Вечером раздается стук в дверь. Очень требовательный стук. Потом – голос Шнура:
– Открой, моя девочка...
А потом что-то начинает щелкать в замочной скважине. Шурка подскакивает и подпирает дверь плечом. Нет сил кричать. Нет телефона, чтобы звонить в милицию.
Ужас сковывает тело.
Шнур отодвигает ее вместе с дверью и входит. Хватает за руку и тащит за собой в зал.
– Присядь, Шурочка...
Останавливается над ней, перекладывая пистолет из руки в руку.
– Поговорить с тобой хочу, дрянь ты такая!
Шурка слегка приходит в себя. Раньше он просто хотел с ней развлечься, а теперь – хочет поговорить. Может, у нее еще есть шанс выжить? Только нужен ли ей этот шанс?
– Похоже, ты совсем не понимаешь, во что влипла. Ты не знаешь, кто я? Кем ты думала меня напугать? Саввой?
Шурка чувствует себя мертвой. Это дикое состояние. Сначала холодеют ноги и руки, сложенные на коленях. Потом застывает все внутри, и перед глазами опускается туман.
Шнур, с трудом подавляя в себе ярость, продолжает, глядя на ее опущенную голову:
– А ты знаешь, кто я такой? Твой Савва передо мной фраерок завалящий! Он мне не мать родная и не закон! Ты же, блядь, не могла до этого дойти своими мозгами – поспешила стукнуть на меня своему дружку.
И вдруг Шурке кажется, что внутри нее снова начинает биться ниточка пульса: тук-тук... И снова: тук-тук. Это удары чужого сердца. Это чужие шаги за дверью.
Шурка понимает, что в прихожей кто-то есть, что вошел кто-то третий – слушает все безмолвно, но низачто не даст ее в обиду. Не даст ей умереть...
Она поднимает на Шнура светлые и влажные глаза.
– Ага, сука, соображаешь! – кивает ей Шнур. – Так вот я тебе скажу, что я тут главный, а Савва твой – дерьмо в проруби. Болтается без дела и не тонет. Ну, ничего. Притопим. Частями: бабу его уже вот грохнули. Правда, и машину хорошую пришлось притопить, но ради доброго дела – ничего не жалко. Еще бумажек соберем о его ворованых бабках – и пойдет на дно твой Савва. Босс сам от него откажется. Так что, моя девочка, хуевого заступничка ты себе нашла. И про «Ивони» зря ему растрепала...
– Ничего я не трепала, – вставляет вдруг Шурка.
– Не пизди! Он сам мне сказал, – обрывает Шнур.
И тогда Савва входит в комнату и останавливается спокойно в дверях.
– Этого я не говорил.
Шнур оборачивается судорожно. Савва держит в руке тупоносый маленький пистолет, контуры которого Шурка привыкла угадывать под его одеждой.
Выражение лица Шнура резко меняется – словно бешеная ярость расплющивается от удара о стену. Он лихорадочно пытается сообразить, что мог слышать Савва из того, что было только что сказано.
– Да, вот, со своей девкой порешать не могу, – Шнур пытается улыбнуться. – А ты – к ней – на очереди?
Савва тоже криво улыбается.
– Это, Шурочка, не знал, что ты тут бордель устраиваешь, – продолжает Шнур, обращаясь к Шурке.
Улыбка Саввы не меняется. Шурка смотрит на него и чувствует, как его сердце торопится к своему взрыву. Тикает часовая бомба.
– Ясно, – произносит он глухо. – Так и выплыло. Случайно...
– Да ты что, Савва?! – Шнур еще пытается что-то сказать, а потом вскидывает руку с оружием.
Звучит выстрел. Это очень резкий звук, заполняющий в один миг все пространство внутри маленькой комнаты. Звуку тесно в четырех стенах, он пытается вырваться наружу, врезается в стекла и рассыпается.
Шурка не понимает, кто выстрелил. Но она смотрит на Савву и видит, что тот продолжает криво улыбаться, в то время как тело Шнура оседает на пол, и под ним расползается кровавая лужа...
Еще с минуту Шурка слушает самую тихую тишину в мире, наступающую после выстрела, а потом всматривается в то, что еще минуту назад было Шнуром, оскорбляло ее и угрожало убить.
– Он мертвый?
Савва делает шаг к ней и прячет оружие.
– Он умер? – снова спрашивает Шурка.
Савва достает мобилку и набирает номер.
– Костик, подъедь за мной: Суворова, сто тридцать – сорок девять. И ребят захвати – пусть приберутся тут немного. Да, пакеты. Короче, потом. Я тебя тут жду. Давай...
Подходит и берет Шурку за руку.
– Собери вещи. Не надо тебе тут оставаться.
– Мне идти некуда.
– Одевайся-одевайся, – говорит Савва. – Я тебя в отель отвезу. Переждешь немного. Ничего не будет. Тебя не коснется.
Шурка все смотрит на тело Шнура, упавшее, как-то скрючившись, на ковер посреди комнаты.
– Мне страшно, Савва, – говорит тихо.
– Ты сюда не вернешься. Найдем тебе что-то. Не бойся. Он нас... предал. Все кончилось. Это вообще не твоя проблема. Забудь...
Шурка одевается в молчании. И в молчании Савва отвозит ее в отель «Олимпия» и снимает ей номер.
– Я сейчас вернусь туда. А потом приеду – посмотрю, как ты. Не нервничай. Телевизор включи.
И уходит. И Шурка ощущает пустоту внутри себя, в то же время – пустую, тупую, невесомую легкость. Чувствует, что ей больше ничего не угрожает. И еще – что она больше жизни любит человека, который ее спас.
Потом лежит поперек кровати и смотрит в черный экран невключенного телевизора. Не хочется нарушать пустоты.
Он возвращается в половине первого ночи.
– Что? – боязливо спрашивает Шурка.
Савва проходит и сбрасывает пальто.
– Ничего. Ребята квартиру вымыли. И с боссом поговорил.
– Нормально?
– Вполне... А ты не спишь? Есть хочешь?
Она мотает головой: не может есть.
– Я спать хочу, Шура. Я домой не поеду, – говорит Савва.
– Оставайся. Конечно...
И снова Шурка не понимает, что он имеет в виду. Похоже, не хочет ни секса, ни ее тела, ни теплоты ее постели. Он выключает свет и раздевается, а Шурка смотрит, загипнотизированная магией движений его мускулов и четкими, молодыми контурами его фигуры в темноте. Он ложится в постель, а она продолжает стоять посреди комнаты, словно подсматривает в окно за посторонним человеком.
– Иди ко мне, не стой так, – говорит он.
И Шурка, не зная, что делать, и дрожа от холода, тоже раздевается и ложится рядом с ним. И оттого, что она мечтала об этом так долго, и оттого, что это произошло так скомканно, после совершенного на ее глазах убийства, и оттого, что это все-таки произошло, она начинает плакать и слезы текут по вискам на подушку.
Савва обнимает ее и привлекает к себе.
– Чего ты? Из-за Шнура?
– Нет, – выдыхает она.
– Из-за меня? Не хочешь меня? – спрашивает он снова.
Она молчит. Чувствует себя девчонкой, которая впервые оказалась в постели со своим парнем, ничего не умеет и боится отдаться собственным ощущениям.
– Любимая моя, не плачь, – произносит вдруг Савва. – Я сам сейчас зареветь готов. И если бы выпил – больше тебя рыдал бы. Я убью всякого, кто причинит тебе боль, кто только подумает тебя обидеть. Веришь?
– Почему? – она смотрит в темноте в его лицо.
– Не знаю... Знаю только, что никого не любил так, как тебя. Ни одну женщину. И Аню, царство ей небесное, не любил. А просто беременна она была, и нехорошо это, чтобы ребенок без отца рос. Я так понимаю.
Он делает паузу, в которую Шурка всхлипывает, глотая слезы.
– А тебя люблю. И знаю, что это навсегда, потому что ты – мое, родное. Скажи, почему так происходит?
Она молчит.
– Я знаю, что ты со Шнуром не была, и что ты не проститутка. Я потому и боялся к тебе приблизиться, что у тебя другая жизнь должна быть – чистая и красивая. Но, видно, судьба нас столкнула...
– В этой постели, – добавляет Шурка.
И Савва усмехается.
– Не плачь теперь. Не надо. Если хочешь, я уйду. Скажи только.
– Нет. Не уходи...
Шурка смахивает слезы, а он ловит ее мокрые пальцы и прижимает их к губам. Шурка затихает, и еще некоторое время они лежат неподвижно, а потом ее руки сами тянутся к нему, гладят его кожу, впитывая ее теплоту и молодость. Ощущение очень необычное. Шурка не перестает удивляться тому, какое наслаждение может дарить простое прикосновение к молодому мужскому телу.
