— Послушайте, все это чистая правда. Мои земли могут обеспечить их владельцу богатство, потому что там много пашни, и я знаю, как поправить дела моих арендаторов, а, следовательно, и мои собственные. В наших краях дела обстоят куда лучше, чем в Горной стране (Север и северо-запад Шотландии.), куда землевладельцы даже сейчас вынуждены завозить овец, чтобы вконец не разориться. Это называется огораживанием и последствия имеет самые губительные, потому что люди, жившие на этой земле из поколения в поколение, лишаются таким образом всего своего достояния. Им приходится уезжать за океан или переселяться в Англию, чтобы наняться на ваши новые фабрики. Вот почему мне необходимы деньги, Джоан, и у меня есть только один способ спасти то, что досталось мне по праву наследования, — жениться на деньгах.

— Я понимаю. Сейчас мы поедем ко мне домой, и вы поговорите с моим братом Дугласом. Он граф Нортклифф, глава нашей семьи. Мы спросим у него, какую сумму составляет мое приданое. Думаю, что оно очень большое. Я как-то слышала, как он говорил моей матери, что нечего изводить меня, пугая участью старой девы. Раз я богатая наследница, сказал он, то смогу выйти замуж за кого захочу, даже если мне будет пятьдесят лет и у меня не останется ни одного зуба.

Он беспомощно посмотрел на нее.

— Но почему вы выбрали меня?

— Понятия не имею, но тут уж ничего не поделаешь.

— А вдруг я зарежу вас в постели?

Ее глаза потемнели, и Колин ощутил прилив вожделения, такой мощный, что у него захватило дух.

— Я сказал зарежу, а не поимею.

— Что значит «поиметь»?

— Это значит… о, дьявольщина, да где же это клятое лукавство, которым я просил вас запастись? «Поиметь» — грубое слово, простите, что я его употребил.

— А стало быть, вы толкуете о занятии любовью.

— Да, именно об этом, только я имел в виду вещи более земные, то, что обычно и происходит между мужчиной и женщиной, а не весь этот выспренний вздор, который дамы, должно быть, называют занятием любовью.

— Значит, вы циник. Что ж, не можете же вы быть идеальным во всех отношениях. Мои братья Дуглас и Райдер уединяются со своими женами затем, чтобы заняться с ними любовью, а не затем, чтобы их «поиметь». Возможно, позже я смогу вам все это объяснить. Но, разумеется, сначала вам придется научить меня тому, что нужно. Дело не пойдет, если вы будете покатываться со смеху всякий раз, когда я открою рот, чтобы поцеловаться.

Колин отвернулся. Он чувствовал себя так, словно его выбросило на необитаемый остров, причем на такой, где вместо тверди — трясина, которая норовит уйти у него из-под ног. Ощущать себя беспомощным — этого он терпеть не мог. Он уже узнал это ощущение, когда лишился своего наследства, — вполне достаточно, чтобы вывести из равновесия любого мужчину. Ему не хотелось снова испытывать его, да еще и в отношениях с женщиной, но она беспрерывно атаковала или парировала, не давая ему опомниться, и притом держала себя таким образом, словно так и надо, словно все ее немыслимые выходки — в порядке вещей и следует принимать их как должное. Ни одна шотландская девушка не позволила бы себе того, что позволяет эта англичанка с ее якобы тонким воспитанием. То, что происходило с ним, было абсурдом, и он чувствовал себя законченным дураком.

— Я не буду обещать вам любовь. Я не могу, потому что из этого ничего не получится. Я не верю в любовь, у меня есть на то причины. И этим причинам не один год.

— Когда Дуглас женился на Александре, он говорил то же самое. Но с тех пор он переменился. Она не отставала от него, пока он не перешел в истинную веру, и думаю, теперь он с радостью лег бы в грязную лужу, чтобы она смогла пройти по нему, не замочив ног.

— Тогда он набитый дурак.

— Возможно. Но он очень счастливый набитый дурак.

— Я не хочу больше говорить об этом. Вы хоть кого доведете до белого каления. Все, замолчите. Я провожу вас до дома. Мне надо подумать. И вам тоже. Поймите, я всего лишь обыкновенный мужчина, не более того. Если я женюсь на вас, то сделаю это из-за ваших денег, а не из-за ваших прекрасных глаз или красивого тела.

Синджен кивнула и тихонько спросила:

— Вы правда считаете, что у меня красивое тело?

Он выругался, помог ей сесть на ее лошадь и сам тоже вскочил в седло.

— Нет, — буркнул он в полном изнеможении. — Нет, не считаю, только замолчите.

Синджен не торопилась назад домой, Колин же, напротив, желал доехать до дома Шербруков как можно быстрее. Когда они наконец добрались туда, она, не заботясь о том, едет ли он следом, направила Фанни к конюшням, которые располагались за домом. Он был вынужден последовать за ней.

— Генри, пожалуйста, присмотри за лошадьми. Это его милость лорд Эшбернхем.

В качестве приветствия Генри дернул себя за огненно-рыжую прядь, свисающую ему на лоб. В глазах его отразился явный интерес, чему Колин немало подивился. Надо полагать, вокруг этой сумасбродной девицы теснятся толпы воздыхателей хотя бы ради того, чтобы услышать, что она вздумает сказать в следующий раз. Господи Иисусе, наверное, ее брату приходится предупреждать всякого, кто входит через парадную дверь, что она страдает чрезмерной прямотой.

Синджен вприпрыжку взбежала по парадной лестнице, отворила дверь и, посторонившись, махнула ему рукой, приглашая зайти. Вестибюль лондонского дома был не так огромен, как отделанный черным и белым мрамором вестибюль Нортклифф-Холла, однако и он производил внушительное впечатление. Пол и стены здесь были выложены белым мрамором с голубыми прожилками, и большая часть стен была увешана портретами Шербруков ушедших времен.

Синджен закрыла дверь и огляделась по сторонам, проверяя, нет ли поблизости дворецкого Дриннена или кого-нибудь из его приспешников. Вестибюль был пуст. Она обернулась к Колину с видом заговорщицы и одарила его сияющей улыбкой. Он нахмурился. Она сделала два шага и остановилась.

— Я рада, что вы зашли. Теперь вы убедились, что я именно та, за кого себя выдавала. Это хорошо, хотя мысль стать вашей любовницей меня заинтересовала. В этой идее что-то есть. Вы поговорите с моим братом?

— Мне не следовало заходить. Я думал об этом всю дорогу из парка и хочу сказать, что дальше так продолжаться не может. Я не привык, чтобы какая-то девушка охотилась за мной, загоняя, словно лисицу, это ненормально, это не…

Синджен только улыбнулась, глядя на него снизу вверх, обвила руками его шею и притянула его лицо к своим губам.

— Я открою рот, но не так широко, как в прошлый раз. Так лучше?

Получилось как нельзя лучше. Мгновение Колин смотрел на эти мягкие раскрытые губы, затем крепко прижал ее к себе. Он забыл, что находится в вестибюле лондонского дома Шербруков. Он забыл, что вокруг, должно быть, полно слуг, прячущихся в закоулках. Он забыл, что на него взирают с портретов многочисленные предки Шербруков.

Он целовал ее. Сначала его язык легко прошелся по ее губам, потом медленно вошел в ее рот. Это было чудесно, и, почувствовав, как она тотчас прильнула к нему, он понял, что для нее это тоже чудо. Его поцелуй стал еще глубже, она ответила ему тем же, и он забыл обо всем. Он уже месяц как не ложился с женщиной, но то, что он чувствовал сейчас с ней, нельзя было объяснить только этим. Его руки скользнули вниз по ее спине, изучая ее тело, и, приподняв за ягодицы, он с силой прижал ее к своему животу.

Она тихо застонала, не прерывая поцелуя.

— О, черт! Что здесь происходит?

Эти слова пробились сквозь густой туман в мозг Колина, одновременно кто-то оттащил его от нее, рывком развернул и с бешеной яростью саданул в челюсть. Он грохнулся на мраморный пол, схватился за челюсть, потряс головой и увидел человека, который ударил его и, судя по его разъяренному виду, был готов убить на месте.

— Дуглас, не смей! Это Колин Кинросс, мы с ним поженимся!

— Черта с два! Нет, вы видели… подумать только, он даже не соизволил поговорить со мной, как положено порядочному человеку, и нате вам — уже тискает тебя в вестибюле! И его треклятые лапы только что щупали твой зад! Господи, Синджен, как ты могла позволить вытворять с тобой такое? Иди наверх, сударыня, слышишь, что я сказал? Сперва я разберусь с этим ублюдком, а потом — с тобой.