— Не многие молодые люди, оказавшись с тобой наедине, не поддались бы такому же импульсу. Должно быть, тебе никто этого не объяснял, но ты должна знать, Энни, что у парня от шестнадцати до двадцати гормоны звучат сильнее разума. Он не способен владеть собой, когда девушка с ним заигрывает... — Энни открыла рот, чтобы возразить, и Ван поспешно добавил: — Или, по крайней мере, им кажется, что заигрывает. Ты очень хорошенькая, Энни. И к тому же натуральная блондинка. А в южных странах, где у большинства женщин темные волосы, мужчины не могут устоять против блондинок.

— Вот как? А я бы хотела быть брюнеткой. Или рыжей, как Мэдди.

Ван закатил глаза и издал громкий стон.

— Почему, интересно, женщины никогда не бывают довольны своей внешностью? Спроси любую, даже писаную красавицу, и непременно обнаружишь, что ей не нравится форма собственного носа или размер бюста. Дорогая моя, миллионы крашеных блондинок отдали бы свою годовую зарплату за такой платиново-золотистый цвет, как у тебя, да еще в сочетании с темными бровями и ресницами! Ведь большинству белокожих блондинок приходится их красить.

Энни воспрянула духом. Он замечает такие детали ее внешности! Значит, она ему все-таки... ну, не совсем безразлична.

— Ты это где-то прочел или узнал от своих подружек?

— Наверное, прочел, не помню где. Ты единственная блондинка в моей жизни, — поддразнил он ее.

— Значит, тебя блондинки не привлекают?

— Меня в женщинах интересует не цвет волос и не длина ног, — ответил Ван, вдруг становясь серьезным. — Тебе следует знать, Энни, что в определенном возрасте или на определенной ступени развития мужчина готов бегать за любой мало-мальски привлекательной девушкой. Он хочет с ней переспать, а дальше его желания не простираются. Но со временем, если у него есть мозги, он понимает, что женщина — прежде всего человек, с которым можно общаться, приятно проводить время... — Он скатал фольгу от шоколада в шарик и сунул в карман. — Пройдет несколько лет, и я начну искать себе жену, — продолжал он. — И выбирать буду не по цвету волос и объему груди, а по характеру. Женщина, с которой я проживу всю жизнь, должна любить то же, что и я, смеяться тем же шуткам, стремиться к тем же целям...

— А какие у тебя цели?

— Самая главная — скопить денег и спасти от гибели Оренго. А для этого мне надо создать компьютерную программу, которой захотят пользоваться миллионы людей во всем мире.

— А я не хочу быть богатой. По мне, достаточно зарабатывать столько денег, чтобы хватило на жизнь себе, дяде Барту и на содержание «Мечты морей». Ведь дядя больше всего боится попасть в дом престарелых — в душную палату, набитую стариками, с постоянно включенным телевизором... Он хочет умереть так же, как прожил всю жизнь, — на борту своего корабля.

— Если я разбогатею, обязательно помогу тебе, — пообещал Ван. — Я ведь многим обязан Барту. Вы трое — Теодора, он и ты — для меня как родные. Рано или поздно наши пути разойдутся, но связь между нами останется навсегда.

«Выходит, я для него что-то вроде младшей сестренки?» — разочарованно подумала Энни.

Должно быть, разочарование отразилось у нее на лице, потому что Ван вдруг спросил:

— Все еще переживаешь из-за того, что этот молокосос испортил тебе чудо первого поцелуя?

— Откуда ты знаешь? Может быть, мне уже случалось целоваться!

— Вряд ли, — сухо ответил он. — Если бы это случилось не в первый раз, ты вела бы себя иначе. И потом, ты выросла вдали от сверстников, не ходила в школу, с парнями не встречалась.

— И слава Богу! — сморщившись, ответила Энни. — Не понимаю, что в этом хорошего!

Уголки губ Вана тронула улыбка.

— Не суди по одному неудачному опыту. Поцелуи бывают разные. Судя по всему, твой кавалер слишком торопил события. Он должен был сделать...

Они сидели совсем рядом. Вдруг Ван нагнулся к ней, взял ее за подбородок и развернул лицом к себе.

— ...вот так, — закончил он и легко прикоснулся губами к ее губам. Поцелуй длился всего мгновение, но сердце Энни гулко забилось от удивительного, не изведанного прежде наслаждения.

Несколько секунд он молча смотрел ей в лицо, и в глазах его было странное выражение, какого Энни никогда раньше не видела. Она не знала, что означают этот блеск, чуть расширенные зрачки, едва заметная дрожь длинных ресниц, но надеялась, что в эту минуту ей открываются истинные чувства Вана к ней — чувства, далекие от братских.

— Ван... — вымолвила она вдруг, подчиняясь какому-то внезапному импульсу, — Ван, ты научишь меня любви?

***

Энни казалось, что молчание длится несколько тысячелетий. Она не могла угадать, о чем думает Ван; не могла и понять, что заставило ее отбросить условности и признаться ему в своем сокровенном желании.

Как ни странно, Энни не стыдилась своего порыва. Она сказала, что думает, разве это плохо? Если она не будет откровенна с Ваном, которого любит, то кому же сможет открыть сердце?

Ван уронил руку на колени; лицо его стало непроницаемым.

— Ни в коем случае, — коротко ответил он.

— Почему?

— Ты слишком молода, и Барт мне доверяет.

— Я уже не ребенок и сама решаю, что мне делать!

— Да, не ребенок, но еще и не взрослая женщина.

— И не стану взрослой, пока кто-нибудь не научит меня любви. Мне хочется, чтобы это был ты.

— Спасибо за доверие, Энни, но куда ты спешишь? Почему бы не подождать несколько лет? Или ты считаешь, что девушка непременно должна расставаться с девственностью, едва выйдя из подросткового возраста? Это чушь!

— Знаю... но мне ужасно любопытно! Думаю, же самое испытывают все. Не хочу, чтобы мой первый опыт оказался неудачным, как поцелуй Сальвадора. Когда ты меня поцеловал, я... это было очень приятно. И мне совсем не хочется первый раз в жизни ложиться в постель с каким-нибудь парнем, который окажется безнадежен в этом деле.

Ван схватился за голову и комически возвел глаза к потолку. Энни уже знала, что такая пантомима означает у него крайнюю степень удивления.

Затем он заговорил, медленно и отчетливо, словно объяснял ей устройство и назначение какой-нибудь сложной компьютерной программы:

— Энни, человек, которого ты полюбишь и который полюбит тебя, безнадежным не окажется. Вам будет хорошо вместе. Любовь творит чудеса, а секс без любви напоминает гамбургер из портовой забегаловки: утоляет голод, но никакого удовольствия не доставляет. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. И никому не советую пробовать. В особенности девушкам.

— Почему «в особенности девушкам»? Ты считаешь, что женщины не равны мужчинам?

— Не говори глупостей, Энни. Да, мужчины и женщины равны, но они созданы разными и разными останутся. Мужчина может переспать со случайной партнершей, попрощаться и забыть. Женщина — за редким исключением — в такой ситуации чувствует смятение, разочарование и обиду, она считает, что ее использовали... Ладно, пей лучше кофе, пока не остыл.

Энни послушно поднесла чашку к губам. Восторг от его поцелуя постепенно улетучивался; она уже сожалела о своей откровенности. Что, если ее неосторожные слова разрушили их дружбу?

Что, если теперь Ван видит в ней испорченную девчонку?

— Ван, а ты когда-нибудь любил? — робко спросила она.

— Если бы полюбил, женился бы. Я женюсь только по любви. В нашей семье было много разводов, и присоединяться к когорте разведенных мужей мне не хочется. Я и так натерпелся от этого, когда был маленьким. Нет, я женюсь раз — и навсегда.

Последним пунктом путешествия стал небольшой порт на восточном побережье Испании. Энни знала этот город вдоль и поперек, но Ван был здесь впервые, и ей не терпелось показать ему все: и рыбацкую церквушку, похожую на перевернутую лодку, и книжную лавку «У Полли», и пляж у подножия красных утесов. И, конечно, прогуляться с ним вместе по высокому молу, защищавшему гавань от штормов.

В этом городке Энни привелось увидеть Вана с новой стороны.