– А Сухарь? Если он во всем признается?

– Он убит. И те, кто был с ним в ту ночь, тоже...

– Но... Вы ведь все равно расскажете заказчику о результатах расследования...

– Расследование заказала Ольга Прохорова. И она, безусловно, имеет право знать правду о смерти мужа.

– Она заявит об этом в милицию?

– И это тоже ее право. Мы не можем этому помешать. Но подтвердить результаты нашего расследования и доказать вашу вину – это уже дело милиции. Поэтому единственное, что я могу вам посоветовать, – уезжайте! Пока еще есть время...

         Она возвращается к окну.

– А он... он узнает обо всем. И будет смеяться надо мной.

         Я подхожу и становлюсь рядом с ней у окна. Иногда чувствуешь себя по одну сторону баррикад с посторонним, малознакомым человеком.

– Не думайте об этом, Эдита. Знайте только, что вы красивая, умная женщина. Вы просто немного сбились с пути. Убить человека – еще не значит убить свое чувство к нему, не значит стереть всю боль, которую он причинил. Вы должны были победить не его, а именно свое чувство, свое сердце, которое так ошиблось. Понимаете меня? Я тоже совершал ошибки, которые стоили жизни других людей, поэтому сейчас не могу осуждать вас. Уверен, что вы обязательно встретите... другую любовь. Совершенно, абсолютно другую. Абсолютную любовь...

         Я протягиваю ей визитку со своим номером телефона.

– Звоните, если вдруг возникнут проблемы.

         Иду к двери, а она продолжает смотреть на мое имя на карточке. И вдруг окликает так, словно забыла спросить у меня самое важное.

– А вы?

– Я?

– Вы встретили?

– Да.

         Я выхожу из компании Семакова в весенний день с тяжелым сердцем.

         Снаружи, как по команде, бойко начинает звонить телефон: Никифоров, Ирина, потом Леди Х. Я не отвечаю ни на один звонок. Вместо этого сам набираю пока еще не очень знакомый номер – непривычный номер любимого человека.

– Ну, что ты? – спрашивает Лара шепотом. – Бабушка спит.

– Я... Знаешь, я дошел до конца... этого дела.

– Здорово! – шепчет она.

– Здорово... и не здорово. Иногда самое светлое чувство может толкнуть человека на самые темные поступки и привести к ужасным последствиям. Я люблю тебя. Не отвечай ничего. Прости, что по телефону. Но я хочу сказать это сейчас...

– Не волнуйся, – смеется она. – Сказал. Ты это сделал. Все нормально.

– Нет, не это, – я тоже усмехаюсь. – Не то, что я тебя люблю. Я не впервые люблю и не впервые признаюсь в этом. Я хочу сказать другое – впервые. Я хочу...

         И вдруг понимаю, что слишком много «хочу» и много «я» в этом телефонном диалоге, и так мало ее самой...

– Лара, давай поженимся. Здесь, в Москве, где мы встретились...

         Теперь в этом разговоре нет ни меня, ни ее. Есть «мы», и есть «Москва».

– Пошутил? – спрашивает она.

– Нет.

– Но ты же меня не знаешь.

– И ты меня не знаешь. Мы в равных условиях. И оттого, что мы будем встречаться дальше, мы не узнаем друг друга лучше, мы узнаем друг друга по-другому. А я хочу, чтобы мы поженились сейчас – такими, какие мы есть.

         Она отвечает что-то невнятное.

– Не хочешь?

– Мне кажется, ты жалеешь меня...

– Жалею? И награждаю таким подарком – собой? Тебе кажется, что я – подарок? Тогда пожалей и ты меня – согласись.

– А вдруг ты маньяк?

– Я справку тебе покажу – о вменяемости.

– Хорошо, – она торопится закончить разговор.

– Согласна?

– Да, я согласна. Потом поговорим.

         Она отключает связь. Я нахожу себя в потоке машин на шоссе – еду в офис.

         И вдруг она звонит снова. Я пугаюсь от неожиданности и от внезапной мысли, что она могла передумать.

– Забыла сказать самое главное. Я люблю тебя. И спасибо за то, что...

– За что?

– За то, что это наяву...

         Когда я подъезжаю к офису «Спартака», день передо мной немного светлеет. Высыхает в сознании непроглядный дождь Эдиты. Снова проступает весна с ее ритмами и живыми эмоциями. Но внутри этой весны все равно остается зыбкая влага.

         Последний звонок перед входом в «Спартак» – Леди Х. 

– Поздравь меня, мой милый. Я – агент ноль-ноль-семь.

– Поздравляю.

         Каждый идет своим путем. Широким или узким, прямым или путаным. Леди Х выбрала свой и шагает очень уверенно, так, словно другого варианта никогда не существовало.

– Поздравляю.  

         Главное – это душевное равновесие, внутренняя уверенность в том, что «верным путем идем, товарищи!»

– Поздравляю.

         Это все, что я могу ей сказать.

21. ИТОГ

         Может, в «Спартаке» без моего непосредственного участия прошло уже не одно заседание, но в кабинете Никифорова я застаю всех членов нашего тайного общества в сборе – Кира, Игорька, Романа, Ирину и самого Генку со странным выражением на лице.

         Это выражение передает то ли скорбь, то ли траур – и не иначе, как по моей заблудшей душе.

– На звонки мы не отвечаем? – осведомляется Генка вежливо.

– У меня была важная встреча.

– Встреча? В рабочее время?

– Да, деловая встреча.

– Не касательно ли дела Прохорова?

– Касательно.

– И что вы имеете нам сообщить касательно этого дела?

– Имеем сообщить, что расследование закончено и заказчик покушения установлен.

         Не знаю, что они обсуждали в кабинете Босса до моего появления. Может, снова выдвигали рабочие версии и искали наиболее правдоподобную. При моем ответе у Киреева отвисает челюсть.

         Генка сразу оставляет насмешливый тон.  

– Есть доказательства?

– Есть. Но сначала я хочу уточнить при всех некоторые детали. Я впервые участвовал в расследовании дела вашим бюро. Мы работали над ним вместе, мы обменивались информацией. Теперь я хочу знать, могу ли я не разглашать результаты расследования до определенного срока и настаивать на прекращении следствия?

         Никифоров смотрит на меня не моргая.

– На каком основании?

– Не могу сказать.

– Понимаете, господин Бартенев, – вмешивается Кир, – если дело расследует бюро, это уже не ваше личное дело и не ваши личные основания.

– Перед твоим приходом, Илья, Александр Васильевич почти убедил нас в виновности Сычева, бывшего партнера Прохорова, – поясняет мне Генка.

– Главное, как я понимаю, не убедить кого-то в своей гипотезе, а представить доказательства, – парирую я.

– И ты хочешь сказать, что обладаешь достаточными доказательствами, чтобы мы прекратили работу над этим делом? Я могу положиться на тебя и сообщить клиенту, что виновные установлены? – нажимает он.

– Да.

– Хорошо, – Босс кивает. – Так и сделаю. Все свободны.

– Геннадий, в таких делах нельзя доверять человеку, который умышленно скрывает пути и методы своего расследования! – взвывает Кир.

– Александр Васильевич, я принял решение, – обрывает его Никифоров.

         Все выходят, слегка огорченные тем, что все окончилось так неинтересно. Все выходят, а я остаюсь. 

– Задержусь на пять сек с твоего разрешения, – усмехаюсь Генке.

– Да уж, будь так любезен. Что за интрига с недо-разоблачением?

         Он закуривает и швыряет мне пачку.

– Покури, успокойся... И расскажи все по порядку.

         Я спокоен, но закуриваю... Снова думаю о том, что Генке могли доложить об убийстве Сухаря, и не знаю, как рассказать ему эту историю... какой монтаж ей сделать. Блокнот с именем Эдиты не должен выплыть на поверхность.

         И впервые жалею, что работаю не на самого себя, а на этого парня, перед которым должен отчитываться. Наконец, подбираю подходящие слова и рассказываю о том, что Сотник упомянул имя женщины, с которой расстался не самым лучшим образом.

– Ее зовут Эдита...

– Пьеха что ли? Самое время говорить о неразглашении: любимая певица нашего Кира, – ржет Генка.