— Бетани, забудь на минутку о сакральном наследии предков. Скажи, что опять не так? Ты обиделась из-за того, что я не позвал тебя с собой в мою следующую экспедицию? — возобновил трудную тему Эйдан.

— Ты сам сказал, что не хочешь повторять того, что уже было и сложилось не самым удачным образом, — уклончиво отозвалась она.

— Н, а ты чего хочешь? — спросил мужчина.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив и, что немаловажно, чувствовал себя таким, — ее голос звучал серьезно, как никогда.

Взглянув на него, она склонила голову и продолжила делать пометки в своих рабочих документах с таким видом, словно не было этого разговора, да и самого Эйдана поблизости.

Он еще некоторое время постоял на пороге ее кабинета, то ли подыскивая аргументы, то ли ожидая, что она одумается и забудет эти нелепые обиды, которых даже признать не желает. Но ни того, ни другого не обнаружилось, так что Эйдан Восс вынужден был молча удалиться.

Но он не ушел далеко, а вернулся в свой офис и, включив настольную лампу, сел в глубокое кресло.

Он анализировал и сопоставлял женщин. Ту, которая оставила его, не выдержав постоянных переездов, и ту, что даже не стала пытаться сохранить с ним близкие отношения как можно дольше. Отношения, которым он все равно предпочтет археологию. Так, может быть, обе они правы, не желая обрекать себя на бесперспективный союз? А его удел — скитания до старости? Или он еще может рассчитывать, что встретит настоящую единомышленницу, родственную душу? Ведь его отец встретил однажды мать…

Но думать о воображаемой соратнице не хотелось, потому что была Бетани — женщина необыкновенная, с которой он хотел провести этот вечер и многие последующие. Потому пространные размышления очень скоро вернулись к Бетани Уокер. И проблема вырисовалась однозначно. Она настроена на разрыв, потому что разочаровалась в нем. Она не считает его способным к построению сколько-нибудь стабильных отношений. И это было обидно, потому что Эйдан успел прикипеть к этой женщине. То, что в первые мгновения их знакомства стало для него легким шоком, впоследствии оказалось уникальной особенностью Бетани, в которую он влюбился. Она словно раздвигала горизонты, рядом с ней все представлялось возможным. Она сама была способна на многое и его заражала своим оптимизмом.

Раздался телефонный звонок, и началось:

— У твоих сообщений такой тон, как будто бы что-то серьезное стряслось!

— Добрый вечер, отец, — отозвался Эйдан, которого вновь застала врасплох такая типичная для Эйба Восса манера опускать все формальности и учтивости ради конструктивного разговора. — Сразу оговорюсь: с музеем все в порядке, об этом можешь не беспокоиться. Просто я намерен предупредить тебя как главу попечительского совета за две недели, что и делаю. А пока ищи мне замену.

— То есть? — растерялся отец. — Предупредить о чем?

— Отец, я ухожу с поста директора. Испытательный срок досрочно подошел к концу

— Я не понимаю, — честно констатировал Эйбрахам Восс.

— Я тоже уже ничего не понимаю, но это не телефонный разговор, просто чувствую, что эта должность не для меня, отец.

— Эйдан, ты должен все обстоятельно обдумать, не горячись!

— Отец, я обдумал все! — твердо объявил Эйдан Восс.

— А чем вызвана такая категоричность, могу я узнать? — не скрывая недовольства, осведомился старший.

— Либо я кабинетный функционер, либо практикующий археолог. К сожалению, оба эти направления работы я совмещать не в состоянии, — пояснил сын.

— Я двадцать пять лет совмещал, и, как видишь, ничего со мной не сделалось.

— Но я не ты. Тем более что все эти годы с тобой неизменно была мама. Ваши представления о жизни полностью совпадали, тебе не приходилось разрываться между несколькими своими ипостасями. Одно дело было продолжением другого, и наоборот, — чуть раздраженно ответил Эйдан на заносчивое отцовское поучение.

— Так все дело в женщине?! — воскликнул тот, словно других объяснений ему больше и не требовалось.

— Как замечательно, что ты все на лету схватываешь. Я бы сам никогда с такой уверенностью не назвал исчерпывающую причину своего решения. Но если для тебя все ясно, не стану спорить, — саркастически проговорил младший Восс.

— Слушай, сын, не валяй дурака. Реши проблему со своей подругой и продолжай работать. Для развития музея требуется преемственность, — безапелляционно заявил отец.

— Для музея она, наверное, требуется. Но еще есть такая мелочь, как моя личная жизнь. А она рушится, не успев начаться. Единственная причина, по которой я согласился занять кресло директора, — это желание сделать тебе приятное. Но я не должен был руководствоваться столь мизерным поводом. Теперь мне предельно ясно, что как директору мне не состояться. Не могу я всецело сосредоточиться на оперативном и стратегическом управлении уже потому, что меня постоянно гложет мысль о предстоящем отбытии. Я просто другого склада, нежели ты, отец. Вот и всё объяснение. Я могу заниматься делом лишь от и до. Либо пусть это будут раскопки, либо бумажная волокита. Но, откровенно говоря, последнее меня совершенно не прельщает. Хотя с некоторых пор я все более и более сомневаюсь в осмысленности моего желания стать археологом.

— Ну, это уж ты совершенную глупость сказал, сынок, — попытался, смягчившись, вразумить его Восс-старший. — Сколько я тебя помню, ты тянулся поучаствовать в наших с мамой исследованиях.

— А ты помнишь мой первый день в школе, помнишь спортивные матчи с моим участием? Напрасные вопросы. Ты всегда был в поездках. А ведь я был неплохой спортсмен, капитан команды. Но это желание, возникшее еще в раннем возрасте, пойти по вашим с мамой стопам словно лишило меня собственного волеизъявления.

— Что же ты хочешь этим сказать, сын? По-твоему, мы с матерью жизнь тебе сломали тем, что приобщали к профессии? — негодующе процедил отец, отбросив обиняки.

— Не нужно утрировать мои слова, придавая им ложный смысл. Ты прекрасно знаешь, что я не могу винить никого, кроме себя. Не такого я склада человек. И тебе с мамой я благодарен за то, что к окончанию школы у меня были знания старшекурсника университета. Но я обязан объективно проанализировать свое прошлое именно для того, чтобы не сожалеть о нем. Сейчас еще не поздно, отец. Я не хочу никого обманывать, и в первую очередь самого себя. Наверняка есть человек, более достойный стать твоим преемником на директорском посту. И я уверен, что ты этого человека знаешь. И пусть тебя не разочаровывает то обстоятельство, что твой родной сын, которому ты прочил свою должность, не оценил этого в должной мере. Нет такого закона, чтобы сын след в след шел за отцом. И, пожалуйста, без обид, отец, — твердо завершил Эйдан.

Последовало долгое и напряженное молчание. Отец его хоть и был упрямцем, но, когда требовалось, всегда поступал мудро и по справедливости. На это и рассчитывал Эйдан, отважившись на откровенный разговор.

— Отец, я не хотел бы, чтобы ты из-за этого расстраивался. Не прощу себя, если по моей вине у тебя вновь станет хуже с сердцем.

— Не причитай, сынок, — язвительно отозвался старший. — Я держу под контролем свое давление… Не собираюсь манипулировать тобой, призывать к сыновнему послушанию. Но мне кажется, что ты напрасно рубишь сплеча. Ты столько лет в профессии, и весьма успешно, так что нет повода думать, что ты не на своем месте. Я ничего тебе не диктую. Лишь настаиваю на осмысленности. Не позволяй эмоциям, даже если за ними стоят высокие чувства, решать за тебя, как поступить в таком важном деле, — назидательно произнес отец. — Утро вечера мудренее. Давай договоримся, что продолжим этот разговор при личной встрече. И, что бы ты ни решил в дальнейшем, знай, мы с матерью гордимся тобой. И причины у нас для этого очень далеки от археологии.

— Спасибо, отец. И спокойной ночи. Передавай маме привет, — отозвался Эйдан.

Как всегда, лишь бросив поспешное «угу», отец положил трубку, вызвав улыбку умиления на лице сына.