Он выходит. В коридорах уже чисто, уже тихо. Всех раненых Генка распорядился отправлять в какой-то загородный госпиталь – полувоенный, закрытый от посторонних глаз, полностью в ведомстве его друзей. В коридорах только кое-где остались пятна крови, но ребята уже торопливо срывают ковровое покрытие. Убитых, к счастью, нет.  

         Я выхожу к Стасу.

– Все идет по плану. Сейчас всех успокоим. Через час – явится новое руководство, будет совещание. В случае появления милиции или властей – держим здание.

– Пока вроде тихо, – говорит Стас с опаской.

         Ребята уже заняли все этажи, газель увезла раненых в госпиталь. Для сотрудников – режим «без паники» до прихода нового директора и замов. И пока – без паники. Все притихли. Секретарша съежилась за монитором компьютера.

         Наконец, прибывает машина руководства. И я понимаю, что новый директор, усатый дядька лет шестидесяти с немного растерянными глазами, такое же подставное лицо во всем этом шоу, как и мы все, выполняющие неизвестно чей заказ, но я выхожу ему навстречу. Даже сомнительные роли в сомнительных блокбастерах нужно играть профессионально.

– Петр Валентинович, вы можете занять свой кабинет и приступить к работе, – пожимаю ему руку.

         Открываю прибывшим дверь в здание «Автодора». И уже открыв, замечаю, что из-за дальнего авто высовывается чья-то голова... и может, это тот самый «герой», которого мы все так опасались. Может, кто-то из ретировавшейся охраны. Может, какой-то объявившийся суперагент. Кто бы он ни был, он не дает мне додумать мою мысль. Он стреляет, целясь явно в директора, который входит последним. Все происходит мгновенно. Я машинально бросаюсь к директору, задвигая его спиной в дверь, и машинально выхватываю ствол. Но выстрел уже звучит...  

         Если бы у меня было больше времени подумать, я бы так не поступал. Потому что этот директор – всего лишь надувная кукла, которая должна занять определенный кабинет в этот переходный период. Он мне не друг, не родственник, я даже не знаком с ним. Но у меня нет времени подумать об этом, и я машинально спасаю его жизнь, жертвуя своей. И эта жертвенность дает о себе знать резкой болью внутри.

         Наверное, директор все-таки входит в здание, потому что я перестаю чувствовать своей спиной его спину и падаю. Рука не может удерживать оружие. Звучит еще выстрел – но где-то вверху, выше меня. В космосе. Выскакивает Колян, еще ребята, и тоже палят в космос.

         Лицо Кольки приближается:

– Ты живой, Илья? Надо ж так было!

         И еще кто-то восклицает:

– Надо ж так было!

– Я живой, – говорю я.

         Появляется Стас. Тоже склоняется надо мной. Его лицо подергивается.

– Ребята, в машину его – быстро!

         Я думаю о том, куда попала пуля, но сообразить точно не могу – болит все внутри. Ранение в живот... это всегда опасно. И самое обидное в том, что это случайная пуля, которую я поймал вместо абсолютно незнакомого мне человека.

– Оставайтесь здесь, – говорю я Стасу. – Это только начало. Еще нужно удержать здание.

         Ребята подхватывают меня и несут в машину.

– Только скорее! – просит Колян нашего водилу. – Скорее! Я должен остаться. Я Никифорову позвоню. Он там встретит.

         И все пропадает. Я проваливаюсь в черноту. Кажется, что машина продолжает стоять на месте, но вдруг слышится голос Генки.

– Твою мать! Как же это?!

– На крыльце вроде. Он директора закрыл.

         Генка снова ругается.

– Какого хрена? Какого хрена ты его закрывал?! У меня сто тыщ таких директоров, а ты один!

– Отойдите, пожалуйста!

         Проносится яркое пятно.

– Сюда нельзя!

– Он жив?

– Жив. Но срочно нужна операция. 

– Твою мать!

– Выйдите, говорят вам!

– Где Малиновский?

– У него выходной.

– Пусть он оперирует.

– Не его смена.

– Зовите его, я сказал! Я сам позвоню.

         Голоса затихают.

         Я думаю, что должен увидеть свет в конце туннеля, чтобы знать, куда идти. Но я не вижу света. Я не вижу туннеля. Вижу сплошную черноту.

– Илья, Илья, – снова зовет меня Генка. – Сейчас приедет самый лучший хирург, самый-самый. Ты жив, Илья?.. Он жив?

– Вам нельзя здесь находиться!

– Он жив?!

– Да. Но пульс очень слабый.

– Здравствуйте, Андрей Львович...

– Здравствуй, Гена. Помогаешь нам работать? Выходи-выходи...

– Этот человек... Андрей Львович, этот человек мне дорог. Я вас прошу... Любые затраты...

– Иди-иди. Не в затратах дело...

         Про себя я улыбаюсь черноте. «Этот человек мне дорог».

Не просто «нужен», а «дорог»... За любые затраты.

Я по-прежнему не вижу туннеля. И уже не чувствую никакой боли – анестезия действует...

6. ОПЕРАЦИЯ

         Когда я прихожу в себя – передо мной белая палата и человек в зеленой одежде. На его лице нет никакого волнения, только усталость. И я понимаю, что прихожу в себя не скоро.

         Палата одиночная. Человек тоже один. Это высокий, немного угрюмый черноволосый мужчина лет пятидесяти. Дверь позади него открывается и входит медсестра...

– Андрей Львович, он так и не приходит в сознание, но пульс в норме.

         Доктор улыбается ее запоздалому комментарию.

– Приветствую вас, господин Бартенев, на этом свете...

– Очень рад, – пробую сказать я. – Оччччень рад снова быть с вами...

         Пробую слова на вкус. Терпковато.

– Вот, Светочка, наш пациент скорее жив...

         Лицо Светочки – без макияжа и признаков определенного возраста – приближается и нависает надо мной. Не меньше сорока – определяю я на глаз и радуюсь тому, что чувство реальности возвращается ко мне со всеми его нюансами.

– Что со мной было?

         Док делает Свете жест, указывающий на дверь, и садится на стул у моей постели.

– Пришлось доставать из вас пули и штопать пробитый желудок. Это не самое страшное, пожалуй, что могло произойти с вами при подобных обстоятельствах. Но вы потеряли много крови – на месте и во время транспортировки. И поправляетесь вы не очень быстро, иммунитет ослаблен. Не делайте резких движений! – останавливает он мою попытку сесть на кровати. – Ни в коем случае! Лежите тихо, Илья. Мы обеспечим вам хороший уход.

– Как долго я был без сознания?

– Двое суток. К вам приходил Геннадий, но мы пока запретили посещения. Вы сейчас чувствуете боль?

– Да, немного.

– Вас нужно наблюдать, – заключает доктор.

         Я улыбаюсь.

– А какие там новости, не знаете?

– Новости такие, что опасности для жизни нет, другие внутренние органы не пострадали. Но операция прошла очень сложно. Не знаю, каких еще новостей вы ждете. Улыбаетесь? Задали нам работы и улыбаетесь?

– Где мой мобильный?

– У Геннадия, скорее всего. Света – ваша медсестра, она за вас головой отвечает.

– А остальные ребята?

         Док качает головой.

– Оставьте это. Нет никаких ребят, никаких огнестрельных ранений. У вас была язва желудка.

         Я закрываю глаза.

– Спасибо, доктор...

– Пожалуйста. С финансовой точки зрения я уже удовлетворен. Осталось поставить вас на ноги. Так что лежите смирно и не трепыхайтесь.

         И я остаюсь один в палате – без трепыханий. Я остаюсь один – наедине со своими мыслями. И это – самое тяжелое. Не хочу думать. И нет телефона, чтобы набрать чей-нибудь номер.

         По моей просьбе Света приносит журналы – про автомобили и женщин. Я читаю, но в сознание снова прорываются мысли о том, что я мог погибнуть – впустую – ради дела неизвестных заказчиков, ради энной суммы денег. Мог погибнуть без своей любимой девочки...

         И то, что я выжил, ровным счетом ничего не меняет – я остаюсь без нее. Значит, я сам накликал смерть, а она дала мне шанс. Шанс изменить что-то. А я ничего не изменю. Не могу.