Шурка курит у больничного окна. Сидит на подоконнике и качает ногой, потом поднимается, свешивается вниз и снова закуривает. Больничный двор занесло листьями. Выходит дворничиха с метлой, обводит двор недовольным взглядом и снова прячется. Листья с кленов продолжают лететь вниз.

         Шурка курит – не от нервов. А просто... ждет, пока Берта закончит прием, и они пойдут вместе домой. Уже совсем вечер, но Берта задерживается. Уже сереет за окнами. Уже спать хочется.

         Берта – гинеколог. Сегодня дежурит здесь, в городской больнице, а завтра – в клинике, в центре. Но за ней сюда притащились некоторые ее постоянные пациентки, и Берта отмахнулась от подруги – мол, жди, куда тебе торопиться?

         Шурка знает Берту очень давно. Трудно даже сказать, откуда. Может, из начальных классов школы, детского сада, яслей или роддома, но Шурке кажется, что она знает Берту всю жизнь. А за это время и жизнь менялась, и Берта менялась. Выучилась, вышла замуж, родила ребенка, потом развелась с мужем. Никите уже пять лет. А Берта – справляется сама. И на работе ее ценят как хорошего специалиста. Муж ее, кажется, был бизнесменом, но его дела шли так неважно, что Берта каждый день ходила в старой кофточке с оторванной нижней пуговицей, а расцвела только после развода, в свои – и в Шуркины – двадцать семь.

         В последнее время они очень сблизились. Есть в Берте та основательность, которая подкупает. Она всегда способна дать ценный совет по поводу того, как другому распорядиться своей жизнью. А для Шурки у нее разработана целая система рекомендаций, которые Шурка про себя называет «пособием для начинающей проститутки». Разумеется, Берта не из личного опыта вывела свою систему, но наверняка из суммы тех частных случаев, которые совсем не редки в ее врачебной практике.                

– Я встречала сотню таких девчонок, – любит повторять она. – В основном – абсолютно безмозглых, иногда – более или менее образованных, нередко – прирожденных профессионалок, ни одна из которых не могла из своей обширной практики высосать ни капли теории. Действительно, теория выходит сухая и абстрактная, на первый взгляд – трудно соотносимая с жизнью, и уж точно – это не их ума дело. Но я поняла простейший механизм их успеха. И он подойдет каждой женщине, потому что каждая женщина – проститутка, но не каждая решается, глядя в глаза мужику, назвать свою цену.

– А как же брак? – сомневается Шурка.

– Брак – это натуральные безденежные отношения полов. Этот вариант явно не для тебя...

– Явно...

Натуральные безденежные отношения? Нет, сто процентов – нет. Шурке надо как-то жить, оплачивать снятую квартиру и посылать деньги матери, чтобы та по-прежнему думала, что Шурка работает библиотекарем в институте.

Встречать нужно по одежке. Это первое правило. Оно позволяет отсеивать из общего числа потенциальных партнеров бесприютных бомжей, ментов и военных. Это не те люди, с которыми стоит вести дела в наше время. Представители всех этих категорий в равной степени неадекватны.

Шурка снова окидывает взглядом больничный двор в поисках подходящего объекта приложения усилий. Высовывается  дворничиха и все-таки начинает шаркать метлой. То и дело голосят сирены скорой помощи.  Проходит пожилой врач с озабоченным видом, и Шурка смотрит из окна на его усталую лысину. У скамьи под окнами парень говорит по мобилке. Бабка с метлой толкает его в плечо:   

– Отойди, милок...

Он отступает, продолжая говорить. Метла шаркает у его ботинок. Дворничиха, не решаясь стукнуть еще раз его по спине, аккуратно обметает его ноги, оставляя под подошвами желтые листья. Парень остается на крохотном островке, готовом сорваться в океан беспощадной осени и растаять. Шурка свешивается из окна и кричит бабке:

– Эй, не обметайте его, а то он не женится!

Весело отчего-то жутко. Кажется, все летит вниз и обрывается, чтобы неожиданно наступило счастье.

И вдруг до Шурки доносятся слова этого парня, которые он проговаривает в телефон абсолютно неживым, деревянным голосом:

– Да, Костик, сейчас подъеду. Она пока в реанимации. Мне сказали подождать. Да... Кому заплатить? Она в реанимации, никто денег не берет. Ты, Костик, ты... это, прикрой меня пока. Я сейчас подъеду. Как только что-то скажут. Она беременна. Что? Да, заплачу. Всем заплачу – потом. Она в реанимации, понимаешь?

– Фу, накурила! За три квартала несет, – Берта берет Шурку под руку.

Шурка оборачивается. Берта, в отличие от лысого врача, не выглядит усталой. Это яркий пример женщины, которая всегда спокойна, всегда довольна собой и вполне уравновешена.

– А ко мне девчонки пришли знакомые. Посмотри, мол...

– Ясно...

Ясно, куда посмотреть. Такая у Берты работа – очень денежная и руки всегда в тепле.

– О чем думаешь? Идем?

– У вас тут нет холостых хирургов? – на всякий случай интересуется Шурка.

Берта пожимает плечами.

– Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты не просчитываешь на пять ходов вперед. Даже на два хода не просчитываешь. Да, у  них водятся деньги. А ты знаешь, какие они халявщики? Они же медсестрами бесплатно пользуются. Зачем им ты?

Шурка опускает голову. Опять Берта права. Никому в своей жизни Шурка не была особо нужна, всегда хваталась за первого встречного в надежде выйти замуж – иметь семью, дом и детей. Все, отпало как невозможное. Устарело. Отошло. Приоритеты изменились.

– Помни о том, что тебе нужно быть очень внимательной. Оценивай с первого взгляда, не упусти свой шанс. Твой шанс должен быть, как минимум, хорошо упакован, оснащен мобилой и автомобилем. Если ты осмотришься на местности, то поймешь, что в наше время такие шансы нередки, тем более в столице.

Шурка оглядывается, как под гипнозом. Видит, как из лифта выходит тот парень, которого во дворе обмела старуха. Он, продолжая говорить что-то в телефон, подходит к белой двери в конце коридора.

– Смотри, – замечает его Берта. – Этот вполне годится на роль Шанса. Он относительно молод, дорого одет и уже минуты три бубнит в трубу...

– Три?

Берта за руку увлекает Шурку вслед за Шансом. 

– Сейчас он узнает, что с его болезненной мамочкой или коматозным папочкой, и будет целиком в нашем распоряжении...

Шурка смотрит широко раскрытыми глазами.

Из реанимации к ожидающему выходит доктор и произносит глухо, разводя руки привычным жестом сожаления:

– Примите мои соболезнования. Она умерла. Сердце не выдержало. Это все...

– А... а... а ребенок?

– Ребенок тоже умер.

Шурка видит, как спина парня выпрямляется и напрягается до хруста позвонков. Он резко отворачивается от врача и продолжает говорить в мобилку:

– Э, Костик, позови сюда Шнура. Я не приду сегодня. Пусть без меня прокрутятся. Она умерла. Все, трындец... Кому заплатить? Заткнись! Пусть Шнур приедет. Я жду.

Шурка чувствует, как Берта тащит ее назад, но ее взгляд словно прирос к лицу незнакомца. Совершенно белое, безжизненное лицо с резкими черными линими бровей и губ – черно-белое лицо. Впадины глаз – океаны черноты, зияющие дыры мертвого космического пространства.

Она идет за Бертой, не оглядываясь, а та по пути продолжает излагать свои выкладки. 

– Нет. Сама видишь, что внешность – это только полдела. Этот шанс не годится... Совсем. Совершенно.

– Почему?

– Милая моя, он же бандит! Бандюган с большой дороги! Здесь полно таких отморозков. Никогда, ни за что на свете, ни за какие деньги не связывайся с бандитами. Они очень опасны. Непредсказуемы и грубы. Убьют и фамилии не спросят.

– Он бандит?

Берта делает жест отчаяния.

Двор опять занесло желтой листвой, Шурка шуршит стертыми кроссовками, а Берта щелкает своими каблучками, накалывая листья на шпильки, как бутерброды.