Я предельно кратко рассказываю историю Эдиты, очень упирая в авторитет ее отца. Генка присвистывает.

– Понятно, что Прохорова передаст все материалы милиции, – продолжаю я, – поэтому я и прошу тебя – не сообщай пока ничего Ольге. Дай Семаковой время уехать. Остальное – уладит ее отец.

– Что тебе в ней? – удивляется Генка. – Ты же поборник законности в любом ее проявлении.

– Так обо мне говорят?

         Я умолкаю. Что мне в Эдите, действительно?

– Да, просто... Если честно, она же не виновата, что этот дебил Сухарь убрал не того.

– Абсолютно неправовой подход.

– Исключительно неправовой.

         Генка трет лоб, разглаживая горизонтальные морщины, а потом кивает.

– Ладно. Для Прохоровой несколько дней ничего не решают, а для Семаковой этого времени будет достаточно, чтобы уехать из страны. И – как знать – может быть, когда-нибудь нам придется обратиться за помощью к ее отцу...

         Он вглядывается в меня. Снова закуривает.

– Молодец. Раскрутил.

– Я же обещал.

– Потом расскажешь на совещании подробно – пусть молодежь учится.

         Кажется, самое сложное – позади.

– Гудим сегодня? – предлагает Босс.

– Я сегодня... свидание у меня.

– Не часто?

– Да я нашел ее просто.

– Кого? Молдаванку свою что ли? – удивленный холодный взгляд врезается в меня.

– Да. Женюсь вот.

– Женишься?

– Будешь свидетелем?

– Свидетелем? Свидетелем чего? А, на свадьбе?

         Может, слова «свидетель» и «свадьба» плохо сочетаются в его сознании, но Генка продолжает смотреть на меня недоуменно.

– Ты с ума сошел?

– Почему?

– Да это все... не стыкуется вообще...

– Что не стыкуется?

– Все, что я о тебе знаю.

– Смотря, что ты обо мне знаешь.

         Он отворачивается.

– А она знает, чем ты занимаешься?

– Где я работаю? Ну, знает.

– Нет, не «где ты работаешь», а чем ты занимаешься?

– Ты про онанизм? Да, ладно! Все иногда этим занимаются.

         Его взгляд из недоуменного становится просто безразличным. Он не смеется моим шуткам и ни о чем больше не спрашивает. Я понимаю, что беседа окончена, и выхожу из кабинета.

         Снимаю немного денег в первом же банкомате и заезжаю в ювелирный магазин. Телефонные объяснения – актуально и модно, но каждая женщина мечтает о традиционном золотом кольце с традиционным бриллиантом.

         Оказывается, у колец есть размеры. Хм. Я не знаю, какой у нее размер, и даже не знаю, какой у меня. 

– У нее тоненькие пальчики, – объясняю продавцу-консультанту.

– Какие это «тоненькие»? Как мои или вот как Танины? – она подзывает свою напарницу.

         Я таращусь на их расписной маникюр.

         Останавливаемся на размере шестнадцать с половиной. Выбранное кольцо запирают в коробочку.

– А если не подойдет, его переделать можно будет в мастерской, – информирует Таня на прощанье.

         Шопинг имеет свойство успокаивать. Конечно, это женский подход – сглаживать стрессовые ситуации реализацией своего права на обладание красивыми вещами. Но я очень надеюсь, что это кольцо вовлечет меня в другой виток жизненного лабиринта – тот, в котором я еще ни разу не был. И это предчувствие, безусловно, бодрит и отвлекает от воспоминаний о недоуменном взгляде моего Босса.

22. ОФИЦИОЗ

         И все-таки ресторан. И все-таки чудесный вечер... У Лары нет ни вечернего, ни коктейльного платья, зато есть замечательная блузка черного цвета. Не очень праздничная, но я не устаю ее успокаивать.

         Мне это нравится.

         Мне нравится то, что я сказал ей по телефону, и еще больше – то, что я собираюсь добавить. Подталкиваю ей коробочку с кольцом и предупреждаю:

– Если оно не по размеру, мне сказали, его можно перешить...

         Она улыбается. Открывает сюрприз.

         И сюрприз точно впору. Она смотрит на свой окольцованный безымянный пальчик и спрашивает меня:

– Ты много раз дарил кольца?

– Нет. Это впервые. Я никогда не делал этого раньше. Кольцо – это особый знак, наверно.

– Я не знаю, что нужно говорить в таких случаях, – она прячет руку под стол. – Знаю точно, что лучше не благодарить...

– Потому что подарок, как и секс, предполагает взаимное удовольствие. Скажи лучше, что ты довольна.

– Я довольна.

         Потом мы просто молчим. Я думаю о том, что не представлял такого вечера в своей жизни. И если бы и представлял, то – как-то иначе, более нервно что ли. А сейчас все очень спокойно. Не пошло. Не слащаво. В меру романтично.

         Мы пьем шампанское и смотрим друг на друга.

– Переезжай ко мне, – предлагаю я своей невесте. – Не хочу, чтобы ты жила в рабочем улье. И не хочу, чтобы пропадала на гнилой работе. Это вообще противопоказано беременной девушке.

– Но я не беременна.

– Я это исправлю.

         Она задумывается.

– А кем тогда будет мой ребенок по гороскопу?

         А-а-а, умор-р-ра! Молдаване чудно рассуждают. Я смеюсь.

– Так переезжаешь?

– А ты жил когда-нибудь с женщиной? – спрашивает серьезно.

– Нет. Но и с мужчиной не жил. Все впереди.

– Ты несерьезный!

– Твоей серьезности хватит на двоих. Чего ты опасаешься?

– Того, что я тебе надоем.

– Или я тебе надоем...

         И я тоже становлюсь серьезным.

– Такое возможно. Мы взрослые люди и знаем, что чувства проходят. Но ты сама сказала – настоящая любовь не проходит, то есть она не проходит совершенно, от нее остается хорошая память, на которой будут держаться отношения. И эта память – в нас самих, в наших детях, в доме, в быте. Что еще тебя тревожит?

– Что у меня сейчас нет хорошей работы...

         Она опускает глаза. И она не кокетничает – ей, действительно, до слез неловко, что до нашей встречи она не успела скопить миллион долларов США и что я вынужден буду ее содержать. Я беру ее руку в свою. 

– Даже не думай об этом. Хватит и того, что я работаю. Но если тебе станет совсем скучно, можешь искать что-то для души, а не для того, чтобы ценой собственного здоровья заработать на «бэнтли».

– Мы останемся в Москве?

– Я не знаю. В Киеве у меня квартира в центре и новый «бумер» шестой серии. Но здесь... у меня хорошая работа.

         И Босс, который меня так настораживает.

– Я пока не решил, – признаюсь честно. 

– Там остались родители? – спрашивает Лара.

– Нет. Никого не осталось. Родителей уже нет в живых. А твои?

– А мои в селе под Кишиневом. С тех пор, как я уехала учиться, мы виделись всего несколько раз...

– Пригласим их на нашу свадьбу.

– А у нас будет свадьба?

– У нас все будет по-настоящему. Только выбери удачный по гороскопу день.

         Вот и вся официальная часть. Может, у нее еще остались вопросы, но она их не задает. Не решается спрашивать о том, опасна ли моя работа и смогу ли я не изменять ей.

         И только когда я прошу ее собрать свои вещи сегодня же, она признается:

– Мне страшно.

– Почему?

– Я мало тебя знаю.

– Рискни. Ты же рисковая девчонка! Ты уехала от родителей, учила свою историю, была моделью, встречалась с парнями, топила свою любовь в Средиземном море, искала работу в чужом мегаполисе. Ты же умеешь рисковать! Рискни еще раз!

         Но, может, под воздействием ее внутреннего смятения, меня тоже охватывает некоторая паника. Вспоминается гибель Маши... такая нелепая смерть, в которой был виноват я один. Я гоню мрачные мысли, но они наплывают. И словно на зло самому себе, я нажимаю на нее:

– Если ты меня любишь, ты рискнешь!

         Она вдруг усмехается.

– Вот. Теперь узнаю тебя больше, мой шикарный и резкий мужчина. Конечно, я рискну... ради тебя. И ради своего чувства.

         Мы берем такси и едем на ее квартиру. Она собирает скромные пожитки. Женщина в неизменном халате, еще четыре девчонки и старушка-хозяйка следят за нами пристально, опасаясь, чтобы мы не прихватили чужого. Лара прощается со всеми очень сухо, и я понимаю, что никакой особой дружбы тут не было.