Элеонора же ввалилась в свою каюту и рявкнула с порога:

— Выметайся!

Петечка подпрыгнул в кресле, где прикорнул после бессонной ночи.

— Кроличек, я…

— Собирай свои манатки и выметайся, придурок с глазками. Кают свободных полно, до Кошкина посидишь там. Ты мне надоел!

— Элечка…

— Какая я тебе Элечка, идиот! Здесь же все уверены, что я тебе в бабушки гожусь!

— Но Кошкин…

— Прекрасный русский город. Отличное писчебумажное производство. Две маршрутки. Ресторан «Басни Крылова». Вокзал постройки девятнадцатого века. Электричка на Москву. Все ясно?

— Но…

— Что, альфонс, денег захотел? Надо было у Ольги своей распрекрасной тянуть, а ты раскатал губы, решил, что старуха заплатит больше!

Петечка выпрямился. В красивых голубых глазах блеснул незнакомый Элеоноре огонек. Петечке вспомнился горячий и искренний Тиребеков, размахивающий руками на его просторной кухне…

— Все можна, панимаешь?!! Денги, квартира, машина — жина даже можна отдать! Только нельзя честь свою мужскую! Савсем!!!

Петечка слегка наклонил голову, расправил плечи, неслышно щелкнули невидимые шпоры.

— Честь имею, Элеонора Константиновна. Всего доброго. Счет за билеты пришлите мне домой.

И вышел, ощущая себя если и не поручиком Голицыным, то уж корнетом Оболенским — наверняка.

Впрочем, на пристани Кошкина — крошечного городка на берегу великой реки — вся решимость Петечки увяла и куда-то делась. Он робко оглядывался по сторонам, ощущая себя белым путешественником, случайно забравшимся в самое сердце Африки и с горечью обнаружившим, что в этой деревне живут люди, возможно хорошие, симпатичные, но, к сожалению, практикующие человеческие жертвы и каннибализм…

Петечка в отчаянии повернулся — и неожиданно для себя увидел Ольгу. Его бывшая подруга, еще недавно такая невероятно красивая и счастливая, сейчас мчалась куда-то, и глаза у нее были абсолютно невидящие, а лицо — зареванное и несчастное.

Петечка в смятении посмотрел на трап — возле него, у самого борта, стоял Кирилл, спутник Ольги.

Пароход загудел, трап с грохотом пополз в люк, и Петечка удивился, почему Кирилл не предупредит капитана насчет Ольги, ведь она же не успеет вернуться…

А потом он увидел лицо черноволосого флибустьера — и просто отвел глаза. Честно говоря, ему стало страшно.

Этого можно ждать. Можно об этом даже не догадываться. Можно быть уверенным, что это не случится никогда. Все равно это случится совершенно неожиданно. Как удар ножом в сердце.

Кирилл стоял у иллюминатора уже довольно долго и размышлял о чем-то, созерцая безмятежный пейзаж. Ольге очень хотелось, чтобы он повернулся и посмотрел на нее… Ну… так, как мог смотреть только он…

Но Кирилл так долго молчал и не поворачивался, что ей вдруг стало немножко страшно. И вот тут-то он и произнес, так и не повернувшись к ней лицом:

— Знаешь, я тут подумал… Пожалуй, сойдем-ка мы в Кошкине.

А она, глупая, обрадовалась:

— Отлично! Я тут бывала. Здесь гостиница, про которую никто ничего не знает…

— Ольга…

Она замерла. Только теперь Кирилл повернулся и серьезно смотрел на нее, не произнося ни слова. Ольга побледнела и взялась за горло рукой, другой рукой непроизвольно натягивая на обнаженную и зацелованную грудь черную простыню…

— Сказка… кончается?..

— Уже. Кончилась. Да, маленькая. Так лучше. Неожиданно и на взлете.

Она села на кровати и кивнула очень осторожно — чтобы не расплескать слезы. Потом торопливо натянула халат, старательно укрывая от мгновенно ставшего чужим мужчины свое тело, подошла к секретеру, достала сумочку и молча выписала чек.

К Кириллу повернулась уже совсем другая женщина, холодная, деловая и спокойная. В ее руке белел клочок бумаги, он прекрасно знал, что это такое, но все равно озверел.

— Леля, я сейчас ударю…

— Кирилл Сергеевич, выйдите из образа. Это не чаевые, а гонорар. Вы его честно заслужили. Я полностью удовлетворена вашей работой.

Он кивнул, глядя ей в глаза своими синими лазерами. Взял чек. Аккуратно порвал его на конфетти. И бросил ей в лицо…

Она не заплакала, не закричала. Просто оделась стремительно и молча, перекрыв собственный же рекорд… нет, не думать, не думать, не вспоминать!

Побросала вещи в сумку, те, которые попались на глаза, потом почему-то бросила саму сумку, стиснула в кулаке портмоне, вышла из каюты… Бог всех обиженных хранил ее, и по дороге на палубу Ольгу никто не видел.

Она пересидела швартовку в шезлонге, а когда лязгнули борта о дебаркадер, взвилась, словно ужаленная, метнулась по трапу, еще не успевшему коснуться земли…

Она знала, что он на нее смотрит именно в этот момент. Синими своими глазищами, смотрит, молчит, и сжимаются могучие кулаки, и страшно, страшно, больно, пусто, надо уходить…

Она пронеслась по пристани, уже не в силах сдерживать слезы. Единственное, на что хватило ее выдержки — не зарыдать в голос. Сквозь колышущееся марево смутно привиделся кто-то, похожий на Петечку, потом размытые пятна, пыль, солнце, сверлящая боль в виске.

Ольга Ланская бежала по городу Кошкину, не в силах оглянуться на своего единственного мужчину, и слава богу, потому что иначе она умерла бы на месте.

Кирилл Степанович Александров впился побелевшими пальцами в поручни, и закаменели бронзовые скулы, а синие глаза больше всего напоминали два лазерных луча.

Попадись ему сейчас Анфиса Бромберг — мир наверняка лишился бы светила психологии.

Она понятия не имела, куда идут маршрутки, на которые она садилась и пересаживалась. Каким-то чудом оказавшись на станции, Ольга взяла себя в руки, но исключительно для того, чтобы выяснить, в какую сторону ей ехать. Потом хлынул ливень, и она сидела на скамеечке посреди перрона, наслаждаясь холодными струями, бившими ее по плечам и голове. Кроме того, под дождем можно было плакать, не скрываясь.

Домой Ольга явилась под вечер среды, мокрая, грязная, с шалой улыбкой на распухших губах и отсутствующим, пустым и тоскливым взглядом. Сидевшие во дворе старушки окаменели и проводили ее взглядами, в которых даже злорадства не было, одно изумление.

Войдя в прихожую, Ольга аккуратно прикрыла дверь и посмотрела на себя в зеркало, зачем-то потрогала губы пальцем, потом медленно набрала телефонный номер…

Приехавшая буквально через час Ляля Бескозыркина смерила подругу оценивающим взглядом и покачала головой.

— Ты выглядишь как русалка, напоровшаяся на группу военных водолазов.

— Почему военных?

— Потому что они молодые и горячие.

Ольга неуверенно улыбнулась, посмотрела на подругу — и вдруг зарыдала в голос, усевшись прямо на пол в прихожей.

Кирилл в отличие от Ольги собрал вещи деловито и тщательно. Аккуратно уложил и сумку Ольги, изо всех сил стараясь не втягивать ноздрями аромат духов, исходивший от ее вещей. Потом поднялся на палубу, оставил вещи у шторм-трапа и отправился к капитану.

Переговоры длились буквально пару минут, после чего «Академик Велиховский» слегка изменил курс и уже через полчаса прошел впритирочку к тихой деревенской пристани, носившей залихватское имя «Фроськина Падь». Кирилл легко спрыгнул на дощатый настил, один из матросов перебросил ему вещи, и счет-фактура номер пятьсот восемнадцать под названием «Жених из Лондона. Сопровождение в круизе» был закрыт.

Приветственно отсалютовав рукой капитану, Кирилл повернулся и широким шагом зашагал по направлению к деревне. Внешне он был совершенно спокоен, но в синих глазах горело нечто такое, отчего классическая троица молодых фроськинопадских хулиганов, собравшаяся было попросить у проезжего фраерка прикурить, поскучнела и поспешно отвернулась в другую сторону.

Через полчаса Кирилл вышел на трассу, где его и подхватил большегрузный трейлер с питерскими номерами.

Уже поздним вечером, практически ночью, Кирилл заявился в маленький уютный офис на окраине Москвы, сдал «казенную часть обмундирования» на склад, расписался в ведомости, затем отчитался за фальцдокументы и без стука вошел к боссу.