– Δεν ξέρω. Να σας πω ειληκρινά, δεν τον γνωρίζω πολύ καλά. Πραγματικά δεν είναι φίλος μου. Εγώ έψαχνα για δουλειά και τον συνάντησα σ’ ένα γραφείο, (Не знаю. Сказать вам честно, мы не очень хорошо знакомы. Он мне не друг. Я искала работу и встретила его в одном офисе),  – отвечает Шурка.

– Εντάξει, να του πεις ότι θα έχεις δουλειά εδώ. Θα ’μαι πάρα πολύ ευτυχισμένος  να έχω τέτοιο βοηθό κοντά μου. (Хорошо, скажи ему, что получишь здесь работу. Я буду очень счастлив иметь рядом такого помощника), – кивает Вангелис. 

– Σοβαρά; (Серьезно?), – не может поверить Шурка.

– Να το πεις στον κύριο… αυτόν… (Скажи это господину... этому…), – напоминает он.

Шурка оборачивается к Шнуру.

– Он сказал, что берет меня. Я буду здесь работать.

– Ну, вот. Все хорошо, – резюмирует Шнур. – Вот и ладушки. Намекни, что раньше ты подрабатывала в моей компании, но теперь мы тебя отпускаем – ему в помощь.

Шурка ловит взгляд Вангелиса и переводит:

– Αυτός θέλει να σας πω ότι πριν εγώ δούλευα στην εταιρία του και τώρα… (Он хочет, чтобы я сказала вам, что раньше я работала в его компании, и теперь...)

– Σε χαρίζει; (Он тебя дарит?) – понимает Вангелис. – Να του πεις «ευχαριστώ» (Скажи ему «спасибо»).

– Он тебе очень благодарен, – переводит Шурка.

Шнур удовлетворенно кивает и поднимается.

– Ок. На сегодня базар окончен.

– Μπαζάρι; (Базар?) – переспрашивает Вангелис.

– Λέει ότι η συνάντηση μας τελείωσε. (Говорит, что наша встреча закончилась).

– Δε θέλει τίποτα αλλό; (Он не хочет ничего больше?) – недоумевает Вангелис.

– Ακόμα – όχι (Пока – ничего), – успокаивает Шурка.

Вангелис кивает. Пишет на листке бумаги телефон и протягивает Шурке.

– Να με πάρεις αύριο – θα τα πούμε (Позвони мне завтра – поговорим).

Она благодарит, прощается и идет за Шнуром к двери.

В машине Шнур раздумывает несколько минут с довольной улыбкой и произносит, наконец:

– Ты ему не звони. Не надо. Пусть он сам мне звонит и тебя ищет. Поняла?

– Да...

Она не спорит, хотя логики в этом не видит. Это ведь она искала работу, а не Вангелис искал ее. Он очень умный человек. Он догадался, что Шнур на нее давит. И сегодня – просто помог ей выйти из тяжелого положения. А завтра – она сама ему позвонит, поблагодарит и попрощается. Ему не нужен переводчик, это она поняла.

Шнур гонит в сторону города и что-то бормочет себе под нос. Шурка косится в его сторону, и ей так хочется никогда его не знать, не встречать и не видеть, что становится жутко. Сможет ли он ее найти, если она исчезнет?

– О чем думаешь? – скалится он.

– Да, так. Ночь холодная.

– Вдвоем теплее. Давай?

– Нет, спасибо. Не хочу.

– Жеку хочешь?

Она молчит. Не может позволить себе грубость. Боится.

– Жеку хочешь? – снова спрашивает Шнур и кладет правую руку между  ее ног. – А?

– Да, Жеку хочу.

Шурка сидит неподвижно. Шнур возвращает руку на руль.

– Не понимаю, чего ты целку корчишь, – говорит, не глядя на нее. – Я тебе такую классную работу подкинул.

– Я еще не работаю, – парирует Шурка.

– Ну, так и я еще штаны не снимаю, – отвечает он спокойно.

– Я скажу Жеке, что ты ко мне пристаешь...

– Скажи, конечно, – разрешает он. – Жека – пешка, батрак. Если бы я хотел тебя трахнуть, у него разрешения не спрашивал бы. Но я возиться с тобой не хочу. Ты мне для другого нужна. Нам с тобой теперь дружить надо. Очень дружить. Очень.

Шурка кивает. Сердце бьется где-то в желудке, спрятавшись от кошмарной действительности.

– Как только этот Вангелис мне позвонит, я тебя найду – и будешь работать. Делай все, что он захочет. Слышишь? Не вздумай ему отказывать, – продолжает Шнур. – Не вздумай! Захочет секса – не фыркай, как сейчас, а пошире раздвигай ноги. Не будь дурой – ты с него всегда свое получишь. Он ведь миллионер. И я вижу, что он запал на тебя. Запал. 

– Не может быть, – отворачивается Шурка.

– Запал, я вижу, – повторяет Шнур. – Глазки заблестели. Ну, он, может, и импотент уже. Морда какая-то пожеванная. Вряд ли у него встает...

Шнур, наконец, замолкает и смотрит на дорогу. Машин становится больше, город сияет огнями и рекламами.  

– Я, это, тебя тут высажу, а сам в «Шиншиллу» вернусь, – решает Шнур. – Или со мной поедешь?

– Нет, спасибо, –  еще раз благодарит Шурка.

– Не будь дурой! – прощается Шнур. – Скоро увидимся. Давай! 

– Не маленький – сам давай! – бросает Шурка вслед его машине.

Остается одна и отряхивается. Кажется, что-то прилипло к одежде, к волосам, к коже. Въелось в нее и разъедает тело. Она бредет домой и чувствует себя так, словно заразилась чем-то неизлечимым. Никогда не пройдет.

Жека ко всему отнесся без особого интереса. Спросил только, получила ли Шурка работу. Она ответила, что, может, и будет работать. Потом.

Жека такие мелочи в голову не берет. Он в доме кафель класть собрался и думает, какой купить подешевле и попрочнее.

– А Шнур этот странный, – говорит Шурка.

– Кто? Шнур? Почему? – спрашивает Жека рассеянно.

– Резкий очень. Бандит.

– Что ты?! Шнур – хороший человек. Мой друг.

И Шурка понимает, что ни в коем случае нельзя жаловаться, потому что Жека никогда не будет на ее стороне. В случае чего – он первым от нее откажется. Первым ее кинет. И от этого ей становится страшно рядом с ним в постели, словно она вдруг осталась в ней одна, и она отодвигается от его горячего живота.

Жека тянется к ней и пытается поцеловать. Шурка отворачивает лицо.

– Что? Не хочешь? – он приподнимается на локте. – Не хочешь меня больше?

– Хочу...

– Что тогда?

– Я его боюсь.

– Кого? Грека этого? Шнур сказал, ему шестьдесят семь лет. И у него не встает, – успокаивает Жека. – И он очень богатый человек, Шура. Он очень богатый.

Жека говорит с грустью. Этот грек не раздумывал бы на его месте, откуда привезти дешевый кафель, а взял бы самый лучший.

Шурка немного успокаивается. Если Макриянису шестьдесят семь лет, то он совсем старик. Может, ему, действительно, нужен человек, который был бы рядом. Но глаза у него... глаза чертовски молодые и очень веселые. Такие, словно в следующую секунду он готов расхохотаться. И в людях он разбирается очень хорошо – сразу просек, что Шнур с бизнесом не имеет ничего общего.

Шурка совсем успокаивается и обнимает Жеку за живот.  

– Я очень тебя люблю, моя прелесть, – говорит Жека.

– И я очень тебя люблю...

Хочется поблагодарить Жеку за его нежность хотя бы красивой фразой. Но его тело она, правда, любит больше, чем свое собственное. У него очень гладкая кожа, очень горячие, крепкие руки и всегда напряженный, влюбленный в нее член.  

– Эх, жалко, что ты минет не умеешь исполнять, – вздыхает вдруг Жека. – Ты хоть попробуй.

Шурка закрывает лицо руками и хохочет.

– Хочешь, я тебе пособие куплю? – предлагает он.

– Тогда я тебе букварь куплю.

– Зачем?

– Ты же читать, наверное, не умеешь?

– Почему? Умею...

Жека, наконец, сдается и возвращается к стандартным постельным отношениям. Шурка тоже отвлекается от мысли об оральном сексе, размораживается, тает в его руках, жадно впитывая его в себя.

– Ох, Жека...

И вдруг начинает казаться, что так хорошо может быть только перед концом света, что все это скоро оборвется, и она заплатит жуткой болью за каждую секунду украденного у судьбы наслаждения, потому что не заслуживает даже этой секунды.

Шурка помнит, что нельзя жаловаться. За окнами начинает носиться снег. Порывы ветра бросают снежинки в стекла, и кажется, что кто-то робко царапается снаружи.

Берта смотрит не на Шурку, а на лимон в блюдце. А в глазах у Шурки и лимон, и блюдце, и скатерть, и Берта сливаются в едкое кисло-желтое пятно.