И это мне говорит патологоанатом.

         Я спешу выйти из морга, но, оказавшись на улице, понимаю, что нигде не ждут и идти некуда, кроме как домой.

         А дома, в почтовом ящике меня ждет письмо от Энжи. Но я уже знаю, что это – прощальный привет с другой стороны добра и зла.

         Это не угроза, но стиль почему-то очень напоминает мне то письмо, которое наизусть цитировала Иванна. Я никогда не видел почерка Энжи, но кажется, узнаю ее мелкие, дрожащие буквы, которые прыгают в строчках одна выше другой.

         «Привет. Если ты получил это письмо, значит, меня уже нет на свете. Но сейчас, когда я пишу его, я еще есть. Знаешь, как я решилась на это? Я решилась на это, наблюдая за тобой и за Слуцкой в прицел оптической винтовки. Мне было интересно, куда ты пойдешь, оставив меня. И ты пошел к ней. И вы целовались.

         Глупо сказать: «Ты меня использовал, я не прощу!» Еще глупее сказать: «Ты никогда меня не любил».

         Самое простое решение – убить ее. Но ведь она не виновата в том, что ты любишь ее и не любишь меня.

         Ты... меня обманул, Илья. Но если я сейчас выстрелю и убью ее, ты никогда этого не поймешь.

         А я хочу, чтобы ты это понял.

         И чтобы помнил обо мне всегда.

         И помнил о том, что ты меня убил. 

         С любовью, Энжи»

         Это по-детски. По-детски безумно, беспомощно и жестоко. Жестоко – к самой себе, чтобы потом «все всю жизнь плакали».

         Это глупо. Может, никакое самоубийство не бывает умным. А может, смерть обещала найти Энжи в этом городе и нашла ее.

           Я целовался со Слуцкой в ее офисе? Я прощался с ней. Энжи не знала, что чувства не вечны и проходят. И даже ее чувство ко мне неминуемо прошло бы. Любая экзотика рано или поздно набивает оскомину. 

         Действительно, это точка. Для Иванны – своя, для Сони – своя, для меня – своя. Письмо Энжи вдруг вернуло миру его четкие очертания. Человек с подорванной психикой, убийца, она не смогла бы воспринимать адекватно повседневное течение нашей жизни. Впереди у нас никогда не было «миллиона дней». Это была иллюзия. Последняя иллюзия, которая разрушилась.

         Я курю, глядя, как кривые буквы Энжи тлеют в пепельнице.

         Не думаю, что я выбрал не ту профессию. Просто мое лучшее дело – еще впереди. Может, вообще все лучшее впереди. И любимая женщина, и семья, и спокойный быт. А может, ничего из этого мне не нужно.

         После моей страсти к Иванне, после гибели Энжи осталась одна пустота.  Но сколько сил было затрачено на эту пустоту!

         Письмо Энжи догорает, и я снова закуриваю. Ветер за окнами затихает, так и не принеся дождя пыльному городу. Летом тянет в субтропики, туда, где больше влаги и меньше пыли. Подальше от мегаполисов...

         Может, стоит снова перечитать об аутотренинге и аффиримациях, Луизу Л. Хэй и фен-шуй? Можно даже – в знак укоренившейся паранойи – повесить на дверь колокольчик. Или даже на люстру. И биться пустой башкой об этот колокольчик. И звенеть. Другим же это помогает!

         Итак, лучшее – впереди. Нужно только взять себя в руки и не думать о прошлом. Не обвинять себя в смерти девятнадцатилетней любовницы и не сожалеть о непостоянстве своей натуры. 

         Я гашу сигарету и закрываю глаза.

1. ВВЕДЕНИЕ

–То есть вам это абсолютно чуждо?

– Абсолютно.

         Не помню, о чем конкретно он спросил. И мне кажется – в целом о той жизни, которую я вел до встречи с этим коренастым парнем с выправкой прирожденного военного.

– Я изучил немного... ваши дела, Илья. То есть, – он улыбается самому себе, когда произносит «то есть», – покопался в вашем личном. Не хочу задавать ненужных вопросов. Скажу прямо: вы нам подходите. При одном условии: вас не должно шатать из стороны в сторону. Понимаете, что я имею в виду?

         Парень вежлив и прямолинеен. Это редкое сочетание.

– Да.

– Вы уверены, что излишние эмоции не сорвут вас?

– Мне это чуждо, – ловлю я потерянную мысль.

– Хорошо. Мне очень хочется вам верить. Если хотите... я проведу введение в должность... Или обойдемся без формальностей?

– Без введений. Но можно на «ты».

– Ок, тебе тоже можно.

         Парень немного моложе меня. Мой новый Босс.

– Мы не очень давно в бизнесе, – говорит он прямо.

– Я знаю.

– И я знаю, что ты – дольше. Но это было там, в твоей Хохляндии. А здесь все по-другому. Здесь другие масштабы и другая жесть. А теперь минимум личного. Живешь где?

– Снял.

– С документами есть проблемы?

– Пока нет.

– Друзья-родственники в городе есть?

– Нет.

– Женщина?

– Нет.

– К командировкам готов?

– Не вопрос.

– А к командировкам в ад?

– Всегда готов.

– Аванс нужен?

– Нет.

– Ну, ок. С ребятами законтачишь, я уверен. Отдыхай пока. Акцента у тебя нет, это хорошо. 

– А ты сам москвич?

– Бэнтли! Из Рыбинска я, с Волги. Но это неважно.

         И я вдруг думаю, а что важно? Для человека тридцати пяти лет, у которого позади военный университет, разведшкола, военная кампания и успешные антитеррористические операции? 

– Почему ты ушел? – спрашиваю неожиданно для самого себя.

– Потому что появился шанс уйти... выйти из игры. Чистый и гладкий шанс, – отвечает он совсем не то, что я рассчитывал услышать. – Психика не пострадала. Разрешение на ношение оружия есть. Хорошая репутация. Надежные связи. Это нормальный старт.

         Его зовут Геннадий Никифоров. У него светлые волосы и стальные глаза. Бывают такие глаза – без определенного цвета. Светлые, но какие именно – серые, голубые, зеленые или светло-карие, никогда не скажешь наверняка. Блестят холодной сталью...

         А я – прежний и совсем другой. Пытаюсь разобраться в том, что успел ему наговорить, и не могу. Работать в новой команде... Работать с новым Боссом. И вообще – работать с Боссом, которого у меня никогда не было...

         Ребята Никифорова – обычные ребята легальной детективной конторы. В прошлом – менты, программеры и экономисты. Может, они и лучше моих ребят – Сахара, Макса и Сони Климович, а может, хуже, но они держатся скромно и на расстоянии, никто не лезет знакомится и не пристает с тупыми вопросами. Я вхожу в курс текущих конторских дел и не нахожу ничего необычного. 

         В команде есть девушки: Юля – секретарь, Ирина – агент (блондинка-приманка), Рита – тихая наружница. Мозговой штурм – мужчины. Александр Васильевич Киреев – дядька лет пятидесяти с бородой с усталыми глазами старого следока, какие-то парни с видом сотрудников элитной охранной конторы, самый зеленый из которых – Эдик. Компьютерный гений Роман. Супер-поисковик Игорь. Силовики Стас и Колян. Обособленный экономический отдел – со своими заунывными тяжбами. Я им не нравлюсь и не не нравлюсь. Все ровны и индифферентны. Только Никифоров взглядом снова просит меня задержаться. 

– Еще на пять сек.

         Я останавливаюсь у шкафа. Он стоит у окна ко мне спиной и глядит, раздвинув жалюзи, на город.

– Как? – спрашивает не оборачиваясь.

– Все понятно.

– Машину дадим – «тойота» есть лишняя. Поводишь одного чела недолго. Сравним его жизненные ритмы. Несколько дней за ним Рита ходила, еще ты теперь походи.

         Задание простейшее, без особой техники. Поглядеть на одного банкира со стороны – снять его контакты. Фотоаппарат прилагается – миниатюрный и очень мощный. Зверь! Рите он не пригодился: не было ничего интересного.

         Никифоров, наконец, оборачивается ко мне.

– Значит, все ясно?

– Хорошо бы знать, кто дал заказ и с какой целью.

         Он кивает и вдруг ухмыляется.

– Хорошо бы. Но не в этом случае. Я не могу разглашать это.