Видно, она по-настоящему его любила.

Знала это, но не позволяла себе так думать, поэтому признание оказалось неожиданным.

Отец присутствовал в доме как-то незаметно, не особо высказывал свое мнение о воспитании дочек, хотя Люси уверена, что по характеру она больше похожа на него, чем на мать. Он был скрытный, как Люси, с тем же циничным юмором; помнится, как они вместе тайком бегали на фильмы ужасов, запрещенные матерью — Патрисии снились кошмары даже от масок на Хеллоуин, даже от киноафиш, не говоря уже о самих фильмах.

А Люси не боялась. Они с отцом смотрели те фильмы не для того, чтобы трястись от страха. Фильмы ужасов на удивление расслабляли, для отца и для Люси это было нечто вроде музыки, которая удостоверяет их отношение к миру. Они это понимали, и Люси никогда не пугалась по-настоящему. Время от времени, когда выскакивало чудовище или убийца, хватала отца за руку, прижималась к нему, и они переглядывались. Улыбались друг другу.

Понимали друг друга.

Все это вернулось, вспомнилось, пока они с Джорджем Орсоном ехали, не говоря ни слова, и она прижималась щекой к стеклу, глядя, как с поля взлетают птицы, сбиваются в стаю, мчатся мимо. Мысли не четко формируются в голове, но летят быстро, скапливаются, уплотняются.

— О чем думаешь? — спросил Джордж Орсон, и, когда он заговорил, ее мысли рассыпались, распались на фрагменты воспоминаний, как птицы, отделившиеся от стаи и вновь превратившиеся в отдельных птиц. — Вижу, глубоко задумалась, — сказал Джордж Орсон.

Сказал папа.

И Люси пожала плечами.

— Не знаю, — сказала она. — По-моему, просто побаиваюсь.

— Ах, — сказал он. Снова перевел взгляд на дорогу, легонько ткнув указательным пальцем в дужку темных очков на переносице. — Абсолютно естественно.

Протянул руку, похлопал ее по бедру, и она приняла легкий жест, хоть не знала, чья это рука — Джорджа Орсона или Дэвида Фремдена.

— Поначалу трудно, — сказал он. — Надо переключиться. Надо пережить этот шок. Привыкаешь к одному образу, к одной личности — при переходе возникает некий когнитивный диссонанс. Точно знаю, о чем говорю.

Он провел ладонью по рулевому колесу, словно формируя его, вылепляя из глины.

— Страх и тревога! — сказал он. — Сколько раз я испытывал это! Знаешь, особенно трудно впервые, особенно потому, что ты столько вложил в свою личность. Растешь, представляя себя настоящим,помнишь о прочных связях с родными, знакомыми, от которых пришлось отказаться, оставить позади…

Он вздохнул и даже опечалился, возможно вспоминая покойную мать, утонувшего брата, какое-то давнее семейное плавание в надувной лодке, когда в озере еще было полно воды.

Или нет.

Внезапно стало ясно.

Что говорил Джордж Орсон? «Я побывал разными людьми. Десятками».

Она уже долго находится в другой вселенной, плывет за Джорджем Орсоном, как в трансе. И вдруг на пути к далекой почтовой конторе очнулась. Встрепенулась, воспрянула — все расставилось по местам.

Не было у него никакого брата-близнеца.

Вырос он не в Небраске. Никогда не учился в Йельском университете. Сплошное вранье.

— Боже, — сказала она, тряхнув головой. — Какая я дура.

Он взглянул на нее внимательно, с любовью.

— Нет-нет, — сказал он. — Ты не дура, детка. В чем дело?

— Просто я кое-что поняла, — сказала Люси, глядя на его руку, лежавшую, по обыкновению, у нее на бедре. Всегда узнает эту руку, потому что держала ее, подносила к губам, ощупывала ладонь кончиками пальцев. — Тына самом деле не Джордж Орсон, правда? — сказала она и…

Он не шевельнулся. Все так же вел машину. В тех же темных очках, в которых отражались дорога и катящийся горизонт, тот же самый мужчина, которого она знала.

— На самом деле, — сказала она, — ты не Джордж Орсон.

— Нет, — сказал он.

Сказал тихо, мягко, как бы сообщая дурную весть, и ей вспомнились полицейские, которые пришли к ним в день гибели родителей и осторожно с интервалами сообщили: «Произошла ужасная авария. Ваши родители тяжело пострадали. Приехали санитары. Ничего не смогли сделать».

Она кивнула, и они с Джорджем Орсоном взглянули друг на друга. Возникло легкое молчаливое смущение. Разве это не было понятно вчера, когда он показал банковский счет в Кот-д’Ивуаре, когда предъявил фальшивые свидетельства о рождении? Разве не было очевидно?

Должно было быть, подумала она, но только теперь начало проясняться.

Взглянула на свою розовую рубашку, на плоскую грудь, стянутую спортивным лифчиком.

— На самом деле ты не в том доме вырос, да? — сказала она таким же плоским тоном. — Не на маяке. И все, что рассказывал, все не то. Портрет. Это не твоя бабушка.

— М-м-м, — сказал он, оторвал от ее бедра пальцы, сделал неопределенный извиняющийся жест, слегка похлопал. — Сложное дело, — с горестным сожалением сказал он. — Вечно к этому приходит. Всем обязательно надо знать, что настоящее, а что не настоящее.

— Да, — сказала она. — Всем интересно.

Но Джордж Орсон только тряхнул головой, будто она его не поняла.

— Возможно, тебе покажется невероятным, — сказал он, — но истина в том, что отчасти я в самом деле здесь вырос. Знаешь, существует не единственная версия прошлого. Возможно, это кажется безумным, но, думаю, со временем, после того, как мы покончим с делом, ты увидишь. Мы можем быть кем пожелаем. Понятно?

— Все к этому сводится, — сказал он. — Мне нравилось быть Джорджем Орсоном. Я вложил в него много мыслей и сил, он не фальшивый.Я не пытался тебя обмануть. Он мне просто нравился. Доставлял радость.

И Люси легонько неуверенно выдохнула, думая… о многом.

— Почему ты стал школьным учителем? — сказала она наконец. Это был единственный четкий вопрос, единственная сформулированная мысль. — Какая тут радость?

— Нет-нет, — сказал Джордж Орсон и с надеждой ей улыбнулся, словно это был самый верный вопрос, словно они вернулись в школу, обсуждая разницу между экзистенциализмом и нигилизмом, словно она подняла руку — его любимая ученица, — и он поспешил объяснить. — Это одно из лучших событий во всей моей жизни, — сказал он. — Тот год в Помпее. Я всегда хотел быть учителем, с раннего детства. И это было потрясающе. Фантастический опыт.

Он покачал головой, будто до сих пор испытывал восхищение. Будто средняя школа — какая-нибудь далекая экзотическая страна.

— И, — сказал он, — тебя встретил. Встретил тебя, мы влюбились, не так ли? Не понимаешь, милая? Ты единственная на свете, с кем я могу вообще разговаривать. Ты единственная на свете, кто меня любит.

Они действительновлюбились? Пожалуй, хотя теперь звучит дико, когда оказалось, что «Джордж Орсон» даже не настоящий.

От этой мысли голова пошла кругом, она задрожала. Если убрать все кусочки, составляющие Джорджа Орсона, — мотель «Маяк», где прошло его детство, образование в Лиге плюща, забавные анекдоты, слегка иронический преподавательский стиль, нежную и внимательную заботу о Люси, его ученице, — если все это только выдумка, что останется? Должно быть, под маской Джорджа Орсона кто-то есть, какая-то личность с парой глаз, можно, пожалуй, сказать «душа», хотя настоящее имя души неизвестно.

К кому она питает чувства — к персонажу под именем Джордж Орсон или к его создателю? С кем она занимается сексом?

Немного похоже на игру слов, которую Джордж Орсон любил предлагать в классе — он называл ее «странные петли». «Умеренность во всем, включая умеренность, — говорил он. — Ответ на вопрос отрицательный? Я никогда не говорю правду».

Она мысленно видела его ухмылку при этих словах. Тогда у нее даже в мыслях не было, что она станет его любовницей, вообще не могло прийти в голову, что она будет ехать на почту в Небраске с поддельным свидетельством о рождении и планами отправиться в Африку. «Я никогда не говорю правду», — преподнес он классу вариант знаменитого парадокса Эпименида, а потом объяснил, в чем этот парадокс заключается, и Люси записывала, думая: вдруг что — нибудь подобное попадется на контрольной и можно будет заработать несколько баллов.