«И кем бы вы были, если б не считали, что отец разрушил вашу жизнь?»

Этот вопрос поставил меня в тупик. Сознание опустело, и внезапно я ощутила большую усталость: мне захотелось отрешиться от всего, упасть в обморок, сделать все, что угодно, только не позволить себе осознать, что я могу жизнь без этой мысли. Я с трудом заставила себя подумать и ответить на поставленный вопрос.

Целых четыре дня я не понимала, что это была моя интерпретацияпроизошедших со мной событий и общего хода моей жизни. С течением лет я свыклась с мыслью о том, что я – жертва насилия. Выздоровевшая или выздоравливающая, но все– таки жертва. Кроме того, если я не могу обвинять отца, то тогда кого же мне обвинять? Яне собиралась брать на себя вину за разрушение собственной жизни.

В пятый день меня озарило. Дело было не в том, кто из нас виноват. Что если обвинять вообще некого? Что если и я, и мой отец делали лучшее, на что были способны, исходя из собственного уровня зрелости? Наконец-то я была готова отказаться от своего статуса жертвы, столь ценимой какой-то частью меня. Желание обвинить других и избежать ответственности, поняла я, это глубокое, бессознательное стремление, уводящее нас прочь от главной истины.

Я нашла женщину-помощника, четыре дня назад начинавшую со мной занятие. В ответ на ее вопрос об отце я, наконец, ответила: «Я буду чувствовать себя счастливой. Буду нормальной, просто собой, буду жить полной жизнью, как и любой другой человек».

Отец буквально вбил в меня убеждение, что я – плохая. Самым сильным эффектом от «Работы» было переворачивание мыслей с ног на голову, поэтому, препарировав свое сознание, я обнаружила, что называла себя плохой гораздо чаще, чем это делал отец, пусть не нарочно. Вывернув все наизнанку, я получила освобождающую истину. Утверждение «Моя жизнь разрушена» превратилось в утверждение «Моя жизнь благословенна».

Эта истина глубоко меня тронула, и я расплакалась, чувствуя радость.

К КЭТИ на тренинг пришел Бретт, молодой человек, испытывавший стыд из-за профессии своего отца, управляющего публичным домом. Услышав слова Бретта, я тоже испытала стыд.

Кэти не видела ничего плохого в проститутках и их занятии. Она говорила, что эти женщины оказывают необходимые услуги, а амстердамские проститутки к тому же очень стильные. Она старалась сделать так, чтобы мы поверили в противоположное, и если нам это удавалось, мы, якобы, получали представление о своих убеждениях.

Такой наивный идеализм пробудил во мне гнев. Неужели она не знала о грязной, отвратительной стороне проституции – наркотиках, деградации, насилии, лжи, притворстве, жажде денег? Как она могла так легкомысленно назвать проституток «женщинами, оказывающими необходимые услуги», будто это какие-нибудь кассирши?

Несмотря на слова Кэти, несмотря на весь свой предыдущий опыт, в глубине моей души все еще сохранялось убеждение в собственной виновности. Разве я не игнорировала намеки на то, что пора остановиться? Разве я не противилась интуитивным прозрениям и не продолжала заниматься своей работой несмотря ни на что? Я подумала, что если бы Кэти знала моюисторию, она бы оставила свои наивные взгляды.

Некоторое время я боролась с этими мыслями, а потом обратилась к одной из помощниц. «Мне стыдно, и у меня не хватает смелости обсудить это с Кэти».

«Хорошо, – сказала та. – Доверившись мне, вы сделали первый шаг». Я чувствовала ее поддержку, когда просила Кэти поработать со мной.

Чужим тихим голосом я спросила, могу ли подняться. Глядя в ясные голубые глаза Кэти, я объяснила, почему была хуже обычной проститутки и не достойна прощения Бога и природы. Я сказала, что попала в зависимость от такого стиля жизни и продавала себя за деньги, идя против того, чем на самом деле хотела заниматься. По сути, я предала себя.

«Вы делали лучшее, что могли?» – разнесся по залу ее простой вопрос, усиленный динамиками.

Мой ответ был столь же простым и искренним: «Да, лучшее».

«Так в чем же проблема?»

Я ощутила приятное облегчение. Сколько шума из ничего! В какие ловушки мы сами себя толкаем, хотя это совершенно не обязательно. И все же кое-что еще тяжким грузом лежало у меня на душе.

«Кэти, тем, что я делала, я изменяла чувства клиентов. Мне кажется, что приходившие ко мне мужчины были не способны на нормальные отношения, и я только ухудшала их положение, из-за меня мужья и отцы отдалялись от своих близких. Они часто испытывали чувство вины, а я его усиливала…» Слова иссякли, и я посмотрела Кэти в лицо.

«Если те мужчины действительно были такими отчужденными, как вам кажется, вы предлагали им то, что им было нужно и чего они нигде больше не могли найти. И кто вы, чтобы судить этих мужчин, чтобы говорить, как они должны жить?» В типичной для себя прямолинейной манере она почти выкрикнула: «Откуда вам известно, что ваши поступки были правильными?Да просто потому, что вы их совершали. Мы делаем, то, что делаем, до тех пор, пока не перестаем».

Вина, что я ощущала целую жизнь вследствие стыда, была полностью уничтожена за десять минут. Я хрипло выдавила из себя благодарность и отправилась обратно на место, испытывая небывалое доныне ощущение мира и покоя. Я чувствовала себя очищенной – не в христианском смысле, когда священник отпускает грехи, а избавившейся от иллюзий и лжи. Теперь я точно знала, что была невиновна, даже когда считала, что предаю саму себя. Я ничем не отличалась от остальных: все делают то, что делают, исходя из собственной мудрости или невежества, иначе бы они делали что-то другое. Теперь, осознав это, я могла с пониманием взглянуть на других, в особенности на своих родителей.

То, что я считала своим реальным «я», будучи ребенком, монахиней и проституткой, являлось плохой, испытывающей вину частью меня. Поскольку я так ей доверяла, она непропорционально разрослась и даже обрела собственную жизнь, превратившись в субличность, похожую на дьявола. Любое самообвинение наделяло этого дьявола энергией, необходимой ему для существования. Как здорово было обнаружить в себе чистоту и невинность, тихое и вечное состояние благодати!

МЫ С ДЖУЛИЕЙ отправились на велосипедную прогулку по великолепным лугам, вдыхая аромат трав и диких цветов. Мы гуляли по диким песчаным пляжам, отдыхали у каналов, рек, плотин и озер, посещали старинные деревни и фермы. В детстве мой мир был настолько ограничен, что я даже никогда не видела моря. Я гордилась тем, что Джулия так внимательна ко мне. Она привезла меня в Велюв, на природные луга и холмы – это одно из немногих мест Голландии, где не слышно транспортного шума. Мы легли на траву, испытывая радость от лицезрения окружающей красоты.

Наконец, пришло время путешествия в одиночку. Я села на поезд и отправилась в Тилбург. Я не думала, что после сорока девяти лет отсутствия узнаю родные места, однако меня ожидал сюрприз.

От железнодорожной станции я шла по знакомым улицам, где мы часто гуляли с братьями и сестрами, потом пересекла большую площадь, на которой проходили ежегодные Кермис,или ярмарки, и вошла в собор, где венчались мать и отец. Внезапно зазвонил церковный колокол, тот же, что слышали мои родители, проходя по этому проходу к алтарю. Я была глубоко тронута, думая о том, что их сложная совместная жизнь началась здесь, в этой самой церкви, с большой любовью и смелостью.

Я подошла к дому, в котором когда-то жила, и увидела совершенно новый фасад, а не восстановленный старый. Я постучала в дверь, и мне открыл нынешний владелец. Я, как могла, объяснила, что когда-то давно жила в этом доме, а теперь приехала из Австралии, и он пригласил меня в гостиную, а сам удалился на кухню. Кресло, в которое я села, стояло рядом с окном, у которого я лежала ребенком, болея скарлатиной. Я выглянула на задний двор: он казался невероятно маленьким, однако именно в этом дворике в окружении кирпичных стен стояли наши качели и лесенка для лазания.