17. ПАРАНОЙЯ-ПЛЮС

         Неизвестно, кто ждет ее в этом доме. Имя ее друга остается для меня тайной за семью печатями. За железной дверью подъезда. Она выходит из авто и исчезает.

         Может, в этой квартире никто никогда не жил. Это просто место для их свиданий – не больше. И когда я думаю о том, что эти люди на какое-то время оторвались от своих дел, от своих страхов, чтобы заняться сексом в необжитой квартире и разбежаться в разные стороны, мне становится не по себе. Я бы так не смог.

         С Эльзой было похоже, но не так. Мы не встречались на явочных, нежилых квартирах. Я приходил к ней домой – в дом, где она жила, где пахло ее духами, где все вещи помнили ее пальцы. Мы ложились на кровать, еще хранящую тепло ее тела, мы пили чай из китайских чашек, подаренных на ее свадьбу со Спицыным. Когда я приходил, я был ее мужем, в ее доме, в ее постели, а не любовником, выхватившим ее на полчаса из ее ритма. Может, это меня  и сбило. И обнадежило до такой степени.

         Иванна же занимается сексом в чужой квартире, с человеком, которого не любит. Интересно, любит ли он ее. Или просто ждет подходящего случая, чтобы испачкать ее имя в газетах пошлыми воспоминаниями?

         Чем дольше я сижу в машине, тем сильнее почему-то становится мое раздражение против Иванны. Это не ревность, конечно, но какое-то нехорошее, злое, деструктивное чувство. «Вот и грузила бы бой-френда своей паранойей, а не меня!», – думаю я, стискивая руки на руле. Уехать не могу, потому что должен ее дождаться. А меня так и тянет сорваться с места и раствориться в подступающей ночи. Вспоминаются ее маленькие ступни, которые я утром чувствовал через одеяло…

         Пожалуй, это комплекс собственника. Я почему-то решил, что раз я несу ответственность за эту женщину, то она моя. Она принадлежит мне и должна мне подчиняться. А она не моя, она независимая, посторонняя женщина, мой работодатель. Наше постоянное общение – всего лишь часть моей работы, избежать этого нельзя, но и придавать этому большое значение – заведомая ошибка. С некоторых пор ошибки стали моим уделом. И я должен сам с этим бороться.

         Да, Иванна трахается сейчас с кем-то. Я от этого ничуть не должен ни страдать, ни нервничать. С какой стати? Я должен оставаться спокойным. Три или четыре часа прошло, мне должно быть абсолютно безразлично. Хоть вся ночь! До тех пор, пока этому козлу не позвонит женушка. И он не козел, нет. Он – обычный мужик. Бизнесмен. Деловой человек, которому тоже нужна отдушина. Может, он даже ее любит…

         Любит – не любит…

         Наконец, она появляется. Не уставшая, не разгоряченная. Никакая. Тихая женщина, выступившая из ночи. Ее резкость сглаживается в темноте. Она закуривает и опускает стекло.

– Понравилось? – задаю я дебильный вопрос.

– Нет, – говорит она, пожимая плечами. – Этот человек мне приятен, но секс с ним тяжеловат…

– Масса тела?

– Нет, психологически. Он нежен, но я с трудом расслабляюсь. Его движения не очень приятны. Но ласки приятны.

– Бывало и лучше?

– Нет, лучше не бывало.      

         Она в третий раз качает головой и отвечает «нет». Действительно, трудно расслабиться.

– Мне кажется, это плохой секс, Иванна. И это плохая связь.

– Почему? Это долгая, прочная связь.

– Прочнее, чем у него с женой?

– Жена мало интересуется его жизнью. Он говорит, что у нее есть любовник.

– Испорченный мир!

– А ты сам не испорченный?

– Нет.

– Потому что ты импотент. А иначе – сигал бы за каждой юбкой.

– Я импотент?

– Сам же говорил…

– Да?

         Я оборачиваюсь к ней, отводя взгляд от красного зрачка светофора. Она смеется. Ей кажется, она сказала что-то ужасно остроумное.

– Могу и обидеться!

– На здоровье!

         Секс все-таки благотворно повлиял на нее – она вспомнила о том, что мужчины и женщины не просто истцы и ответчики, а еще и потомки Адама и Евы.

– Давай заедем куда-нибудь, посидим спокойно…

И лицо хмурится. Наверное, вспоминает свою жуткую квартиру.

– Или ты находишь это опасным?

         Я нахожу, что… беседа возбуждает меня. Вдруг все начинает видеться в другом, преломленном лунном свете. Мы вдвоем в автомобиле, перед нами расстилается манящей чернотой ночь, Иванна – молода, умна и прекрасна, я – силен и уверен в себе. Я бы понравился ей больше ее стабильного бой-френда…

         Сам понимаю, что процесс отвлечения ее от мании свернул куда-то в сторону и отвлек меня самого.

         Я заигрываю с ней. Как-то неосознанно, на автомате, топорно. И рука машинально тянется к ее коленке. Я сдерживаюсь. Просто у меня давно не было женщины. Дело вовсе не в фантастической красоте Иванны, которой нет и в помине, а в моем воздержании…

– Так как? – спрашивает она. – Едем ужинать?

– Нет, – моя очередь покачать головой. – Едем домой. Тебе пора спать. А мне – стеречь твой сон.

– Как скажешь.

         Представляю одинокий вечер без телевизора, зато в непосредственной близости к Иванне. Будни даются легче, чем такие вот уик-энды. Одна эта суббота стоит десяти понедельников. У меня тоже есть нервы. Есть эмоции. Есть ощущения. Я тоже не из железа сделан.

         Даже мысли о ее пещере не отрезвляют. Фантазии о сексе на ее скользком матраце не дают мне покоя. Кто сказал, что шизофрения на начальной стадии заразна? Я сказал?

         Мы входим в подъезд, поднимаемся по лестнице. А в квартире расходимся по своим комнатам. Она не позовет меня – это ясно. И сам я не войду – не настолько же я утратил контроль над собой.

         Спать слишком рано, но она, боясь подойти к окну, ложится. Я слышу, как шуршит ее белье. Холодно спать на полу. Страшно жить за пуленепробиваемыми стеклами. Но это наша реальность.

         Я тоже ложусь, стараясь не прислушиваться к шороху ее постели. И тем более – к шуму на улице. Я уже убедился, что никакой опасности нет. Есть только ее фобии, ее неудовлетворенность, ее страх перед одиночеством. Играть по ее правилам – не уважать самого себя. Верить ей – не верить самому себе. Идти у нее на поводу – отречься от здравого смысла.  

         Я отворачиваюсь к стене и стараюсь уснуть, не прислушиваясь к шороху ее постели.

18. ВЫСТРЕЛЫ

         Поначалу она показалась мне хищницей. А теперь мне кажется, что это начало было очень давно.

         Если принять версию о том, что  мир – комплекс ощущений, то единственный выход – не в противоречии, не в развенчании и не в отвержении этого иллюзорного мира, а в том, чтобы жить, не подчиняясь чужим иллюзиям, строить свои собственные и подчинять им других. Иванна усвоила это очень хорошо.

         Иллюзии, которые она вынуждена принимать, – это опасность, постоянная угроза, страх и все способы борьбы с ним. А иллюзии, которые строит она сама, – роскошная жизнь успешного адвоката, ее ухоженная внешность, ее имидж хищницы. Я же попал в эту паутину вымысла и должен принимать и то, и другое – обе стороны, обе грани ее существования.

         А если разобраться, и ее образ перепуганной насмерть жертвы, и ее образ хищницы – одинаково безосновательны и далеки от реальности. Не потому, что являются противоположными полюсами ее раздвоенной личности и расшатанной психики, а потому, что все в жизни далеко от истины. Ничего истинного нет. Есть полумеры, есть фальшивки, есть неидеальные вещи. Есть краски для волос и пищевые усилители вкуса. Таков наш мир. Не принимать его, значит, исключить самого себя из реестра живых людей. Значит, не пить пиво с замутнителями и не увлекаться фальшивыми женщинами.

         Я не увлекся Иванной. Я не увлекся. Я вижу ее настоящей – ненакрашенной, перепуганной, неудовлетворенной и измученной женщиной, в ее-то тридцать три года. Я пытаюсь ее спасти, но этот двойной барьер фальшивых декораций связывает мне руки. Я не должен ничего разрушать. Не должен ничего отвергать. Я должен строить собственные декорации.