— Стой!

Ханна обернулась. Парень стоял на пороге, и лицо его было искажено страхом.

— Не надо, — попросил он. — Оно хочет, чтобы ты пригласила его внутрь. Пока ты держишь окно закрытым, оно не может войти. И я в безопасности.

— Но что это такое? — спросила Ханна, чувствуя, как сердце лихорадочно бьется в груди. Она отняла руку от окна, но не могла оторвать взгляд от него. За окном ничего не было видно, но Ханна по-прежнему ощущала присутствие существа. Оно было где-то рядом.

— Это тоже вампир. Вроде меня, но другой. Он… сумасшедший, — ответил парень. — Он поедает себе подобных.

— Вампир, который охотится на вампиров?

Парень кивнул.

— Я понимаю, что это звучит нелепо…

— Это… это он тебя так? — спросила Ханна, придвинувшись и легонько коснувшись струпьев на шее парня. На ощупь они оказались шершавыми. Ханна внезапно ощутила острую жалость к незнакомцу.

— Да.

— Но с тобой все нормально?

— Думаю, да. — Парень повесил голову. — Надеюсь, что да.

— А как ты смог попасть внутрь? Тебя же никто не приглашал, — поинтересовалась Ханна.

— Верно. Но я не нуждаюсь в приглашении. Дверь была открыта. Но во всех здешних домах было открыто множество дверей, а я не смог войти ни в какую, кроме этой. Потому я и подумал, что нашел его. Дом нашей семьи.

Ханна кивнула. Это звучало вполне разумно. Конечно, он может войти в собственный дом. Грохот прекратился. Парень перевел дыхание.

— Оно ушло. Но вернется.

На лице его читалось такое облегчение, что теперь в душе Ханны зародилась симпатия к нему.

— А что тебе нужно от меня? — спросила она. Ханна не боялась никого. Ее мать всегда говорила, что дочь просто создана для чрезвычайных обстоятельств. Она была стойкой и надежной — из тех, кто скорее вгонит кол в сердце чудовищу, чем примется верещать, взывая о помощи. — Я могу чем-нибудь помочь?

Парень приподнял бровь и взглянул на нее с уважением.

— Мне нужно убраться отсюда. Я не могу сидеть здесь вечно. Мне нужно идти. Нужно предупредить остальных. Рассказать им, что произошло со мной. Опасность усиливается. — Он обессиленно привалился к стене. — То, о чем я прошу, может быть немного больно, и я не хочу настаивать, если это не будет даровано мне по доброй воле.

— Что, кровь? Тебе нужна кровь? Ты ослабел, — догадалась Ханна. — Тебе нужна моя кровь.

— Да.

Из-за теней его лицо заострилось, и Ханна увидела, как ввалились его щеки. Какой у него землистый, болезненный цвет лица. Возможно, в легендах о вампирах есть доля правды.

— А я не превращусь в…

— Нет. — Парень покачал головой. — Так оно не действует. Сделать вампиром невозможно. Мы рождаемся такими. Проклятыми. С тобой все будет нормально — может, появится усталость и легкая сонливость, но больше ничего.

Ханна сглотнула.

— А без этого никак?

Ей не особо нравилось, как это звучит. Он должен укусить ее. Пить ее кровь. При одной мысли об этом Ханна почувствовала тошноту, но вместе с тем и странное возбуждение. Парень медленно кивнул.

— Если ты не захочешь, я пойму. Большинству людей это не понравилось бы.

— Можно, я подумаю? — спросила Ханна.

— Конечно, — отозвался он. И исчез.

На следующую ночь, когда он вернулся, он казался еще более больным, чем прежде, и словно бы истаивал — в общем, ему делалось все хуже прямо у нее на глазах. У него настолько заострились скулы и натянулась кожа, что Ханне показалось, будто она видит очертания черепа. Она подумала, что он выглядит полумертвым, а потом начала размышлять о том, может ли существо, которое и так неживое, выглядеть полумертвым.

— Ты почти права, — улыбнулся он.

— Ты еще и мысли читаешь.

Это было утверждение — не вопрос.

— Я могу это делать, когда хочу, но сейчас мне и не пришлось ничего читать, все было ясно по твоему взгляду. Я действительно настолько плохо выгляжу?

Девушка кивнула.

— Извини.

— Какой я глупец, — произнес парень, прижав к глазам стиснутые кулаки, словно пытался преградить путь какому-то ужасному воспоминанию. — Мне следовало это понять с самого начала… какой я глупец!

Он отнял кулаки от лица и взглянул на свои грязные ногти.

— Ты о чем? — переспросила Ханна.

Но парень продолжал яростно шептать:

— Я должен был понять, что это она! Я знал, но забыл… наверное, она использовала меня, или что-то, живущее в ней… у меня все смешалось в голове… Я помню, что происходило, но иногда не в силах поверить, что все это и вправду произошло… и возникает такое ощущение, что это меня следовало уничтожить. Или что меня уже уничтожили.

Его слова не имели ни малейшего смысла, и Ханне начало казаться, что у нее все смешалось в голове не меньше, чем у него.

— Она — это кто?

Но ему не было нужды объяснять. Все было ясно по боли, написанной на его лице. Ханна ощутила укол зависти. В это дело была замешана другая девушка. Как и всегда. Так не бывает, чтобы у парня с такой внешностью — изможденного, красивого, с печальными черными глазами — не было девушки.

— Она очень много значила для меня, — пробормотал он. — Но думаю, мне нужно вернуться обратно… так что я смогу… Господи… Я смогу ее убить.

Он разразился сдавленными рыданиями.

— Я должен буду… но не знаю, смогу ли… Может быть, пускай лучше оно меня заберет… Так было бы проще.

Ханна встала с кровати и обняла его. Она не любила прикосновений чужих людей, но ей хотелось сделать что-нибудь, чтобы ему стало легче. Когда ее родители только-только расстались, она превратилась в зомби, в пустую оболочку, лишенную чувств, но переполняемую огромной, неистовой жаждой утешения. Мать пыталась помочь ей, наладить с ней контакт, но Ханна не желала принимать помощь от человека, который был отчасти виновен в ее страданиях. В конце концов, кто знает, если бы с матерью не было так трудно ужиться, может быть, отец не бросил бы их ради Дельфины, той самой искусительницы, торговавшей произведениями искусства. Кто знает.

Но какое бы горе ни принес ей развод родителей, все это блекло перед тем, через что прошел этот парень. Он излучал страх, он дрожал в ее объятиях. Ханна толком не понимала, о чем он говорит, но ясно было, что время его на исходе.

Что-то с силой ударило в окно, заставив их отскочить друг от друга. Ханна судорожно вздохнула. Стекло задрожало, но выдержало, не разбилось. Это существо вернулось. Оно было близко. За окном. Оно хотело есть. Как и он. Парень нуждался в ее крови, в заключенной в ней жизненной силе. Он нуждался в ней, чтобы выжить. Он умрет без нее. Может, это будет не та смерть, которая постигает людей, но все равно — пустота. Крушение всего. Ему придется сдаться. Он становится все слабее и однажды не сможет сопротивляться призыву чудовища. Он выйдет навстречу своему року.

Ему нужно лишь погрузить клыки в ее шею и напиться ее крови. При этой мысли Ханну затопило отвращение. Он тоже был чудовищем. В ее спальне сидело чудовище. Она отодвинулась от парня, и в глазах ее стоял такой страх, словно она увидела его впервые. Чужак. Грязный, бессвязно говорящий чужак, явившийся сюда непрошеным.

Ханна покачала головой.

— Извини, но я не смогу тебе помочь. Думаю, тебе лучше уйти.

— Ничего страшного, — печально отозвался он. — Я и не ждал, что ты поможешь. Я слишком много с тебя спрашивал.

Свет выключился, и он исчез.

На следующее утро мать Ханны встала пораньше, чтобы приготовить ей завтрак. Банановые оладьи с кленовым сиропом из жестянки с изображением канадского флага. Ханна залила все сиропом, прежде чем откусить кусочек.

— Что, аппетита нет? — спросила Кейт.

Кейт была из тех людей, которые велят приготовить завтрак домработнице и составляют списки на стикерах, нудное перечисление дел для прислуги. Ханна никогда не видела, чтобы мать что-нибудь готовила, разве что пасту да изредка яичницу. Кейт умела готовить всего одно блюдо, но зато хорошо — спагетти с тефтелями. Но теперь она занималась стряпней и уборкой, и кожа у нее на руках пересохла и растрескалась, потому что на работе ей приходилось то и дело вытирать стойку бара. Зимой Кейт работала помощником шеф-повара в соседнем ресторане, нарезала морковь и разделывала цыплят.