– Не будем больше… об этом.

         Я причаливаю к ее подъезду.

– Нет, будем! Если ты считаешь, что это кара небесная и это неминуемо, ты ошибаешься. У тебя все впереди, Иванна. Все лучшее. Все, что ты хочешь, чего ты заслуживаешь. И семья. И дети, и…

         Она не смотрит на меня, держится за ручку дверцы, собираясь выйти, и никак не реагирует.

– Я тебе это гарантирую.

– Детей?

         И продолжает без улыбки:

– Не напрягайся. Я поняла, что ты хочешь сказать. И так довольно красноречиво. Может, ты бы даже убедил судебных заседателей. Но то, что будет, не зависит ни от тебя, ни от твоего красноречия, ни – теперь уже – от меня. В следующий раз кто-то просто дойдет. Или успеет выстрелить. Или проникнет туда, куда раньше не мог проникнуть. Только и всего. В таких случаях я всегда думаю: так почему не сегодня? Чтобы добавить еще несколько дней? Еще немного адреналина? Еще дюжину судебных процессов и две дюжины кошмарных снов? Почему не сейчас? Не в этот момент? 

– Приговор подписан окончательно?

– Да.

– И обжалованию не подлежит?

– Ни при каких обстоятельствах.

– И ты не можешь ни к кому обратиться с просьбой о пересмотре дела?

– Нет.

– А ко Всевышнему?

– Ну, разве что…

– Вот видишь…

21. ОТЕЦ

         Когда я назвал Слуцкого «великим адвокатом даже для советского времени», я совсем не хотел сделать комплимент отцу Иванны. Просто Аркадий Петрович Слуцкий никогда не был по-настоящему советским человеком. В советское время он жил в Израиле, вел там дела всей русскоязычной диаспоры, чем и заработал доброе имя и славу. Вернулся в Киев сразу после перестройки, в возрасте шестидесяти трех лет, успел выгодно вложить капитал, организовать консалтинговую компанию и стать лучшим в своем весьма хитроумном деле. Иванна, выучившись в Сорбонне, в конце девяностых приехала к отцу в Киев.

         Теперь ему восемьдесят.

– Поедем проведать папу? – спрашивает Иванна без особого энтузиазма.

         Обычно по субботам она собиралась на свидания со Спицыным, а теперь… папу проведывать?

         Отец дал ей все. Дал тот старт, который помог ей раскрыть себя. Но в ее голосе – ни капли нежности. Старик живет один в загородном доме – доживает на Родине, как и мечтал когда-то. У него есть водитель. Есть горничная. Есть медсестра.

         При мне Иванна не была у него ни разу. У нее не возникало желания его видеть, не хотелось общаться с ним, не было потребности просто заглянуть в глаза родному человеку.

         Я выхожу следом за ней из авто и протягиваю руку ее отцу. Слуцкий – белоголовый высокий старик, довольно бодрый, но – такой ветхий. И Иванна рядом с ним – маленькая, непохожая на него, чужая. Они не целуются при встрече.

         Деревья уже зеленеют молодой листвой. Мы садимся в беседке, жмурясь на майское солнце и на двухэтажный дом, высокий и светлый – под стать хозяину. Горничная приносит кофе, для Слуцкого – сливки, для меня – сахар, для Иванны – коньяк.

– Спасибо, Ириша, – кивает, смягчившись, Иванна. – Как ты, папа? Как ты поживаешь?

– Вчера читал о деле Ревзина. Ему бы хорошего защитника! Почему он не обратился к тебе?

– Он пользуется услугами «Короленко и Светин». Его защищает старший Короленко. Теперь подает апелляцию.

– Ты слышала, как он построил защиту?

– Да, схема несомненно ошибочна. Мы бы не разрешили Ревзину признать вину ни по одному пункту. Он мог бы вообще молчать.

         Я не знаю никакого Ревзина. Может, он вообще злостный маньяк, и его место – за решеткой. Хотя Иванна больше специализируется на экономических преступлениях.

– И эти свидетели были явно подставные…

– Да, ничего умнее не придумали.

         Разговор длится еще минут сорок – о самом процессе и нюансах обжалования в апелляционном суде, но из этого разговора я так и не могу понять, какое же преступление совершил этот Ревзин и в чем заключается ошибка старшего Короленко.

         Наконец, Иванна уходит в дом – привести себя в порядок перед отъездом, а я остаюсь наедине со стариком. Лицо его изменяется, он прищуривается, глядя на солнце и шумно вдыхает весенний воздух.

– Не одиноко вам здесь? – интересуюсь я, оглядывая поместье.

– Одиноко. Но с этим ничего не поделать. А вы, простите, Иванна сказала, ее друг?

– Да, друг, – соглашаюсь я.

– А, скажите мне, Иванна… все работает, а все остальное когда же?

– А зачем? Чтобы потом вот так жить одной, а с дочерью обсуждать только судебные процессы?

         Он вдруг переводит взгляд на меня, и я вижу, что его глаза – очень спокойные и холодные.

– У нас с Иванной никогда не было особо близких отношений. Я рад, что она переняла то, что я мог и хотел ей передать. Рад, что мой опыт не пропал даром. Что касается семейных вечеров, – они не нужны ни ей, ни мне.

– Зачем тогда дети? Чтобы их не видеть?

– Надежда на детей в старости – это надежда слабого, несамостоятельного, необеспеченного человека. Это комплекс, если хотите, издержки нашей нецивилизованной цивилизации.

– Аркадий Петрович, вы же сами сказали, что вам здесь одиноко…

– Мне одиноко – глобально, во вселенском масштабе. Одиноко, потому что я немолод, потому что я отошел от дел, потому что я слабею. Но мне не одиноко – без Иванны, или без вас, к примеру.

– С кем вы общаетесь? С Ирой?

– Для общения есть телефон, есть Интернет. С Ирой – можно говорить о погоде, с Анжелой – о том, как живет молодежь.

– Анжела?

– Это дочь моих соседей. Она иногда приезжает на выходные. Девочке шестнадцать лет, и она очень мила…

         Если бы при упоминании об Анжеле его глаза ожили, я задал бы еще несколько вопросов, но его взгляд остается очень и очень холодным.

– Жаль, что ее сейчас нет, – добавляет между тем старик. – Она много слышала об Иванне и хотела с ней познакомиться.

– Мечтает стать известным адвокатом?

– Вроде того. Даже просила меня позвонить, если Иванна надумает меня навестить.

– Мы еще приедем.

– Конечно.

         Иванна идет к нам по тропинке, и я едва узнаю ее на фоне непривычных декораций.

– Папа, спасибо за теплый прием. Нам пора ехать.

– Конечно.

         Они пожимают руки. Я тоже подаю руку для пожатия. И старик задерживает ее в своей.

– Илья, вы очень интересный человек, хоть и не вполне адвокат…

– По специальности – юрист. Что значит «не вполне»?

– Вы так мало интересуетесь юриспруденцией!

         Я смеюсь, пожимаю крепко его руку.

– Ты ему понравился, – замечает Иванна в машине. – Но если бы ты признался в том, что детектив, его мнение о тебе изменилось бы…

– А если бы признался, что всего лишь твой шофер…

         Но в этот момент я чувствую себя детективом, как никогда раньше. Чувствую, что нащупал что-то весьма и весьма интересное, то, что заслуживает основательной проверки.

– Когда ты к отцу в следующий раз?

– Когда что-то изменится в деле Ревзина, – усмехается Иванна.

– Давай на следующей неделе.

– Тебе пришелся по душе мой папА?

– Это кладезь юридических знаний.

– Не спорю. Но заглядывать часто в этот… кладезь, – она поеживается. – Увольте!

– От тебя требуется всего лишь предупредить его заранее, что ты приедешь. Назначь какое-то время…

         Она молчит несколько секунд.

– Не впутывай отца, Илья. Мы проверяли его окружение – все чисто.

– Ты же можешь просто позвонить…

– Могу. Но я не поеду.

– Я поеду один.

– А я?

– А тебя оставлю где-то в людном месте.

– Посреди центральной площади?

– Почему бы и нет? Желание пойти в народ у тебя не возникает?

– Абсолютно.

22. ВЫБОР

         Апатия уходит. Я чувствую, что что-то сломалось, изменилось в этом ожидании. Иванна ничего не чувствует, но видит, как загораются мои глаза и про себя пожимает плечами.