Оставшись в комнате одна, я дала волю любопытству и как следует рассмотрела обстановку. Одну из стен украшали несколько картин (аляповатый модерн, не в моем вкусе) и какое-то деревянное, возможно африканское, орудие довольно подозрительного вида. Я решила, что вблизи от него наверняка воняет. Книжный шкаф демонстрировал богатую, но не слишком интеллектуальную коллекцию литературы, собранную, несомненно, под влиянием газет, публикующих списки «Книги года». С первого взгляда понятно, что настоящих ценителей литературы в этой семье нет. Каминная полка явно играла роль бюро находок: здесь нашли себе место листок с детскими каракулями, розовый обломок конструктора, паспорт и престарелый банан.
Словом, в гостиной царил беспорядок, который я вряд ли стерпела бы. И все-таки при виде этого хаоса меня кольнула зависть. Личные вещи, обстановка — все, что окружает одинокого человека, — так и норовят напомнить об унылой стабильности его существования. Ты можешь с тоскливой точностью назвать происхождение любого предмета, к которому прикасаешься, или дату, когда прикасалась к нему в последний раз. Пять подушечек, взбитые и изящно разложенные на диване, так месяцами и лежат, если только ты сама не вздумаешь устроить из них художественный беспорядок. Уровень соли в солонке уменьшается с безнадежно одинаковой скоростью: день за днем, день за днем. Сидя в доме Шебы, среди мусора, оставленного его неаккуратными обитателями, я поняла, какое удовольствие можно получить от того лишь, что твоя повседневная жизнь проходит рядом с другими.
— Вы, значит, и есть Барбара.
Подняв голову, я увидела обладателя голоса. Высокий мужчина с седыми всклокоченными волосами с порога щурился на меня сквозь очки с очень толстыми стеклами.
— Привет, — сказал он. — А я — Ричард.
Шеба упоминала о разнице в возрасте с мужем, но я была сражена тем, насколько велика эта разница. Ричарда рановато было называть пожилым, но и под определение «мужчина средних лет» он уже не подходил. Его плечи обвисли, как края перегруженной вешалки. Ладони заметно сморщились и пожелтели.
— Шеба отзывается о вас с такой любовью, — продолжал он, приблизившись и протягивая мне руку. Я отметила, что ремень туговато затянут под его выпирающим животом, а к прическе, издалека казавшейся просто небрежной, на деле явно приложил руку стилист. Ричард не собирался покорно двигаться навстречу старческому маразму. — По ее рассказам я понял, что таких, как вы, культурных людей в Сент-Джордже — раз, два и обчелся.
— Ну, не знаю…
— Ого! — воскликнул он, обрывая мой протест. — Жена оставила вас без выпивки?! Чудовище. Что вам предложить?
Он потер ладони и ухмыльнулся. Глаза за стеклами очков казались выпученными, как у насекомого. Синеватые губы производили отталкивающее впечатление. Непристойная картинка неожиданно всплыла у меня перед глазами: этот старый лиловый рот, прижатый к груди Шебы.
— Все рав… А что у вас есть?
Ричард замахал руками:
— Да что вашей душе угодно! Семейство у нас пьющее.
— Что ж… В таком случае я не возражала бы против хереса.
— Херес? — По его лицу скользнула тень издевки. — Херес, говорите? Похоже, вы выбрали единственное, чего у нас, возможно, и нет.
Ричард открыл бар и принялся звенеть бутылками.
Шеба внесла вазу с цветами.
— О-о! Уже познакомились? — Ее взгляд тревожно метнулся от мужа ко мне. — Дети с минуты на минуту спустятся.
Оживление в голосе Шебы отдавало фальшью. Должно быть, ей пришлось покрутиться, чтобы уговорить мужа меня принять. Так и есть, решила я. Это объясняло и нарочитое благодушие, с которым Ричард меня обхаживал. В семейной бухгалтерии его согласие на ужин со мной, похоже, стало существенной прибавкой к графе прихода.
— Дорогая… — Ричард вынырнул из глубин бара. — Не в курсе, у нас есть херес? Барбара хочет хереса.
— Нет-нет, — возразила я. — Подойдет и что-нибудь другое. Белое вино…
— Вспомнила! — сказала Шеба. — На кухне есть марсала. Я ее подливаю в некоторые блюда. Марсалу пьете, Барбара?
— Конечно. Но прошу, не нужно беспокойства…
— Господи! — воскликнула Шеба, ткнув пальцем на мою ногу. — Да вы поранились.
Я посмотрела вниз. Ну вот, чего и следовало ожидать — ремешок этой дурацкой обувки растер ногу до крови.
— Ой, бедняжка, — сказала Шеба. — Новые, да? Сейчас принесу пластырь…
— Право, не стоит…
— Глупости. Я мигом. — Шеба испарилась.
Ричард криво усмехнулся:
— Ох уж мне эти дамы с их шпильками.
— Какие там шпильки…
— Бэш тоже обожала носить высоченные каблуки, — гнул свое Ричард, — пока однажды в погоне за автобусом не заработала трещину лодыжки. Тут уже я топнул ногой. Ха! Благо у меня-то обе были здоровы. Короче, заставил ее носить сабо.
После недолгой паузы он продолжил:
— Лично я не вижу никакого смысла в высоких каблуках. Говорят, походка на них у женщин эдакая сексуальная, верно? Спина выгибается, попа оттопыривается. Замечательно. На ум сразу приходят краснозадые павианы… — Ричард умолк. — Налью-ка я себе стаканчик, пожалуй, пока ждем ваш херес.
Шеба вернулась с марсалой и упаковкой пластырей. Следом за ней вошла семнадцатилетняя Полли — угрюмая, но довольно хорошенькая, с кудрявыми волосами, как у отца, и тонким, гибким телом матери.
— Полли, познакомься. Это Барбара, моя подруга с работы, — представила Шеба.
— Здрасьте, — процедила Полли, стрельнув в меня взглядом. — А это зачем? — Она кивнула на пластыри в руке Шебы.
— Барбара ногу растерла.
Полли уставилась на мою кровоточащую ступню.
— Ф-фу!
— Полли! — с вялым укором буркнул Ричард.
Шеба протянула мне пластыри и туалетную бумагу — вытереть кровь с ноги.
— Мне водку с лимоном, па! — Полли с утробным вздохом плюхнулась на диван.
— Ладно, — снисходительно отозвался отец, явно потакающий ее капризам, и улыбнулся мне: — Дочь у меня — законченная алкоголичка.
— Ты сейчас экзамены сдаешь, Полли? — спросила я, согнувшись, чтобы заняться ногой. — Справляешься? — Кровь пропитывала бумагу, но ни в какую не останавливалась.
— Легко-о, — скучающе протянула Полли, демонстративно пощипывая волоски у себя на руке.
— Полли! — воскликнула Шеба.
— А что? — огрызнулась та. — Что я, по-твоему, должна была сказать?
То ли хамство дочери выбило Шебу из колеи, то ли она предпочла не раздувать скандал. Во всяком случае, продолжения не последовало. Я хмыкнула, показывая, что не в обиде, хотя, конечно, оскорбилась. То, что я сейчас скажу, прозвучит дико в устах учителя с многолетним стажем, но факт есть факт: контакты с молодым поколением — не моя стихия. Я чувствую себя уверенно только в школьном классе, где правила поведения — независимо от того, выполняются они или игнорируются, — обозначены со всей четкостью. В любой же иной обстановке я просто теряюсь. Ну не дается мне тот небрежно-грубый стиль общения с детьми, который нынче стал de rigueur [15]. Небрежность мне вообще не свойственна. Игры за рамками приличий и пошлые шутки не по мне. В компании молодежи я тушуюсь, а почувствовав, что надоела, напускаю на себя холодность и неприступность.
Подошел Ричард с моим хересом.
— Прошу, дорогая, — произнес он игриво, копируя выговор жителей северных провинций.
Я скомкала туалетную бумагу и упаковку от пластыря.
— Куда это выбросить?
— Дайте мне. — Шеба забрала у меня розовый от крови комок. — Загляну на кухню, проверю, как там наш ужин.
В этот момент сверху по лестнице прогрохотали тяжелые шаги, и в гостиную влетел круглолицый, светловолосый мальчик.
— Ура! Ура! — закричал Ричард и, присев на корточки, ракинул руки для объятий. — К нам пришел Бен! Ура! Ура! — Заливаясь смехом, ребенок бросился к отцу; Ричард подхватил его, перевернул вверх ногами. — Как жизнь там, внизу, Бенно?
Шеба следила за их дурачествами с улыбкой. Полли потягивала водку и даже не подняла глаз.
