— Тётушка — это мать Сёко?

— Ну да. Я ведь её хорошо знал.

— Говорят, что даже после того, как Сёко переехала в Токио и стала работать, всё равно летом и на Новый год обязательно приезжала. Это верно?

Тамоцу помолчал в раздумье:

— Ну, как вам сказать… Были, пожалуй, годы, когда она и не приезжала.

— А встречи одноклассников у вас бывают?

— Бывают, но в выпускном классе средней школы мы с Сёко были в параллельных.

— Вот как…

— Но всё равно, когда одноклассники соберутся, много чего услышишь. Так я узнал, например, что Сии-тян в Токио стала работать в баре, — с горечью сказал Тамоцу, закусив губу. — Один из наших работает в Токио, вот он и рассказал, что зашёл в дешёвое кабаре в Сибуя, а там Сии-тян, мол, выходит к гостям в ажурных чулках…

— В Сибуя? Ну так он соврал. Она в Сибуя и не работала.

— А где она работала?

— В баре «Голд», это в третьем квартале Синдзюку, ну и в Синбаси, в закусочной «Лахаина». В «Голд» я пока что не ходил, а в «Лахаина» зашёл. Не такое уж это дешёвое место, и никто там не заставляет девушек надевать ажурные чулки.

— Решил блеснуть, вот и приврал, — заметила Икуми.

— А ваши друзья и одноклассники знали про долги Сёко, про то, как она мучается?

— Конечно знали. Такие слухи моментально разносятся.

— Ну а про то, как она вышла из этого положения?

Тамоцу покачал головой:

— Как на самом деле было — не знали. Как это говорится: банк… — что?

— Банкротство, личное банкротство.

— Ага, вот-вот. Да я и сам, пока вы, Хомма-сан, не рассказали, ничего такого не знал. Тётушка объясняла, будто бы ей ничего другого не оставалось, как просить в долг у родни, и боссы из ссудной кассы всё уладили. Точно, так она и говорила.

«Ясно, — подумал Хомма, — банкротство кажется людям чем-то ужасным». Даже мать Сёко скрывала тот факт, что дочь объявлена банкротом.

— И что же, соседи и теперь продолжают так думать?

Парень кивнул:

— А что ещё в голову придёт? Но люди говорили, что как-то это всё странно. Не было у Сэкинэ-сан такой родни, чтобы дала в долг. По крайней мере, не в нашем городе.

— Всех это, похоже, озадачило. Ну, что никто больше не являлся к ней требовать долги, — добавила Икуми.

— И потому, что в голове у вас засел этот вопрос, — медленно начал Хомма, — вы тоже, когда Тосико Сэкинэ погибла такой смертью, начали подозревать Сёко.

Тамоцу не сводил глаз с жены, как будто хотел прочесть у неё на лице, что же он сам об этом думает, — так сказать, удостовериться. Потом наконец сознался:

— Да, так и есть. Решил, что раз ей по-прежнему нужны были деньги, так, может, она думала заполучить страховку. — Парень опустил голову.

— Ведь всё-таки двадцать миллионов иен, так передавали, — пояснила Икуми.

Хомма усмехнулся:

— На самом деле два миллиона.

— Да неужели?

— Именно так. Дешёвая была страховка.

— А что же наплели в десять раз больше?

— Так ведь слухи.

— Тамоцу-тян, это тебе кто сказал — про стоимость страховки?

Парень мотнул головой:

— Не помню…

— На похоронах вы не пробовали спросить у самой Сёко, что стало с долгом?

— Трудно же о таком спрашивать!

— Да уж, наверное.

— Что бы ни было, но тогда казалось, что Сии-тян раздавлена смертью матери, и говорить о деньгах как-то…

— Но всё-таки из головы не выходила где-то в глубине засевшая мысль, что убийцей матери могла быть она — да?

Это был уже жёсткий метод допроса, но Тамоцу не рассердился. Кажется, вина всё ещё тяготила его.

— …Да.

— А вот Сакаи-сан, или как зовут этого детектива, не рассказывал вам, есть ли у неё алиби?

— Кажется, полиция это выясняла, но вроде бы точно установить не удалось.

«Ах вот оно что! — Хомма решил это приберечь на будущее в качестве аргумента. — А вдруг полиция просто не докопалась до истины?»

— А после похорон вы решили поехать к ней в Кавагути из-за того, что вас мучило это подозрение?

Ответила вместо мужа Икуми, от которой он, по-видимому, ничего не таил:

— Ну конечно, потому он специально и поехал.

— Но оказалось, что она скрылась в неизвестном направлении, и он подумал, что сбежала.

— Да.

— Ну, трудно ведь поверить, когда такое случается…

— Немудрено, мне и самому до сих пор не верится.

Хомма достал фотографию женщины, которая называла себя именем Сёко, и показал Икуми:

— Вы не припоминаете, когда-нибудь видели её?

Икуми взяла фотографию в руки.

— Когда Тосико Сэкинэ упала с лестницы, вы случайно проходили мимо и вызвали машину «скорой помощи». А потом в толпе зевак ваше внимание привлекла некая подозрительная женщина в тёмных очках — так и было?

Не сводя глаз с фотографии, Икуми кивнула.

— А если попробовать сравнить ту женщину с фотографией — не видите сходства?

Икуми впилась взглядом в фотографию. В тесном помещении всё замерло. Но тут из-за раздвижной перегородки послышался бодрый голос официанта, который передавал на кухню заказ.

Наконец, всё ещё сосредоточенно хмуря брови, Икуми покачала головой:

— Эту женщину я не знаю. Никогда её не видела. Я не могу точно ответить, она ли была там той ночью. Не знаю, что же зря говорить… Ведь два года прошло, и видела-то я её мельком.

— Но всё-таки как тебе кажется? — настаивал Тамоцу.

— Я не знаю. Нельзя говорить наобум!

Хомма кивнул:

— Это верно. Спасибо.

Он и не ждал, что всё будет просто: раз — и готово. Эта Икуми не из тех, что легко поддаются эмоциям. Но его заботило ещё кое-что.

— Вы хорошо помните обстоятельства того, как Тосико Сэкинэ упала с лестницы?

Икуми съёжилась, словно ей стало холодно:

— Да, помню. Я в тот вечер возвращалась с работы. Я подрабатывала тогда в одном из кафе в здании вокзала. Иногда мне давали с собой оставшиеся нераспроданными пирожные, и в тот вечер тоже. Так вот, когда после этого происшествия я добралась домой и открыла коробочку, все пирожные были всмятку. Я от ужаса так вопила, что эта коробка у меня болталась во все стороны, а не то и вовсе выпала из рук.

— Не хотелось бы вас возвращать к неприятным воспоминаниям, но всё-таки: а Тосико-сан кричала во время падения?

Икуми молча покачала головой:

— Об этом меня и полиция спрашивала, но я не слышала крика. Вдруг, прямо у меня на глазах, она кувырком слетела с лестницы — и всё.

Хомма, поглаживая подбородок, думал, а Тамоцу заявил:

— Полиция потому и решила, что это самоубийство. И сейчас, наверное, считается, что тут на пятьдесят процентов есть вероятность самоубийства. Сакаи-сан, тот следователь, про которого я рассказывал, тоже так думает. Говорит, что, если у неё не было намерения покончить с жизнью, она не стала бы пьяная спускаться по этой лестнице. Ведь есть же лифт.

— Резонно.

— Но только если послушать посетителей этого бара, «Тагава», тётушка лифт не жаловала, говорила, что ей в лифте плохо становится, особенно после того, как выпьет сакэ. Вроде бы она всегда пользовалась лестницей — и поднималась, и спускалась пешком.

— Ну и ну…

— И всё равно Сакаи-сан настаивал на версии самоубийства. Мол, если бы это был несчастный случай или если бы кто-то её столкнул, она бы непременно закричала.

Хомма не считал, что это непременно так и есть. Если человека столкнули в момент, когда он испытал потрясение, когда он весь поглощён какой-то мыслью…

— Всё зависит от ситуации, и человек может издать только что-то вроде хрипа или стона. А там, вообще-то, тихо было?

Тамоцу рассмеялся:

— В «Тагава» есть караоке, а в соседнем заведении — танцзал, там постоянно гремит музыка. Я туда тоже как-то ходил — даже соседа по столику не расслышать.

Икуми была согласна с мужем:

— Верно. Ведь тогда тоже на мой крик выбежали только люди из соседних домов и ресторанчиков. А в «Тагава», пока не поднялся переполох, никто даже не шевельнулся.

— Тосико Сэкинэ часто ходила в бар «Тагава»?