Когда Низар аль-Аскари вновь ощутил симптомы болезни, он сосредоточился только на ней, отринув политику. Он сражался за жизнь, но, находясь в 52-й палате Монашеской больницы, понимал, что время, которое ему отведено на земле, быстро истекает.

Три девочки Низара, как он их называл, при любой возможности приходили к нему и вставали вокруг кровати. Яростное желание жить поддерживало его. Майада и Абдия каждый день приходили навестить его после школы. Незадолго до смерти Низару разрешили вернуться домой, и Майада помогала медсестрам делать уколы и давать лекарство. Но вскоре Низар вернулся в палату номер 52, и в одно утро он умер — сразу после того, как вежливо поблагодарил медсестру, державшую таз, в который его вырвало. Майада и Абдия были в школе, когда мать прислала им известие о смерти отца. Майада, вне себя от горя, неподвижно стояла в кабинете директора. Боль была настолько сильной, словно ничто не предвещало такого исхода.

Теперь, в безумии камеры номер 52 тюрьмы Баладият, Майада думала о Фей и Али. Она не хотела, чтобы они потеряли мать, как она потеряла отца.

— Фей! Али! Идите ко мне! — крикнула она.

— Майада! Майада! Ты меня слышишь? Открой глаза, Майада! — Самара наклонилась над ней, нежно промокая ее лицо влажной тканью. — Майада! Очнись!

Она осторожно прикоснулась языком к губам. Во рту остался странный привкус — горелого дерева. Кто-то поднял ей голову и прижал к тубам стакан с водой. Она отпила несколько глотков. Майада была в замешательстве. Куда пропали ее дети? Она не понимала, где находится. Открыв глаза, она увидела множество обеспокоенных женских лиц, которые надвигались на нее.

— Майада! Это Самара. Ты опять с нами. В камере 52.

Майада, все еще не придя в себя, пробормотала:

— Кто ты?

— Самара, — прошептала женщина, тихо засмеявшись.

Майада во второй раз открыла глаза.

— Самара?

— Да. Я здесь, голубка.

Майада застонала и перевернулась. Все тело болело.

— Что случилось? Где Фей и Али?

Самара обменялась с доктором Сабой тревожным взглядом.

— Ты жива. Это главное. Ты жива.

Майада опять взглянула вверх. На нее смотрели взволнованные лица. Она увидела доктора Сабу, Муну, Вафаэ, Алию, Сару и много других. У нее свело живот, когда она вспомнила, что сидит в тюрьме Баладият.

— Почему я на полу?

— Тебя забрали отсюда, но ненадолго, — прошептала Самара. — Теперь ты в безопасности.

Доктор Саба и Муна сели рядом с Майадой. Вафаэ и Алия приблизились к ней.

— Тебя пытали? — спросила доктор Саба.

— Не знаю, — совершенно искренне ответила Майада. — Голова болит. И руки тоже. — Она осторожно коснулась ноги. — Все тело изранено. Но я не помню, что они делали.

Доктор Саба осмотрела Майаду, проверила ее лицо, руки и ноги.

— Вот, смотрите! — воскликнула она, обращаясь к собравшимся женщинам. — У нее поранена мочка уха и палец на ноге. Они пытали ее электричеством.

— А еще? — поспешно спросила Самара обеспокоенным голосом.

Муна осторожно взяла Майаду за пятку.

— По ногам ее не били. Это хорошо.

— То, что с тобой было, ужасно, и все же тебя пытали не очень жестоко, — сказала Самара, прикоснувшись к ее щеке.

Майада всхлипнула.

— Теперь я припоминаю. Меня ударили ногой в живот. И надавали пощечин.

— Да, щеки красные, — согласилась Муна, нежно погладив их рукой.

— Кто-то ударил меня ногой, — сквозь рыдания проговорила Майада.

— А ты чувствуешь во рту деревянный или металлический привкус? — спросила Алия.

— Деревянный.

— Это следствие электрошока, — убежденно заявила Алия.

— Помоги поднять ей голову, — попросила Муну доктор Саба.

Они нежно протерли затылок Майады тканью, смоченной в прохладной воде. Затем доктор Саба положила ткань на лоб.

— Это ослабит боль.

Майада постепенно восстановила в памяти кошмарное истязание электрошокером. Она мелко тряслась от рыданий.

— Я не выдержу пыток. Я умру в Баладият.

— Тс-с-с! — Самара погладила ее по руке. — Послушай меня. Я знаю, о чем говорю. Тебя освободят быстрее, чем всех остальных. Твой случай — особый.

Майада не поверила и зарыдала еще громче.

— Подумай: твои мучители были осторожны. На теле не осталось никаких отметин. Они не били тебя по пяткам или по спине. Если ты предъявишь им обвинения, они будут все отрицать. Я не сомневаюсь: они получили приказ обращаться с тобой помягче.

Тщетные надежды измучили Майаду, и она не хотела, чтобы ее утешали.

— Больше я никогда не увижу своих детей. Нет. Никогда. Мои дети будут расти без матери.

Самара терпеливо смотрела на нее.

— Майада, ты же училась в университете. А я — только в Баладият. Я изучила это место. Я изучила этих людей. Тебя скоро освободят — как только придет приказ. Я нутром это чувствую.

Майада припомнила еще кое-что.

— По-моему, меня привязали к потолку и раскрутили на вентиляторе. А потом положили в шину и возили по комнате, — рыдала она.

— Нет, милая, — утешала ее Самара. — Эти ужасы приключились только в твоих кошмарах. На теле нет никаких следов пыток, кроме удара в живот, нескольких пощечин и электрического шока. Когда ты вернулась к нам, у тебя был приступ безумия. Подобное происходит с большинством заключенных. Особенно в начале. Кроме того, немногие из нас поместятся в шину, — широко улыбнулась она.

В другой момент Майада обязательно бы рассмеялась. Она и правда была слишком упитанной, чтобы влезть в автомобильную шину. Видимо, у нее начались галлюцинации.

— Когда я здесь оказалась, меня сначала привязали за руку к потолку и стали крутить у потолка. Руки чуть не вырвались из плеч. Прошло несколько недель, прежде чем я смогла поднять хотя бы одну руку, — сказала Муна. Она показала Майаде обе руки, чтобы доказать, что говорит правду. — А твои, посмотри, не поранены. Ты не висела на потолке. — Она замолчала, глядя на Майаду с улыбкой. — И мы все благодарим за это Бога.

— И меня подвесили на крюк и избили. Насколько я вижу, с тобой ничего подобного не происходило, — подтвердила доктор Саба, нежно коснувшись лица Майады.

Она медленно переводила глаза с одной женщины на другую. На лицах было написано беспокойство — они боялись за себя, за своих детей, боялись, что никогда не вернутся к жизни за стенами Баладият, но они боялись и за самочувствие Майады. Она никогда не встречала таких добрых женщин. Несмотря на то, что всех ее сокамерниц мучили куда сильнее, чем Майаду, никто не завидовал ее удаче.

— Теперь ты должна съесть несколько кусочков хлеба и ложку сахара, — настаивала Самара. — Хлеб поможет избавиться от деревянного привкуса во рту, а сахар — от слабости, которая сковывает конечности.

Не успела Майада ответить, как все вздрогнули, потому что дверь в камеру вдруг открылась, и перед ними предстали трое охранников. Высокий тощий мужчина с кустистыми усами, которого Майада не видела раньше, выкрикнул тонким гнусавым голосом:

— Мы пришли за Сафаной.

Муна так быстро вскочила с места, что ее блестящие темные волосы взметнулись волной. Она с беспокойством посмотрела назад.

Майада не могла повернуть голову, чтобы взглянуть в лицо Сафаны. Она знала, что это молодая курдка двадцати семи — двадцати девяти лет. Кожа на ее лице была гладкой и смуглой, но ее портили черные круги под глазами. Сафану арестовали вместе с Муной, и обе женщины часто плакали друг у друга на плече. Перед арестом они работали в банке. Майада мало что знала о Сафане, но часто раздумывала о том, что с ней приключилось.

Сафана, спотыкаясь, вышла вперед, прижав ко рту кулак. Ее глаза наполнились слезами.

— А я? — со страхом спросила Муна.

Высокий тощий охранник уставился на нее, оскалив зубы:

— Сегодня поджарим только одну гусочку, — прогнусавил он, а затем схватил Сафану за маленькую ручку и выволок из камеры.

Прекрасные глаза Муны заволокли слезы. Когда дверь в камеру закрылась, Муна без сил опустилась на нары, горько рыдая.