— Скоро будем в больнице, — говорит отец Райана. — Слушай меня, сын. Ты не истечешь кровью.

Райан еще в сознании, слова отца пробиваются в него по краям, как солнечный свет по границам оконных ставень. Глаза его плотно закрыты, тело трясется, он изо всех сил старается держать на весу левую руку. «Скоро будем в больнице», — говорит отец, Райан стискивает и разжимает стучащие зубы, под закрытыми веками играючи катятся разноцветные волны — зеленые, цвета индиго.

На сиденье между ним и отцом в пенопластовом охладителе, вмещающем восемь кварт льда, лежит отрезанная кисть.

Кисть весит меньше фунта. Ногти коротко подстрижены, на подушечках пальцев мозоли от гитарных струн. Кожа теперь синеватая.

Деревенская глушь Мичигана, часа три майской ночи со среды на четверг. Райан не имеет понятия, далеко ли больница, но вслед за отцом повторяет скоро будем скоро будем,отчаянно желая верить, что это правда, а не общепринятое успокоительное заверение. Однако не совсем верит. Глядя перед собой, видит только склонившиеся над дорогой ночные деревья, разлившийся свет автомобильных фар, за которым гонится автомобиль, темноту без всяких городов и строений, темноту, дорогу, луну.

Через несколько дней после окончания средней школы Люси среди ночи покинула город вместе с Джорджем Орсоном. Строго говоря, они не сбежали — правда, об их отъезде действительно никто не знает, и правда, что никогда не узнает, куда они направились.

Они согласились, что необходима определенная степень секретности, умолчания. Пока сами не разберутся. Джордж Орсон не только ее любовник, но еще и бывший учитель истории в школе, что сильно осложняет дело в Помпее, штат Огайо.

Фактически дело не так плохо, как кажется. Люси восемнадцать, почти девятнадцать — по закону совершеннолетняя, — родители умерли, друзей, достойных упоминания, не имеется. Она жила в родительском доме со старшей сестрой, Патрисией, но близки они никогда не были. С разнообразными тетками, дядями, кузенами и кузинами практически не общалась. Насколько ей известно, у Джорджа Орсона вообще никаких связей нет.

В таком случае почему бы и нет? Они начисто порвут с прошлой жизнью. Начнут новую.

Впрочем, возможно, она предпочла бы бежать с ним в какое-то другое место.

Через несколько дней доехали до Небраски — она спала, не заметила, как свернули с межштатной автострады. Когда открыла глаза, машина шла по длинному пустому хайвею, ладонь Джорджа Орсона спокойно лежала у нее на бедре: такая у него была ласковая привычка — держать ее за ногу. Она увидела себя в боковом зеркале: волосы взъерошены, в солнцезащитных очках отражаются неподвижные полосы степной травы, зеленоватых лишайников. Выпрямилась на сиденье.

— Где мы? — спросила она, и Джордж Орсон на нее оглянулся. Взгляд отсутствующий, меланхоличный. Она представила себя ребенком — ребенком из маленького городка в старом семейном автомобиле; крупные мозолистые руки отца-водопроводчика стискивают руль; мать курит на переднем сиденье, хоть она медсестра, выпуская дым в чуть приоткрытое окно; сестра спит позади, за спиной у отца, дыша ртом; и Люси, тоже позади, приоткрывает глаз щелочкой, видит бегущие по лицу тени деревьев и спрашивает: «Где мы?»

Она встряхнулась, прогнала картину.

— Почти на месте, — пробормотал Джордж Орсон, словно вспомнив о чем-то досадном и грустном.

А когда она снова открыла глаза, увидела мотель. Машина стоит перед ним, над ней вздымается силуэт башни.

Люси не сразу сообразила, что предположительно это маяк. Скорее, фасад постройки выполнен в виде маяка. Большая округлая конструкция из бетонных плит высотой футов шестьдесят, широкая в основании, сужающаяся кверху, раскрашенная спиральными красными и белыми полосами вроде «столбика парикмахера». [1]

«Мотель „Маяк“» — возвещала крупная негорящая неоновая надпись в причудливом морском стиле — буквы как бы из канатов с узлами. Люси, сидя в автомобиле, в «мазерати» Джорджа Орсона, таращила на нее глаза открыв рот.

Справа от башни маяка двор в виде буквы L, обрамленный примерно пятнадцатью домиками для проезжающих, а слева от него, на самом гребне холма, старый дом — дом, где некогда жили родители Джорджа Орсона. Не особняк в точном смысле слова, но пугающе внушительный здесь, в открытой степи, старый викторианский двухэтажный дом со всеми отличительными приметами «дома с привидениями»: башенкой и круговой верандой, слуховыми окнами и ступенчатыми каминными трубами, коньковой крышей, крытой чешуйчатой черепицей. Не видно никаких других домов, почти никаких других признаков цивилизации, почти ничего, кроме нависшего над ними бескрайнего неба Небраски.

Люси на секунду подумала, что это шутка, банальный придорожный аттракцион или парк развлечений. Они подъехали сюда в летних сумерках, и одинокая башня маяка-мотеля с вырисовывающимся позади силуэтом старого дома нагоняет смехотворный ужас. Люси мысленно пририсовала полную луну, ухающего филина на голом дереве, и в этот момент Джордж Орсон шумно выдохнул.

— Приехали, — сказал он. Следовало знать, какое это произведет на нее впечатление.

— Сюда? — спросила Люси, не сумев скрыть недоверчивость, и добавила: — Постой. Джордж, мы здесь будем жить?

— Пока, — сказал Джордж Орсон. И сокрушенно взглянул на нее, словно она его чуточку разочаровала. — Первое время, милая, — сказал он, и она заметила застрявшие в мертвых кустах вдоль двора клубки перекати-поля. Перекати-поле! Никогда раньше не видела, только в кино о городах-призраках Старого Запада. Трудно немножко не струсить.

— Давно тут закрыто? — спросила она. — Надеюсь, не кишит мышами и…

— Нет-нет, — сказал Джордж Орсон. — Более или менее регулярно приходит уборщица, поэтому наверняка не так плохо. Дом не заброшен, ничего подобного.

Чувствуя на себе его взгляд, она вылезла из машины, обошла ее спереди и направилась к красным дверям маяка. Над дверью написано: «Контора». Другая выключенная неоновая трубка выписывает: «Мест нет».

Когда-то мотель был весьма популярным. Джордж Орсон о нем ей рассказывал, когда они проезжали через Индиану, Айову или через какой-то другой штат. Не то чтобы дом отдыха,говорил он, но довольно приятное место. «Когда там было озеро», — говорил он, и она не совсем понимала.

«Романтично звучит», — сказала Люси. До того, как увидела, воображая прибрежный курорт из романов, куда отправлялись робкие британцы, влюблялись или получали прозрение.

«Нет-нет, — сказал Джордж Орсон, — не совсем. — Он постарался предупредить ее. — Я бы так не сказал. В настоящий момент». И объяснил, что озеро — фактически водохранилище — начало пересыхать, потому что в засуху жадные фермеры, объяснял он, поливали и поливали субсидированные правительством посевы, и никто не успел опомниться, как от водоема осталась десятая часть. «Тогда, — объяснял Джордж Орсон, — начал естественно пересыхать и поток туристов. Трудно ловить рыбу, кататься на водных лыжах и плавать по сухому озерному дну».

Он объяснял доходчиво, но она поняла, лишь взглянув вниз с вершины холма.

Он говорил серьезно. Озера больше нет. Ничего, кроме голой равнины — кратера, некогда заполненного водой. Дорожка бежит вниз к «берегу», деревянный дебаркадер тянется над песком, над высокой желтой степной травой и колючками, которые, по ее представлению, превратятся со временем в перекати-поле. Остатки старого бакена валяются на боку в грязной луже, взъерошенной ветром. Милях в пяти за опустевшим ложем виден другой берег бывшего озера.