– Да ведь это правда. И если когда-нибудь перестанет выкидывать фокусы, может случиться все, что угодно. Колдуя, он закрывает глаза, чтоб не видеть, как это проделывает. Ты тоже закрываешь глаза, чтоб ему угодить. Может, пора открыть глаза. Никогда не угадаешь, на что он способен, пока не перестанет вытаскивать из шляп кроликов.

– По-моему, он никогда не всплывет.

– Позволь тебя уведомить, – сказала Шейла Первая. – Киты – млекопитающие. Им нужен воздух.

Морис раздумывал над замазанным родимым пятном. Что это значит? Ей хочется изменить себя? Изменить их обоих? Вообще все изменить? И зачем солгала нынче утром?

– Может быть, для начала, перестанешь воображать желаемое? – сказал Иона.

– Может быть, ты меня оставишь в покое?

– Вот она, – сказал Иона. – Сам спроси.

Шейла появилась на кухне, бросила на стол ключи. Морис не слышал, как дверь открылась.

– Где ты была?

Шейла пожала плечами.

– Пусть вопрос канет на дно морское, – сказал Иона. – Как обычно.

Улегшись в ту ночь в постель, Морис обнаружил рядом не Шейлу.

– Пошел прочь, – сказал он Ионе. – Тебе не место в этой постели.

– В ней уже спало столько людей, вдвоем, втроем, в таких комбинациях, которых не насчитаешь и в покере.

Морис столкнул Иону с матраса, и Шейла улеглась рядом с ним, прильнула к его спине обгоревшей на солнце кожей. Засыпая, пробормотала:

– Яма хамма-гава.

– Знаю, – сказал Морис.

– Нет, не знаешь. – Она открыла глаза. – Что ты делаешь?

– Ничего. Просто лежу.

– М-м-м… Что я сейчас сказала?

– Что-то вроде хамма-гава.

– Есть что-то такое на свете?

– Видел в «Нэшнл джиографик». [28]

– Нет, не видел.

– Ну, мог видеть. Ты их во сне звала. По-моему, ты – пропавшая богиня племени. Нечаянно сюда забрела. Не помнишь, откуда ты, а во сне вспоминаешь.

– Ты когда-нибудь меня домой отведешь?

– Разумеется, нет. Я храню то, что нашел.

– Мне порой кажется, что ты – дьявол. А порой – что просто заблудившийся мальчик, который ищет маму.

Он увидел себя, вылетающего из больничного окна.

– Даже колонизаторы несут с собой дары, – сказала Шейла. – Хамма-гава требуют больше. Мы хитрые. Нам нужно золото, не одни обещания.

Шейла похвалила себя за притворное сонное бормотание. Он ответил почти так, как ответил бы другой Морис, поэтому она решила, что данный момент не хуже любого другого годится для очередного и последнего намека. Собиралась действовать тоньше, но не могла ждать вечно.

Пока он спал, пошла в студию, нашла тюбик золотой краски. На пальце левой руки на портрете нарисовала тоненькое кольцо, почти, но не совсем незаметное.

– Ясно? – шепнула она себе, а в действительности ему. – На левой руке первое кольцо, а на правой второе. Первый брак для практики. В счет идет второй. Это кольцо лишь намек и для левой руки не годится. Ты должен сообразить, где ему место. Всего я тебе сказать не могу. Но ты мне его наденешь на правую руку под фейерверком, если у тебя хоть половина мозгов осталась.

Новость о грозящей Мерси опасности не стала сюрпризом для населения. Суеверные видели в ней исполнение проклятия ведьмы Мерси. Реалисты считали признаком экономической участи, предопределенной судьбой. Общая реакция сводилась к смирению.

Несмотря ни на что, переезжать никто не собирался. Здесь они родились, здесь и останутся. Если в грядущие дни придется сильней жаловаться, просто будут сильней жаловаться. Ржавый свет, падавший на фабрику, всем доставлял утешение. Как бы ни изменяло городу счастье, он всегда будет тут, жизнь будет продолжаться. Остаются конторы, где можно зарегистрировать брак, больницы, где можно рожать детей, места на кладбище, а между рождением и смертью – рестораны и бары, где можно посплетничать.

– Ведьма Мерси во всем виновата.

– Не должно такого случиться. Морис может что-нибудь сделать.

– Что он когда-нибудь делал, кроме того что транжирил отцовские деньги?

– Мелвин Мельник лишился рассудка.

– Я слышал, у него был рак мозга.

– Нет. Альцгеймер.

– Какая разница?

– Он сделал все, что мог.

– Не так много.

– А нам что делать?

– Молиться.

– Молиться? Чего это нам даст хорошего?

– Ладно, гений, какие у тебя планы?

– Не знаю, но все-таки лучше, чем фейерверк.

В то утро Заку снился город, которым он предположительно управлял. Снилось, что город движется к северу. Переберется ли Мерси когда-нибудь на Аляску, как утверждают геологи, или рухнет в море, не завершив долгий путь к северу?

Ведьма Мерси предупреждала. Камни крошились под ногами. Подчиненные Зака, вообще весь народ на дозорных башнях и вне башен, не обращали внимания на дрожавшую почву. Почти все верили, что история простит им самые темные моменты в погоне за прибылью. Но если Мерси права, город погибнет в страшном огне. Поэтому он движется к Канаде, по пути к холодной северной точке, стараясь избежать гибели.

Он проснулся на простынях, промокших от алкогольного пота. Опустил руку, нащупал бутылку и сделал глоток.

– Да отпустятся нам грехи наши. Слава в вышних Богу.

На городском совещании присутствовали Морис, Шейла, Зак, члены городского совета, капитан полиции и начальник пожарной охраны. Расселись демократично, как члены студенческого кружка.

– Если Мерси от чего-нибудь никогда не погибнет, – сказал начальник пожарной охраны, – так это от огня. Уверяю вас, старушка Мерси разочаруется.

– Никто больше ничего не хочет сказать? – спросил Зак. – Будем голосовать.

Вот так. После того как Зак стукнул молотком, начальник пожарной охраны оттянул Мориса в сторону и сказал:

– Слушай, у нас ведь опытная команда, правда? Делает все по инструкциям, да? Не будем разводить бюрократию. Нацелим фейерверк в океан, вот и все. В самом худшем случае пустим ко дну какой-нибудь корабль, полный ослиных задниц в капитанских фуражках.

Даже когда Шейла долго спала, она около полудня непременно звонила, а тут телефон молчит весь день. Может, какая-то неполадка в великолепном особняке Мельников. Тем временем Холли просидела дома почти целые сутки, приходя к заключению, что целомудрие – не такая великая мысль, особенно ночью.

Она пролистала свою телефонную книжку, но все фамилии в ней были вычеркнуты: слишком тихий, слишком разговорчивый, никогда не сквернословит, вечно сквернословит, слишком грубо действует, слишком медленно действует, чересчур мускулистый, чересчур костлявый.

– Господи Боже. Я в одиночестве смотрю телевизор. Вот до чего доводит целомудрие.

Она собралась плеснуть себе спиртного, но закупорила бутылку и поставила обратно в буфет. В голове и так уже туман, статическое электричество выводит из строя радиостанцию Холли. В нормальных обстоятельствах соблазн звучал двадцать четыре часа в сутки. Без этого никаких программ не осталось.

Она увидела себя в стеклянной дверце буфета. Послала воздушный поцелуй. Отражение улыбнулось смущенно и грустно.

– Привет, некто.

Посмотрела новости по широкоэкранному телевизору, купленному Гарри перед самой смертью. Какого черта они без конца крутят какие-то километры фейерверков?

Ее радовали проблемы, с которыми столкнулся город. По крайней мере, хоть что-то происходит. Когда-нибудь археологи раскопают руины. Она воображала себя одной из последних римлянок, раскинувшейся на краю бассейна. Она никогда не уедет из Мерси. Но, в отличие от Шейлы, останется одна.

– Шейла сильнее меня.

Шейла постоянно замужем. Не заставила одного мужа уйти, а другого умереть от сердечного приступа. Холли не из тех жен, которые говорят: «Не таскай сам этот телевизор, Гарри». Поэтому Гарри скончался, посмотрев свой широкоэкранный телевизор в первый и последний раз.