– Ага, – вставила я.

– При малейшей возможности я хвастался своим фокусом с кубиками. Однажды в наш класс пришел новенький, и я поспорил с ним, кто выкинет большее число на кубиках. Проигравший должен был целый месяц носить победителю портфель. Он ничего не подозревал и, разумеется, проиграл, – рассказывал Арманд. – В довершение всего этого мой учитель давал мне читать книги по магии и оккультизму и прочей ерунде, обыкновенные потрепанные книжки, бульварная литература, в которой рассказывалось о душах усопших и астральных колебаниях. У него была целая библиотека подобной литературы. Это только добавило масла в огонь. Я начал устраивать спиритические сеансы, пробовал себя в качестве ясновидящего и заклинателя духов, а если мне не хотелось идти на улицу, чтобы просто поиграть с друзьями в футбол, – а со временем мне этого хотелось все реже, – я отговаривался плохой космической обстановкой или говорил, что моему медиальному дару нужен отдых. Короче говоря, я стал несносным зазнайкой, даже подумать противно.

– А учился, наверное, все хуже и хуже.

– К сожалению, нет. А это могло бы меня еще спасти. Напротив, я получал исключительно хорошие оценки и был свято уверен в том, что я сверхчеловек. Я совершенно серьезно рассказывал всем, что меня, возможно, занесло на землю с другой планеты в результате какой-нибудь катастрофы или что я представитель нового вида человека, который когда-нибудь заменит Homo sapiens, – признался Арманд. – Дружил я только с теми, кто безоговорочно верил в мое превосходство. Другим, казалось мне, я еще когда-нибудь покажу.

– Ты тогда, видимо, действительно был просто невыносим, – покачала я головой.

Он улыбнулся. Первый раз, после того как вернулся на место. И в первый раз так, что мне показалось, будто он радуется.

– Это ты хорошо сказала.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Потому что это звучит так, как будто теперь я уже не невыносимый.

В любой другой ситуации любому другому парню я бы ответила на это какой-нибудь дерзкой шуткой, но тогда мне не оставалось ничего, кроме как улыбнуться и сказать:

– Нет, теперь ты не невыносимый.

В ответ на это он смущенно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Это была одна из тех секунд, о которых говорят, что ангел пролетел по комнате. Здесь он пролетел по отсеку вагона в поезде.

Арманд откашлялся.

– Тогда, как, впрочем, и всегда, я был отвратителен. Я полагаю, что обычно это долго продолжаться не может, что подобное всегда заканчивается провалом. Но вместо этого в один прекрасный день я пережил триумф, тот триумф, о котором я так мечтал, триумф, который безоговорочно убедил сомневающихся в моей избранности и раз и навсегда утер нос завистникам. Следствием этого триумфа было то, что я окончательно спятил.

– Звучит скверно.

– Так оно и было. Мой учитель – об этом никто не знал – писал письма во всевозможные инстанции, и однажды он вошел в класс в сопровождении трех хорошо одетых мужчин, которые, как он сказал, приехали из Парижа, из института парапсихологии, чтобы посмотреть на мальчика Арманда Дюпре. Весь класс глядел на меня открыв рот. Меня провели в маленькую соседнюю комнатку, где учитель хранил наши тетради, учебные материалы и тому подобное, чтобы меня проверить. Они привезли с собой большой прибор, который при нажатии кнопки начинал под стеклянным цилиндром бросать кубики, чтобы испытуемый не брал их в руки. Они велели мне также попробовать повлиять на выпадающие числа. Они стояли вокруг меня с большими формулярами, в которых все фиксировали, а я выполнял их требования. Ничего другого я бы и не посмел сделать. Сначала у меня ничего не получалось, потому что я очень нервничал, но где-то на десятый раз я, наконец, смог выбросить пять шестерок, которые они попросили, и один из них воскликнул: «C'est chouette! [10]»– и начал быстро что-то записывать. Потом я еще раз выбросил им четыре шестерки, и еще раз, а потом пять троек, как они хотели, и с каждым моим броском они все больше оживлялись. В конце концов они объявили свой вердикт нашему старенькому учителю, который сразу же бросился в класс и провозгласил во всеуслышание, что я величайший телекинетический талант, который им когда-либо приходилось встречать.

Я глубоко вздохнула:

– Кажется, я уже знаю, что было дальше.

– Если бы я тогда тоже мог об этом знать. Вместо этого я рассказал тем троим, после того как они, так сказать, на официальном уровне подтвердили мой особый статус, что мне много раз удавалось вечером выключить телекинетически свет в своей комнате, если я концентрировался на переключателе. Это привело их в полное восхищение, а я, маленький подлец, а именно таким я тогда и был, радовался, что заполучил новых обожателей. – Арманд потер виски, как будто воспоминания сидели именно там и причиняли ему боль. – Но они не остановились на том, чтобы просто мной восхищаться. Напротив, они кинулись к моим родителям и стали их уговаривать отдать меня в интернат для парапсихологически одаренных детей. Они сказали, что мне будут платить стипендию. Родители, разумеется, согласились.

– А что ты? Это звучит так, как будто тебя вообще не спрашивали, – удивилась я.

– Нет, спрашивали. Я сначала не хотел ехать, но меня все так долго уговаривали, что я все-таки согласился. Возможно, в Германии сейчас такого нет, но во Франции это крайне важно, попасть в хорошую школу. Вы только послушайте – стипендия! – он грустно засмеялся. – Разумеется, в действительности это была вовсе не школа, а замаскированное название института по изучению парапсихологических явлений.

– Но ведь твои родители наверняка тебя навещали, видели, как ты живешь и все такое – разве они ничего не заметили?

Арманд задумчиво смотрел по сторонам; казалось, он подбирал нужные слова.

– Я тебе рассказал, как они там в институте обвели меня вокруг пальца. Когда тебя в десять лет называют месье Дюпре…Я прямо-таки раздувался от гордости. Дело дошло до того, что я с темиобъединился против своих родителей! Я настолько впитал в себя эту идею своей собственной значимости и значимости моей работы в институте для Франции, для Европы, ах, что там, – для всего мира, что я вместе с теми агентами – то есть моими охранниками – всерьез размышлял о том, как бы изобразить перед моими родителями, когда они приедут меня навестить, самый обыкновенный интернат.

– Нет! – вырвалось у меня. – Это же гадко!

– Самое забавное во всем этом то, что тогда, по сравнению с тем, что я умею сейчас, я обладал весьма слабыми телекинетическими способностями. Я практически еще ничего не мог. Но в институте у них уже был опыт работы с телекинетами. Они мучили меня бесконечными тренингами, которые отнимали очень много сил и к тому же были смертельно скучными. Мои рассуждения о духах и астральных лучах только вызывали у сотрудников института улыбку, и моих доводов о том, что я «медиально истощен», никто не слушал. Они каждую неделю по нескольку часов проводили мне компьютерную томографию, и, я думаю, на моем теле не осталось ни одного места, куда бы они ни втыкали мне свои иголки. Меня пичкали всевозможными лекарствами, потому что им, видите ли, нужно было выяснить, как различные препараты влияют на мои телекинетические способности…

– Да, такое бывает? Препарат, который воздействует на телекинетический дар?

– Конечно. Самый простой из них – алкоголь. В первый раз меня напоили в двенадцать лет. И тут выяснилось, что когда я пьян, телекинетия не работает. Большое открытие. – Его передернуло. – Но они, разумеется, искали средство, которое усиливаеттелекинетические способности. Или даже порождает их. Но в этой области, насколько я знаю, они ничего не добились.

Я попыталась осмыслить все, что он мне рассказал.

– Я совершенно не могу себе представить, как проводятся такие тренинги, – призналась я. – Что ты должен был делать? Часами выбрасывать шестерки на игральных кубиках? И еще я не поняла, как этот фокус с костями связан с монетками, повисающими в воздухе, или с людьми, которым зажимают сонную артерию.