– Ты очень мощный. И очень нежный.

         Соблазн схватить ее за ногу велик, но я сдерживаюсь.

– Поцелуй меня, – прошу, останавливаясь у двери.

         Она подходит своей легкой походкой. И я делаю это машинально – хватаю ее за ноги, задираю штанины и целую в холодные коленки. Оружия нет...

         Ничего нет. Она могла оставить его в  ванной, конечно. Или в любой другой комнате этого особняка. А могла не оставлять нигде. Его просто могло не быть. Она могла оказаться просто девчонкой, которая мается от скуки, родители которой далеко и которая предоставлена сама себе. Всего лишь...

– Что это было?

         Она отступает с улыбкой.

– Приступ нежности.

         Я тоже смущенно отступаю, берусь за ручку двери.

– Мы не поговорили толком, но я думаю, еще увидимся и познакомимся поближе, – говорю с надеждой.     

         Звучит парадоксально: ближе некуда.

– Запиши мой мобильный, – заканчиваю все-таки.

         Она щелкает кнопками своего «сони эриксона». Неплохая вещица, недешевая. Ее родители – бизнесмены в Лондоне. Передо мной – обычный золотой ребенок, достойная соседка Слуцкого. Только... боль в ее глазах меня сбила.

         Сейчас ее взгляд кажется еще более влажным. Застывшая влага. Лед, который не тает. Даже от моего тепла.

– Моя милая девочка, – говорю вдруг я. – Я не знаю, кто ты. Но я хочу только одного – чтобы от этого свидания тебе стало хоть немного легче…

         Она смотрит очень холодно. Нет даже прежнего расположения ко мне в ее черных глазах. Я чувствую отчуждение. Похоже, что мой «приступ нежности» подействовал на нее отрезвляюще.

– Спасибо, – наконец, говорит она. – Очень мило. Но, думаю, тебе пора возвращаться к своим обязанностям, если ты о них не забываешь ни на секунду.

         Я пожимаю плечами.

– У меня, к счастью, нет никаких серьезных обязанностей.

– А твоя работа?

– Это всего лишь работа. И сейчас я о ней не думаю.

– Это возможно?

         Мне хочется спросить, если это невозможно, то почему она решила переспать со мной, но я ухожу, не задав больше ни одного вопроса. Думаю об этом всю дорогу в авто, но так и не нахожу ответа.

         Потом думаю об этом, глядя на Иванну.

– Выяснил что-нибудь? – спрашивает она без особого интереса.

– Нет.

– Кого ты подозревал в этот раз? Садовника?

– И его тоже. Моя работа – подозревать всех.

– И меня?

– И тебя.

– В чем?

– В сокрытии мотивов.

– Я тоже тебя подозреваю! – бросает она сердито.

– В чем?

– В черствости! 

         «Ты очень мощный. И очень нежный», – звучат в ушах слова Энжи.

– Я умею быть другим.

– Не замечала.  

         Пожалуй, я изменил ей. Я изменил своей любви к ней. Формально, наверное, это так. Но я-то знаю, что все люди разные, и все чувства разные, и не бывает двух одинаковых чувств, даже если они возникают при похожих обстоятельствах.

– Заметишь, если доживем.

         Она криво усмехается.

– Не пугай меня еще больше, чем я напугана.

– Ты не выглядишь напуганной.

– А ты выглядишь растерянным.

– Потому что мне нужна помощь одного из моих старых друзей, и я не уверен, что он согласится мне помочь...

– Если он сейчас успешен, он протянет тебе руку помощи только в том случае, если ты об этом ПОПРОСИШЬ. Если ты унизишься перед ним. Таков мир. 

– Я попрошу. Я унижусь, – киваю я. – Мне, действительно, нужна его помощь. Я запутался.

– В своих фантазиях, – добавляет любезно Иванна.

25. РАСТВОРИМЫЙ

         Контакты утеряны. Мобильные телефоны, адреса, – все вычеркнуто из памяти. Но, оставив Иванну в офисе, я ныряю в суету города и выныриваю у одного из фитнесс-клубов, где обычно можно было застать Сахара – в прежние времена.

         На часах едва десять утра, но Сахар уже на месте.

– Илья? – таращится удивленно.

– Соскучился...

         Говорить тяжело. Звучит то, что не произносится. И от этого жутковато. Неуютно. «Зачем пожаловал? Твоей конторы уже нет. Тебя, считай, тоже нет. А ты тут возникаешь, как тень отца Гамлета», – читается во взгляде Сахара. И ведет он себя в клубе вполне по-хозяйски.

– А где Серега? – спрашиваю я о прежнем владельце. 

– Мне продал. Долги достали.

         Вот так все удачно сложилось.

– Значит, ты больше не занимаешься частным сыском? – интересуюсь я все-таки.

         Но это риторический вопрос. Сахар криво улыбается вместо ответа.

         Подмывает развернуться на сто восемьдесят и уйти. Но я вспоминаю слова Иванны... Мой друг, точнее – бывший друг, успешен. Его не интересуют деньги. Он вполне реализован. У него прочные деловые связи. Ко мне он не испытывает особой нежности. И помочь мне он может только из жалости. И я должен разжалобить его каменное сердце – заставить Сахара таять.

– Сахар, – я сажусь на подоконник, и мой голос непроизвольно рвется. – Помоги мне, плиз. Только ты можешь это сделать. Только ты со своими связями. Я пытаюсь установить личность одной девушки. Не знаю ни имени, ни фамилии...

– Ты снова расследуешь? – он выпускает колючки.

– Нет. Это личное.

– Любофф?

– Похоже на то. Она кажется мне очень опасной.

– И ты хочешь, чтобы я тебя спас? От этой любви?

         Вдруг мои мысли переключаются. Я вспоминаю, как сильно, с какой мукой я любил Эльзу. Как – не раздумывая ни секунды – принес в жертву все наше дело и судьбы других людей, чтобы спасти ее хрупкую жизнь. И как туманно она мне ответила...  И как теперь я привязан к Иванне. То, ради чего я жил и без колебаний рисковал своей и чужими жизнями, ушло безвозвратно. Значит, мои друзья, обвинив меня тогда, были правы. А я не был прав...

         И Сахар тогда был прав. И сейчас, безусловно, он имеет право смотреть на меня так презрительно.

– Я знаю, что если я извинюсь... и скажу, что понял свою ошибку, это ничего не исправит...

– Оставь это! – отмахивается Сахар. – Не хочется ворошить прошлое. Не будем. Просто мне кажется, что сейчас ты делаешь то же самое. Ты хороший человек, Илья. Но как только дело касается бабы, ты теряешь контроль над ситуацией, ты об этом знаешь? Это дар Божий – влюбляться, мне этого вот не дано, но я и не жалею. Когда ты влюбляешься, ты становишься не просто необъективным, ты становишься слепым. И сейчас ты слеп. Ты даже меня сейчас не видишь и не слышишь. Повторяю тебе: я не занимаюсь расследованиями, я ни на кого не работаю, у меня другое занятие, другой бизнес...

– Помоги мне, – повторяю я тупо. – Ты же можешь мне помочь. Я больше никому не верю...

         Он нервно дергает плечами.

– Ты знаешь, что я должен сделать, чтобы выполнить твою «маленькую просьбу»? Я должен связаться с ребятами, имена которых я стараюсь стереть из памяти, я должен снова встревать, возвращаться. Я должен входить в эту тень и вести себя по правилам, которые я уже забыл. Я должен рисковать, покупая секретную информацию. Кто она? Кто эта женщина? Студентка, которая приехала в Киев учиться или агент Интерпола? Или наемный убийца? Зачем она тебе?

         Я молчу. Он смотрит на меня напряженно. И я вижу, что глаза у него серые. Серые глаза человека, который никогда никого не любил и всегда прав.

– Ладно, давай ее фото, – сдается Сахар.

         Я продолжаю молчать.

– Хорошо, я поеду к этим ребятам. Думаю, они что-то придумают – по старой памяти, – добавляет он.

– У меня нет ее фото.

– Нет? Никакого? Это сложнее...

– Я заплачу сколько нужно.

– Дело не в деньгах.

         Сахар, якобы утративший все контакты, быстро набирает чей-то номер прямо со своего мобильного. Я слышу только: «Да, я... Сегодня... Да, через час сможем. Ок, с ним вместе. Ок». В конце даже не звучит «спасибо». И Сахар при этом пытается меня уверить, что давно ушел от дел.

         Мы отправляемся на квартиру его знакомых. Это обычная трехкомнатная на третьем этаже девятиэтажки на Оболони, не очень похожая на офис. Нас встречает парнишка в очках с внешностью Гарри Поттера.