют, или еще что-нибудь в этом роде, но ничего такого не произошло. Мнимый Фербер сделал фотокопии двух страничек моего паспорта, и все.

После этого он подвез меня на машине до Цвикау, а ехать туда было весьма прилично. Это была самая опасная часть моего приключения, потому что ехали мы на «Порше», и Фербер не обращал никакого внимания на дорожные знаки, особенно на ограничения скорости. В Цвикау он высадил меня на вокзале, купил билет до дома – это с тремя-то пересадками! – донес сумки до перрона и подождал, пока я сяду на нужный поезд. На прощание он даже слегка махнул мне рукой, этот агент KP.

К вечеру я добралась домой. Все было точно так, как я оставила, уходя, даже мой велосипед неряшливо валялся на улице. Я аккуратно поставила его в гараж. Мобильник нашелся на втором этаже за вазой на комоде. Было очень странно, что я здоровой и невредимой вернулась домой – как будто проснулась после долгого непонятного сна.

Я думала, что на этом мое приключение закончилось.

Но тут-то все только и началось.

Бедные мои родители. Через несколько дней они, ни о чем не подозревая, загорелые и отдохнувшие, вернулись с Карибского моря с целым ворохом увлекательных рассказов. Когда я встретила их на вокзале, между нами произошел следующий разговор:

– Привет. Вы здорово загорели.

– Здравствуй, Мари, дорогая; как здорово, что ты нас встретила. Ах, это было замечательно, просто фантастика. Как жаль, что тебя не было с нами. У вас здесь хотя бы была хорошая погода?

– Нормальная.

– Ты скучала без нас?

– Мм, – промычала я осторожно. – Я бы не сказала. Меня тут похитили.

– Что? Боже мой, здесь так шумно. Мне показалось ты сказала, что тебя похитили.

– Именно это я и сказала.

Вытянутые лица.

– Что?

– Похитили, – повторила я. – Взяли в заложницы. Украли. Вы что, не читали газет?

– Газеты?

Совсем вытянутые лица.

– Ничего, – махнула я. – Я для вас их сохранила.

Я целый вечер пыталась им рассказать, что произошло. Но они мне не особенно верили, а считали мои рассказы эксцентричной фантазией, вызванной позднеподростковым одиночеством. Газеты были плохим доказательством моим словам, потому что в них сообщалось только о многочисленных отрядах полиции, которые ловили сбежавшего несовершеннолетнего преступника. Мелькали и сообщения о том, что в Штутгарте по какой-то причине, которую обтекаемо обозначили как «угроза теракта», на несколько часов было приостановлено движение трамваев, а Центральный вокзал оцеплен усиленными нарядами полиции. Но о похищении не было ни слова, а уж обо мне и подавно.

Наверное, так всегда бывает, когда речь идет о делах, в которых замешаны спецслужбы.

Ладно, я согласна, можно не писать моего имени крупным шрифтом на первых страницах газет и не помещать рядом моей фотографии. Но какая-нибудь малюсенькая заметочка в серьезной газете мне бы очень помогла. Я ушла спать с таким чувством, что мои родители еще два часа будут обсуждать, что они упустили в моем воспитании, не надо ли меня отвести к подростковому психологу или же это пройдет само со временем.

– Во всяком случае, – сообщила моя мама на следующее утро за завтраком, – я больше никогда в жизни не буду принимать участия в призовых лотереях. Это было в первый и последний раз.

В школе события в городе горячо обсуждались несколько дней. У каждого была своя версия случившегося, и если бы спросили десять разных людей об их версии того, что произошло, то получили бы двадцать разных историй, из которых ни одна даже не приблизилась бы к тому, что было на самом деле. Это продолжалось пару дней, пока наш учитель по обществоведению не решил провести урок «на актуальную тему»: «Борьба с преступностью и криминалитетом в современном обществе». Кто знает, как он ведет занятия, тот не удивится, почему тема была продолжена на школьном дворе.

Для меня было проблемой объяснить в школе, почему я прогуляла целый день, к тому же без уважительной причины. Что я могла на это сказать? Правда была бы воспринята как бесстыдная ложь.

Наш классный руководитель, в том же лице и учитель математики, подозвал меня после урока к себе и, дождавшись, когда все уйдут, принялся мне в своей до смешного сдержанной манере объяснять, что он, конечно же, понимает, что человек, особенно в юном возрасте, чувствует необходимость пренебречь установленными порядками. Но это все же свидетельствует о том, что человек находится в состоянии кризиса или, по крайней мере, тяжело переживает… дальше я уже не могла уловить логику его мыслей. Все закончилось наставлением, что я не должна игнорировать домашние задания, потому что, исходя из его жизненного опыта, как он мне настоятельно втолковывал, человек тогда легче преодолевает тяжелые периоды своей жизни, когда старается как можно более добросовестно выполнять повседневные обязанности.

– Хорошо, – сказала я, так и не объяснив ему, что свои домашние задания по математике я крайне добросовестно каждое утро списывала перед началом занятий у Джессики.

Оказалось практически невозможным рассказать кому-нибудь о том, что случилось на самом деле. Телекинетия? Чтение мыслей? Не перебарщивай. Для кино это все хорошо, но его не стоит путать с реальностью.

Я попробовала рассказать все Джессике, когда мы помирились. Так как на тот момент она уже встречалась с Домиником и была на седьмом небе от счастья, она благожелательно и терпеливо меня выслушала. Но когда я рассказала ей о солнечных очках и летающих монетках, я почти увидела, как у Джессики глаза на лоб полезли. А когда я начала рассказывать ей об институте, она сказала, что довольно, что одурачить она и сама себя сумеет и спросила, за кого я вообще ее принимаю.

– Вот увидите, что у вас из этого выйдет, – сказал мне агент KP.

После этого разговора с Джессикой вышло то, что я опять на несколько дней осталась без лучшей подруги.

Следующие несколько недель я прочитывала все газеты и журналы, какие только могла достать. Я читала так внимательно, что, если бы прочитанные буквы имели свойство исчезать, у меня бы в конечном итоге в руках оставались только листы белой бумаги. Я даже не побоялась совершить паломничество к привокзальному газетному киоску и проверить свои лингвистические способности на английских и французских газетах. Но я не нашла и намека на дальнейшую судьбу Арманда.

Я внимательно следила за этой ужасной историей с Жаном Мари Левру. Он заявил перед судом, что некоторые люди, о которых еще никто никогда не слышал и которых никто еще не знает в лицо, должны быть приговорены к тяжелому судебному наказанию. Вот и все. После этого имя Левру моментально исчезло из средств массовой информации.

Недели проходили одна за другой, и я постепенно привыкала к мысли о том, что я больше никогда ничего не услышу об Арманде. На душе у меня было очень тяжело. И чем больше времени проходило, тем невероятнее мне самой казалось, что вся эта история мне не приснилась, а была на самом деле.