— Позволь представить тебе мою тетушку Арлет, младшую сестру моей матери. Арлет, это моя жена Джоан.

Увидев перед собой немолодую женщину с острым подбородком, Синджен улыбнулась, пожала протянутую руку и сказала «здравствуйте».

— А это Серина, моя свояченица — то есть сестра моей покойной жены.

Серина была очень хорошенькой и не на много лет старше самой Синджен. Она приветливо улыбалась.

— А это мои дети. Филип, Далинг, идите сюда и поздоровайтесь с вашей новой мамой.

Синджен остолбенела. Она вопрошающе посмотрела на мужа, но он больше ничего не сказал. Уж не ослышалась ли она? Но двое детей в самом деле медленно, словно нехотя, подошли к ней, глядя на нее хмуро и недоверчиво. Мальчик лет шести и четырех-пятилетняя девочка.

— Поздоровайтесь с Джоан. Она теперь моя жена и ваша мачеха. — Голос Колина звучал повелительно. Она, Синджен, обязательно бы ответила, если бы он заговорил с ней таким тоном. Он продолжал невозмутимо стоять на месте, не сделав ни шагу навстречу своим собственным детям.

— Здравствуй, Джоан, — сказал мальчик и добавил: — Меня зовут Филип.

— А меня — Далинг, — сказала девочка.

Синджен попыталась улыбнуться и придать своему лицу ласковое выражение. Она любила детей, правда любила, но стать мачехой двоих детей без всякого предупреждения? Она опять взглянула на Колина, но тот не смотрел на нее, он улыбался своей маленькой дочери. Затем он поднял ее, она обвила ручонками его шею и сказала:

— Добро пожаловать домой, папа.

Папа! Значит, это все-таки правда. Синджен собралась с мыслями и приветливо сказала:

— А ты и в самом деле прелесть (Игра слов: Далинг (Darling) — милая, дорогая, любимая, прелесть)? Все время?

— Ну конечно. А как же иначе?

Колин пояснил:

— Вообще-то ее зовут Фионой, как звали ее мать. Но получалась путаница, и все стали звать ее Далинг, это ее второе имя.

— Здравствуй, Далинг. Здравствуй, Филип. Я рада познакомиться с вами.

— А ты очень длинная, — сказал Филип, точная копия своего отца, если не считать глаз — они были у него не синие, а серые. И эти холодные серые глаза пристально смотрели на Синджен.

— И платье у тебя все мятое, — заметила Далинг. — А на лице безобразный шрам.

Синджен рассмеялась. Что ж, если хочешь услышать про себя неприкрашенную правду — послушай малого ребенка.

— Ты права, Далинг. Мы с твоим отцом ехали сюда верхом от самого Эдинбурга и даже еще дольше — от самого Йорка. И нам обоим нужна хорошая ванна.

— Кузен Макдуф говорит, что ты хорошая и что мы должны быть с тобой вежливыми.

— Довольно, дети, — вмешалась тетушка Арлет, подойдя к Филипу и Далинг. — Извините их, э-э…

— Пожалуйста, зовите меня Синджен.

— Нет, зовите ее Джоан.

Серина смотрела то на Синджен, то на Колина, то на тетушку Арлет и молчала. И Синджен вдруг всем сердцем пожелала перенестись отсюда на скалистый берег близ Норт-клифф-Холла и снова увидеть привычные воды Ла-Манша и почувствовать, как морской ветер ерошит ее волосы. Между ног у нее болело, очень болело. Она посмотрела на Колина и спокойно сказала:

— Боюсь, я чувствую себя не очень хорошо.

Реакция Колина была мгновенной. Он тотчас поднял ее на руки и, не говоря никому ни слова, понес на второй этаж. Он поднялся по широкой лестнице, потом долго шел по широкому, очень длинному коридору, темному и затхлому. Синджен показалось, что он прошагал добрую милю, неся ее на руках, прежде чем добрался до огромной спальни и уложил ее на кровать. — Затем он попытался поднять юбки ее амазонки.

Она тотчас принялась колотить его кулаками по рукам, крича:

— Нет!

— Джоан, позволь мне посмотреть, что с тобой. О Господи, ведь я твой муж. Я уже видел все твои прелести.

— Уйди, Колин. Сейчас, в эту минуту, я не питаю к тебе особо теплых чувств. Пожалуйста, уйди, оставь меня.

— Как тебе будет угодно. Хочешь, я велю принести тебе сюда горячей воды?

— Да, спасибо. Уйди.

Он ушел. Не прошло и десяти минут, как в спальню робко заглянула молодая служанка.

— Меня зовут Эмма, миледи, — робко объявила она. — Я принесла вам воду.

— Спасибо, Эмма, — сказала Синджен и сразу же отослала служанку прочь.

Да, выглядела она ужасно и чувствовала себя не лучше. Между ног все воспалено, натерто от верховой езды и болит. Она вымылась, с трудом забралась обратно в постель и легла на самый ее край. Она чувствовала себя здесь чужой и была в ярости из-за того, что Колин умолчал о таком важном обстоятельстве, как наличие у него детей.

Итак, она, Синджен, приходится теперь мачехой двум детям, которые, судя по всему, терпеть ее не могут. К ее облегчению, она недолго размышляла об этом: вскоре ее сморил сон.

Но это было несколько часов назад. Теперь она проснулась. Надо встать и идти к остальным: к Колину, его тетушке, его бывшей свояченице и двум детям, его детям. Ей не хотелось выходить к ним. Интересно, что Колин сказал им о ее недомогании? Во всяком случае — не правду. Теперь они будут считать ее неженкой. Хилой английской неженкой. Она уже собралась выбраться из постели, когда дверь вдруг отворилась и в комнату просунулось маленькое личико.

Это была Далинг.

— Ты проснулась?

— Да, — ответила Синджен, повернувшись к заглядывающей в комнату девочке. — Я уже собиралась встать и одеться.

— А зачем ты разделась? Папа ничего не сказал нам.

— Я просто устала, только и всего. От Лондона до замка Вир путь неблизкий. Ваш папа хотел как можно скорее вернуться домой, к тебе и Филипу. Почему ты пришла ко мне, Далинг? Ты что-то хочешь?

Далинг бочком проскользнула в комнату, и Синджен увидела, что на ней надето платьице из плотной шерстяной материи, из которого она уже выросла, и грубые, изрядно поцарапанные сапожки, пожалуй, тесноватые для ее растущих ножек. Вряд ли девочке было удобно в таком наряде

— Я хотела посмотреть, такая ли ты уродливая, как я думала.

Вот чертовка, подумала Синджен. Далинг напомнила ей Эйми, одну из питомиц Райдера, редкую проказницу, о которой Райдер говорил, что ее выставляемое напоказ нахальство — это всего лишь попытка скрыть глубоко укоренившийся страх.

— Ну что ж, Далинг, тогда подойди ко мне поближе. Давай поговорим… Справедливость — очень важное качество в жизни.

Когда малышка подошла к возвышению, на котором стояла кровать, Синджен взяла ее под мышки, подняла и усадила рядом с собой.

— Теперь ты сможешь рассмотреть меня как следует.

— Ты говоришь так же странно, как тетя Арлет. Она все время кричит на нас с Филипом, чтобы мы говорили как папа, а не как все остальные.

— Ты, Далинг, говоришь очень хорошо, — ответила на это Синджен, стараясь сидеть неподвижно, так как девочка начала ощупывать ее лицо. Ее пальчики легко коснулись красной отметины на щеке Синджен, и она спросила:

— Что это?

— Когда мы с твоим отцом были в Эдинбурге, в меня случайно попал брошенный кем-то камень. Эта царапина неглубокая и скоро заживет.

— Ты не слишком уродливая, а только немножко.

— Спасибо на добром слове. Ты тоже не уродливая.

— Я? Уродливая?! Да я изумительная красавица, такая же, как моя мама. Так все говорят.

— Правда? Дай мне посмотреть.

И Синджен проделала с Далинг то же самое, что та только что проделывала с ней: она принялась ощупывать лицо девчушки, задерживая пальцы то там, то здесь и не говоря при этом ни слова.

Далинг начала ерзать.

— Я знаю, что я изумительная красавица. А если еще нет, то стану ею, когда вырасту большая.

— Ты похожа не только на свою мать, Далинг, но и на отца. Ты должна радоваться этому сходству, потому что твой отец очень красив. Ты унаследовала его глаза. У него прекрасные синие глаза и у тебя тоже. Посмотри, мои глаза тоже красивые, не правда ли? Они голубые, как у всех Шербруков. Шербрук — это фамилия моей семьи.

Далинг задумчиво пожевала нижнюю губу.